Всё, что мы обрели

Зазвенел телефон. Это было сообщение от Блэр, которая подбадривала меня. Узнав, что она плохо себя чувствует в первые недели беременности, я запретила ей приезжать. И не только ей, но и Джастину и Эмили, которые предложили оставить близнецов у соседей, чтобы ненадолго уехать; я заверила их, что в этом нет необходимости. Я также пыталась успокоить Оливера, который попросил у своего босса еще один выходной, и тот, уже недавно предоставивший ему один на мой день рождения, в этот раз не уступил. Я снова подумала о своих родителях… Мне хотелось, чтобы они были рядом…

Глубоко вздохнув, я пошла в крошечную ванную причесаться. Я была одета уже в середине дня, а незадолго до того накрасилась. Я вернулась в спальню, размешала остатки липового чая и допила его одним глотком, как раз когда раздался стук в дверь.

Я обняла Лэндона так крепко, что испугалась, как бы не сделать ему больно.

– Я так нервничаю! – Я показала ему руку. – Смотри. Я дрожу.

Лэндон засмеялся, схватил меня за ладонь и заставил повернуться.

– Не преувеличивай. Ты прекрасно выглядишь. Все будет хорошо.

– Думаешь? Просто меня тошнит.

– Это блеф или ты хочешь, чтобы я придержал тебе волосы?

– Не знаю. Живот крутит.

Я успокоилась спустя некоторое время, когда Лэндон нарочно завел разговор, рассказывая мне о глупых вещах, которые постоянно делал его партнер по проекту, например приходил на работу в пижаме или засовывал карандаш себе в нос, потому что, по его словам, это заряжало его на креатив. К тому моменту, как до меня это дошло, я уже смеялась и настало время выходить. Я медленно встала и оглядела комнату в поисках своей сумки.

– Я уверена, что забыла что-то важное.

– Ты всегда так говоришь, но всегда оказывается, что нет.

– Но… – Я тревожно огляделась.

– Нам надо идти, Лея. Пойдем.

Я кивнула, все еще испытывая беспокойство, и последовала за ним, мы спустились по лестнице и вышли на улицу. Галерея была недалеко. Мы шли, взявшись за руки, молча, вместе. Я знала, что он будет рядом со мной в этот вечер. И друзья, которые придут позже, и Линда Мартин, моя преподавательница. Я немного успокоилась.

Помещение было небольшим, это не была одна из огромных галерей города, но мне она показалась лучшим местом в мире. У нее была двускатная крыша, зеленая вывеска с названием, а фасад выкрасили в гранатовый.

Галерею пока не открыли для посетителей, поэтому наши шаги по деревянному полу отдавались громким эхом, когда мы шли в первую комнату, откуда доносились голоса.

Линда уже была там. Она улыбнулась мне и представила меня директору галереи и другим людям, причастным к выставке, включая нескольких художников.

Я постаралась расслабиться и приняла напиток, который предложили мне и Лэндону. Следующие полчаса мы болтали друг с другом и бродили по еще пустым комнатам, рассматривая выставленные работы. Когда мы дошли до угла, где висели мои, я вздрогнула. Я потянулась к руке Лэндона и сжала его пальцы.

Мы с Линдой долго обсуждали, какие три картины выбрать. Это было нелегко, потому что в моей голове застряла одна идея, а ей было трудно осознать ее важность для меня. Когда я посмотрела на стену со своими картинами, я впервые почувствовала гордость за себя. Я ощутила, как дрожат мои колени.

Первая картина была выполнена исключительно в темных тонах. Глубокая ночь. Разбитое сердце. Злость. Непонимание. Страх.

Вторая была горько-сладкой: некоторые светлые мазки были полны решимости, а другие – более приглушенными, как будто поглощенными самим холстом. Ностальгия.

Третья была светом. Но светом настоящим, с его тенями. Надежда.

У них не было отдельных названий. Я назвала все три вместе «Любовь».

Краем глаза я посмотрела на Лэндона и подумала, поймет ли он их смысл. Однажды, когда мы были еще просто друзьями, я попросила его рассказать, что он видит на картине, которую я ему показала, но он не смог разобраться в запутанных линиях. Я не винила его, потому что понимала, что они не имеют того же смысла для человека, который видит это со стороны. Ведь он не мог чувствовать эти линии так же; может быть, по-другому, да, но не так же.

