Север и Юг

– Очень хорошо. Производство экипажей – та же самая торговля, и я думаю, они намного бесполезнее, чем мясники и булочники. Как же я уставала кататься каждый день в экипаже тети Шоу! И как я наслаждалась прогулками!

И Маргарет гуляла, несмотря на погоду. Она была так счастлива, уходя из дому, что готова была пуститься в пляс. Она шла по пустоши, а западный ветер мягко подталкивал ее в спину. Ей казалось, что она – листок, гонимый осенним ветром. Но по вечерам мир в семье сохранять было трудно. Сразу же после чая отец удалялся в свою маленькую библиотеку-кабинет, и они с матерью оставались наедине. Миссис Хейл никогда не интересовалась книгами и с самого начала семейной жизни отвергла попытки мужа читать ей вслух, пока она работала. Иногда они играли в триктрак. Но позже у мистера Хейла появилось много забот, связанных со школой и приходом, и вскоре он обнаружил, что жена вовсе не считает эти заботы важной частью его профессии, а полагает, что он поступает так, просто чтобы позлить ее. Он сдался, когда дети были еще совсем маленькими, и обрел утешение в философских и богословских трактатах, читая их в своем крохотном кабинете в те вечера, которые проводил дома.

Когда Маргарет приезжала домой на каникулы, она обычно привозила с собой большую коробку книг, рекомендованных учителями или гувернанткой. Тогда даже летние дни казались ей слишком короткими, чтобы успеть прочитать все до отъезда. Теперь в ее распоряжении были только прекрасно переплетенные и мало читанные томики английских адептов классицизма, изгнанные из отцовского кабинета на книжные полки в гостиной. Самыми новыми и наиболее пригодными для чтения среди них оказались «Времена года» Томсона, «Биография Уильяма Купера» Хейли и «Жизнеописание Цицерона» Миддлтона. Выбор был явно ограничен. Маргарет рассказала матери все подробности своей жизни в Лондоне. Миссис Хейл слушала с интересом, иногда удивлялась и задавала вопросы, а иногда не без сожалений сравнивала спокойную и налаженную жизнь сестры с довольно скромным образом жизни в хелстонском приходе. В такие вечера Маргарет оставалось только умолкать и слушать, как дождь стучит по свинцовой крыше эркера. Раз-другой Маргарет поймала себя на том, что механически считает капли, гадая, осмелится ли она когда-нибудь обратиться к предмету, столь дорогому ее сердцу, и спросить, где сейчас Фредерик, что он делает, давно ли получали от него письмо. Но Маргарет также понимала, что хрупкое здоровье матери и явная неприязнь к Хелстону начались со времени мятежа, в котором Фредерик принимал участие. О подробностях случившегося никогда не говорилось, и Маргарет казалось, что вся семья молча предала эту историю забвению. Это заставляло Маргарет останавливаться и уходить от опасной темы. В обществе матери более подходящим человеком, к которому можно обратиться с вопросом, казался ей отец. Когда же она была с отцом, она думала, что легче было бы поговорить об этом с матерью. Возможно, ничего нового она бы не услышала. В одном из писем, которые она получила до отъезда с Харли-стрит, отец написал ей, что они получили весточку от Фредерика. Он все еще находится в Рио-де-Жанейро, в добром здравии и посылает ей горячий привет. Это были скупые строчки, ни капли живого участия, которого она ожидала. Когда изредка упоминали его имя, то всегда называли его не иначе как «бедный Фредерик». Его комната содержалась в том виде, в каком он ее оставил, стараниями Диксон, горничной миссис Хейл. Не обремененная никакими другими домашними обязанностями, Диксон постоянно вспоминала день, когда леди Бересфорд взяла ее в дом в качестве горничной двух прелестных мисс Бересфорд, подопечных сэра Джона, признанных красавиц графства Ретленд. Диксон всегда считала мистера Хейла препятствием, вставшим на пути блестящего будущего ее дорогой барышни. Если бы мисс Бересфорд не вышла столь поспешно замуж за бедного сельского священника, кто знает, кем бы она могла стать. Но Диксон была слишком преданной, чтобы оставить свою госпожу в несчастье (то есть в замужестве). Она осталась при ней и всегда считала себя доброй феей, в чьи обязанности входит защищать хозяйку от происков зловредного великана, мистера Хейла. Мастер Фредерик был ее любимцем и гордостью, и она еженедельно приходила прибирать его комнату с таким тщанием, будто он мог вернуться домой в этот же вечер.