Начали прибывать посетители. Я чувствовал себя спокойнее, когда комнаты заполнялись и вокруг меня раздавались голоса. Мои друзья появились чуть позже, и Лэндон оставил меня наедине с профессором Мартин, чтобы мы поговорили, пока он проводил друзей в соседний зал.

– Два человека уже спрашивали о них.

– Правда? Кому может хотеться?..

– Иметь что-то из твоего? – перебила меня Линда. – Ты поймешь.

Я нервно потирала руки, когда к нам подошел помощник директора галереи и завязал разговор с моей преподавательницей. Я стояла между ними, не зная, что сказать или сделать. Я не решалась выйти в другую комнату, чтобы взглянуть на реакцию посетителей, рассматривающих мои картины; я боялась.

Я глубоко вздохнула, потому что худшее было позади.

И тут я почувствовала его. Не знаю как. Прямо кожей. Телом. Сердцем. Сколько требуется ударов сердца, чтобы узнать человека? В моем случае понадобилось шесть. В течение двух первых я была парализована, как в тот момент, когда кажется, будто мир внезапно затихает. Еще три удара я решалась повернуться, потому что сделать это было страшно. И один… только один, чтобы наткнуться на эти голубые глаза, которые будут преследовать меня всю оставшуюся жизнь.

А потом я не двигалась. Не могла это сделать.

Наши взгляды медленно сплелись.

И началось головокружение. Словно падение в пустоту.

13. Аксель

Я не собирался с ней пересекаться, но увидел ее сразу же, как только вошел в галерею. У меня перехватило дыхание, будто резко ударили в живот. Лея стояла спиной ко мне. Я вспомнил, как целовал ее в шею, прежде чем обнять, когда мы готовили ужин на кухне; или на террасе, когда я подходил к ней сзади. Я заметил, что ее светлые волосы убраны назад в тугой пучок, хотя некоторые мягкие пряди уже освободились от резинки и шпилек, которые удерживали их на месте.

И тут, словно почувствовав меня, она повернулась.

Она сделала это медленно, очень медленно. Я стоял неподвижно посреди зала. Мы встретились взглядами. Молча смотрели друг на друга, и я чувствовал, как все вокруг нас исчезло: голоса, люди, мир. Затем я сделал шаг вперед, почти не осознавая этого, как будто что-то тянуло меня к ней. И еще один. И еще. Пока не оказался перед ней. Лея не сводила с меня глаз: дерзкий, опасный, жесткий взгляд.

Я затаил дыхание. В горле стоял комок. Мне хотелось что-то сказать, черт, что угодно. Но что можно сказать женщине, которая дала тебе почувствовать все, пока ты не вырвал ее сердце? Я не мог найти слов. Мог только смотреть на нее, и смотреть на нее так, словно она собиралась исчезнуть с секунды на секунду и мне нужно было сохранить этот образ в голове как можно четче.

Я смотрел на изгиб ее шеи. На ее дрожащие руки. На ее рот. На этот рот.

Как раз в тот момент, когда я нашел в себе мужество постараться подать голос, женщина рядом с ней вдруг повернулась и крепко взяла Лею за руку.

– Пойдем, мне нужно познакомить тебя с некоторыми людьми.

Она бросила на меня последний пронизывающий взгляд, прежде чем удалиться в другой конец комнаты. Я был почти благодарен за вторжение, потому что… мне нужно было взять себя в руки.

«Дерьмо». Все пошло наперекосяк.

Я беспокойно переместился, посмотрев на некоторые картины, пытаясь успокоиться. Прошел в следующий зал. Здесь был потенциал, в некоторых работах больше, в других – меньше. Я сосредоточился на этом, на их анализе, чтобы не думать о ней, о том, что она всего в нескольких шагах от меня и что я не совсем уверен, что ей сказать.

Я застыл на месте, когда увидел их. Мне не нужно было подходить ближе, чтобы прочесть имя и понять, что они принадлежат Лее, потому что эти мазки я мог бы узнать где угодно. Не помню, как долго я стоял и смотрел на эти три картины, но, ощутив ее присутствие рядом с собой, я вздрогнул и резко вдохнул.

– «Любовь», – прошептал я название композиции, и мне показалось ироничным, что это было первое слово, которое я в итоге сказал ей после трех долгих лет отсутствия. – Боль. Тоска. Надежда.

Мы оба не отрываясь смотрели на полотна.

– Очень чутко, – прошептала она тихо, едва слышно.