Маргарет подозревала, что, хотя мать и не знала, наверняка были и другие письма от Фредерика, из-за которых отец впадал во все большее беспокойство. Миссис Хейл, по всей видимости, не замечала перемен во внешности и поведении мужа. Он всегда был нежным и добрым, готовым оказать помощь всем, кто нуждался в помощи. Он на несколько дней погружался в тоску, побывав у смертного ложа или получив известие о преступлении. Но теперь Маргарет замечала его отсутствующий взгляд, как будто его мысли были постоянно чем-то заняты и никакие насущные заботы, будь то утешение страждущих или преподавание в школе, дабы грядущее поколение отвращало свои помыслы от зла, не могли отвлечь его от тайного бремени. Мистер Хейл не навещал, как бывало, своих прихожан, но все чаще закрывался в кабинете, беспокойно ожидая деревенского почтальона, который извещал семью о своем приходе легким стуком в ставень кухни, и в прежние времена ему приходилось стучать не единожды, пока кто-нибудь в доме его услышит. Теперь мистер Хейл часто слонялся по саду, если утро было хорошим, а если нет, стоял задумчиво в кабинете у окна, пока не появлялся почтальон. Проходя по тропинке, почтальон почтительно, но с видом заговорщика отрицательно качал головой, и священник провожал его взглядом, пока тот не скрывался за изгородью из шиповника и большим земляничным деревом, а потом возвращался к себе в комнату и с тяжелым сердцем и беспокойными мыслями приступал к работе.

Но Маргарет была в том возрасте, когда любое предчувствие, не основанное на подлинных сведениях или событиях, с легкостью изгоняется ярким солнечным днем или счастливыми внешними обстоятельствами. И когда в октябре наступили две замечательные недели, ее заботы унеслись, как пушинки чертополоха, и она не думала ни о чем, кроме красоты леса. Папоротники завяли, и теперь, после дождей, стали доступны многие поляны, которые Маргарет только мимоходом разглядывала в июле и августе. В Лондоне она училась рисовать вместе с Эдит, и теперь, когда наконец наступила хорошая погода, решила восполнить праздные летние прогулки, когда она просто любовалась красотой лесов, и сделать несколько эскизов. Так, однажды утром она занималась подготовкой планшета, когда Сара, горничная, широко распахнула дверь гостиной и объявила: «Мистер Генри Леннокс».

Глава III

Тише едешь – дальше будешь

Учись завоевывать веру женщины
Благородно, так как вещь – дорогая;
Храбро, как жизнь у смерти,
С верной торжественностью.

Веди ее от праздничных подмостков,
Укажи ей звездные небеса,
Охраняй ее своими искренними словами,
Очищенными от лести ухаживания.

    Миссис Браунинг

«Мистер Генри Леннокс». Всего минуту назад Маргарет подумала о нем, вспоминая, как он расспрашивал ее в Лондоне о том, чем она будет заниматься дома. Поистине, как говорят французы, «помяни солнце, и увидишь луч света»: именно такой луч осветил лицо Маргарет, когда она отложила планшет и крепко пожала руку Генри.

– Позови маму, Сара, – сказала она. – Мы с мамой хотим задать вам много вопросов об Эдит. Я так рада, что вы приехали.

– Разве я не говорил, что приеду? – негромко и слегка напряженно спросил он.

– Но я слышала, что вы уехали в Горную Шотландию, поэтому и подумать не могла, что вы заглянете в Хэмпшир.

– Ну, – он улыбнулся с видимым облегчением, – наши молодожены откалывали такие дурацкие штуки, и весьма рискованные притом: то полезут на гору, то отправятся на лодке под парусом по озеру; а посему я пришел к заключению, что им необходим наставник. И оказался совершенно прав, потому что мой дядя справиться с ними не мог и они держали бедного старика в напряжении по шестнадцать часов в день. Честное слово, как только я понял, что нельзя полагаться на их собственный здравый смысл, я счел своим долгом не покидать их, пока своими глазами не увижу, что они в целости и сохранности погрузились на корабль в Плимуте.

– Вы были в Плимуте? Эдит ни словом не обмолвилась об этом. Наверно, она, как обычно, писала в спешке. Они действительно отплыли во вторник?

– Да, отплыли и сняли с меня груз ответственности. Эдит передала со мной письмо со всевозможными новостями для вас. Небольшая записочка, по-моему, где-то здесь. Да, вот она.

– Спасибо! – воскликнула Маргарет.

Потом, желая насладиться чтением в одиночестве и без свидетелей, она, извинившись, сказала, что Сара, похоже, забыла или что-нибудь перепутала и придется ей самой предупредить мать о приезде мистера Леннокса.

Когда она вышла из комнаты, Леннокс принялся, по своему обыкновению, тщательно осматриваться. Небольшая гостиная в потоках утреннего света выглядела достойно. Среднее окно в эркере было распахнуто, и внизу виднелись кусты роз и алой жимолости. Маленькая лужайка пестрела цветами вербены и герани всевозможных оттенков. Но эти яркие цвета снаружи только подчеркивали скромную обстановку комнаты: потертый ковер, выцветшие ситцевые занавески и обои. Сама комната оказалась гораздо меньше и беднее, чем он ожидал, вовсе не под стать царственному облику Маргарет. Он взял одну из книг, лежащих на столе. Это был «Рай» Данте, в старинном итальянском переплете из белой веленевой бумаги с золотым тиснением. Рядом лежал словарь и список выписанных из него рукой Маргарет слов. Это был скучный список слов, но ему почему-то нравилось смотреть на них. Вздохнув, он положил книги на место.

«Они живут весьма скромно, как она и говорила. Странно – кажется, Бересфорды считались вполне обеспеченными».

Маргарет тем временем нашла свою мать. У миссис Хейл был один из тех дней, когда все не ладилось и валилось из рук. И появление мистера Леннокса тоже было воспринято с огорчением, хотя в глубине души она чувствовала себя польщенной тем, что он взял на себя труд навестить их.

– Как неудачно! Мы обедаем сегодня рано, и у нас нет ничего, кроме холодного мяса, ведь слуги гладят белье. Но мы, разумеется, должны пригласить его к обеду, как-никак он приходится Эдит деверем. А твой папа сегодня утром в таком подавленном настроении, и я не знаю из-за чего. Я только что заходила к нему в кабинет, а он там сидит, склонившись к столу и закрыв лицо руками. Я сказала ему, что воздух Хелстона вреден ему не меньше, чем мне, а он внезапно поднял голову и попросил меня не говорить больше ни слова о Хелстоне, потому что ему тяжело слышать это. Если есть на земле место, которое он любит, – это Хелстон. Но я уверена, это все из-за сырого и расслабляющего воздуха.

Маргарет почувствовала, как на ее небосклоне появилось холодное облачко и заслонило собой солнце. Она слушала терпеливо, надеясь, что, выговорившись, мать почувствует облегчение. Однако пора было вернуться к мистеру Ленноксу.

– Папе нравится мистер Леннокс, они прекрасно поладили на свадебном приеме. Полагаю, его приезд обрадует папу. И не беспокойся насчет обеда, мамочка. Холодное мясо превосходно подходит для ланча, и мистер Леннокс наверняка посчитает его за ранний обед.

– Но чем мы займем его до этого? Сейчас только половина одиннадцатого.

– Я попрошу его пойти со мной порисовать. Я знаю, он рисует, и тебе не придется его развлекать, мама. Только пойди к нему сейчас, а то он может счесть странным, если ты не появишься.

Миссис Хейл сняла черный шелковый передник и слегка помассировала лицо. Выглядела она очаровательно и женственно и приветствовала мистера Леннокса с радушием, подобающим при встрече с родственником. Он явно ожидал, что его попросят провести у них целый день, и принял приглашение с радостной готовностью, и миссис Хейл пожалела, что ей нечего добавить к холодной говядине. Его все устраивало, и он обрадовался предложению Маргарет отправиться вместе рисовать, не тревожа мистера Хейла, поскольку они все равно встретятся за обедом. Маргарет показала ему свои рисовальные принадлежности, чтобы он выбрал бумагу и кисти, после чего оба в самом веселом расположении духа вышли из дому.

– Пожалуйста, давайте остановимся здесь на минутку, – попросила Маргарет. – Эти коттеджи все время, пока две недели лил непрерывный дождь, преследовали мое воображение, словно упрекая меня за то, что я не нарисовала их.

– До того, как они развалятся и исчезнут. Честно говоря, их следует нарисовать – уж очень они живописны, – и лучше не откладывать до следующего года. Но где мы сядем?

– О! Вы могли бы приехать сюда прямо из конторы в Темпле[3 - Темпл – исторический район Лондона, ограниченный с севера Флит-стрит, а с юга – Темзой.], вместо того чтобы проводить два месяца в горах! Посмотрите на этот прекрасный ствол дерева, который оставили лесорубы, – просто отличное место, и света вполне достаточно. Я постелю там свой плед, и это будет настоящий лесной трон.

– А в качестве королевской скамеечки для ног – эта лужица! Постойте, я подвинусь, и вы сможете подойти поближе. Кто живет в этих домиках?

– Они были построены самовольными поселенцами пятьдесят или шестьдесят лет тому назад. Один пустует, лесники собираются снести его сразу, как только старик, живущий в другом коттедже, умрет, бедняга! Посмотрите, вот и он, я должна подойти и поговорить с ним. Он так глух, что вы услышите все наши секреты.

Старик стоял с непокрытой головой на солнце перед своим домом, опираясь на палку. Жесткие черты его лица смягчились улыбкой, как только Маргарет подошла и заговорила с ним. Мистер Леннокс поспешно набросал две фигуры, добавив пейзаж на заднем плане, исключительно для фона, как заметила Маргарет, когда пришло время собираться, убирать воду и обрывки бумаги и показывать друг другу свои этюды. Она засмеялась и покраснела, а мистер Леннокс внимательно наблюдал за сменой выражений ее лица.

– Я бы назвала это коварством, – сказала она. – Мне и в голову не пришло, что вы нарисуете меня и старого Исаака, когда велели мне расспросить его об истории этих коттеджей.

– Не смог устоять. Вы не представляете себе, какое это было сильное искушение. Я едва ли смею сказать, насколько мне дорог этот набросок.

Он был не вполне уверен, расслышала ли она его последние слова перед тем, как ушла к ручью мыть палитру. Она вернулась слегка покрасневшей, но смотрела совершенно прямо и бесхитростно. Он был рад этому, ибо слова сорвались с его губ нечаянно – редкий случай для такого человека, как Генри Леннокс, который любой поступок всегда обдумывал заранее.

Атмосфера в доме, когда они вернулись, была вполне мирной и безоблачной. Тучи на челе миссис Хейл рассеялись под благотворным влиянием созерцания пары карпов, весьма уместно подаренных соседом. Мистер Хейл вернулся с утренней прогулки и ожидал гостя прямо за калиткой у ворот, ведущих в сад. Он выглядел весьма почтенным джентльменом, несмотря на потертое пальто и поношенную шляпу. Маргарет гордилась своим отцом и всегда испытывала чистую и нежную радость, видя, какое впечатление он производит на каждого незнакомца. Все же она заметила на лице отца отпечаток какого-то необычного беспокойства, подавленного, но не рассеявшегося полностью.

Мистер Хейл попросил разрешения посмотреть их наброски.

– Не слишком ли темными ты изобразила эти растения на соломенной крыше? – Он возвратил Маргарет ее рисунок и протянул руку за наброском мистера Леннокса, который замешкался на секунду, не долее.

– Нет, папа! Я так не думаю. Молодило и заячья капуста сильно потемнели из-за дождя. Правда, похоже, папа? – сказала она, заглядывая через его плечо, пока он рассматривал фигуры на рисунке мистера Леннокса.

– Да, очень похоже. Твоя фигура и осанка переданы превосходно. А это вылитый старый бедный Исаак, скованный сутулостью из-за ревматизма спины. А что это висит на ветке дерева? На птичье гнездо не похоже.

– О нет, это моя шляпа. Я не могу рисовать в шляпке, слишком жарко. Интересно, могла бы я справиться с изображением человека? Здесь так много людей, которых я бы хотела нарисовать.

– Я бы сказал, что если захотите добиться сходства, то всегда его добьетесь, – заметил мистер Леннокс. – Я верю в силу воли. Полагаю, что именно поэтому мне удалось добиться сходства, когда я рисовал вас.

Мистер Хейл прошел в дом впереди них, так как Маргарет замешкалась, срывая несколько роз, которыми хотела украсить платье к обеду.

«Обычная лондонская девушка поняла бы намек, скрытый в моих словах, – размышлял мистер Леннокс. – Она поняла бы, обдумав каждую реплику, что молодой человек сделал ей комплимент без всякой задней мысли. Но Маргарет…»

– Постойте! – воскликнул он. – Позвольте мне помочь вам. – И он сорвал для нее несколько бархатных темно-красных роз, что росли высоко, а потом, разделив трофеи, вставил две себе в петлицу, а остальное отдал ей, довольной и счастливой.