Не влюбись в бунтарку

Я взяла молоко и хлопья.

– С кем познакомилась?

– Э-эм, – сделала я задумчивый вид и села за стол, – да. С тремя парнями, и одной заносчивой девчонкой.

– Почему она заносчивая?

– Потому что… она слишком надоедлива.

– А как зовут парней? – спросила мама.

– Егор, Паша и… я не помню его.

– Они такие же байкеры?

– Не знаю. Этим я не интересовалась, к счастью. Но знаю только то, что у Егора есть машина.

– Это интересно, – повернувшись ко мне, произнесла мама.

– Совсем нет. Он парень на дешевых подкатах мам, ничего особенного.

– Ну ты всё равно присмотрись к нему, – отвернулась она обратно.

Я ничего не ответила и продолжала кушать свои хлопья. Какая досада…

На часах уже виднелся темный вечер, а я уже взяла свой рюкзак, в котором лежала бандана и балончики и спустилась на первый этаж. Но примерно у гостиной меня остановил папа.

– Куда это ты собралась? – сказал он строго и немного приподняв свои и без того большие глаза.

– Гулять.

– Знакомый рюкзак, – с небольшим кивком в его сторону ухмыляясь, произнёс он, – именно с ним я в прошлый раз забирал тебя с полиции. Ты опять связалась с этим делом?

– Я и не завязывала, пап.

– Ну почему ты не можешь взять альбом и фломастеры, как это делают все нормальные люди. Зачем так рисковать своей жизнью, ради какой то нелепой забавы?

– Это не нелепая забава, – ответила я, – это современный вид искусства… Причём официально признанный. Это совсем другое. Такое ты не сможешь нарисовать на обычном листке бумаги. И ты сможешь признать это, увидев моё творчество. Ты ведь никогда не интересовался, что я рисую и как. Тебя только интересовало то, что я попадала в полицию, а вот какая была этому цена, тебя не интересовало и вовсе.

– Так, а почему же за такое «официально признанное современное искусство» сажают в КПЗ? Тебя это никогда не интересовало?

– Потому что мы как нам говорят портим город какой то грязью… Но никто не скажет, что взятки – это такой же вид грязи. И тут у нас 1:1.

– Но я не могу допустить, чтобы тебя ещё раз посадили. Я уже устал ездить за тобой.

– А тебя никто и не просит…

Я уже развернулась, чтобы покинуть комнату, но голос папы меня вновь остановил.

– Поехали.

– Что? – спросила я, развернувшись. Просто в полном недоумении услышанного сейчас, я удивлённо смотрела на него.

– Ты сказала, что я никогда не видел твоё искусство, вот тогда поехали, посмотрим его.

– Ты вообще в этом уверен?

– А что такого? Твоё искусство уже не хочет мне показываться?

– Да нет, почему же… Собирайся, поехали.

Он лишь развернулся и ушел в гостиную. Наверно зря я ляпнула, чтобы он увидел мои рисунки. Нет, я не стесняюсь показывать их своим родителям. Я просто боюсь, что он может такое не понять и осудить ещё сильнее. Ведь мой отец человек родившийся в СССР и его отношение, и представление об искусстве совсем иное, чем у нас. Но всё равно я хочу, чтобы он видел, что мы делаем и что попадаем за решётку не просто так.

Спустя 5 минут он снова вышел с гостиной, и мы с ним вышли из дома. Зайдя в гараж, я посмотрела на него.

– Я веду твой байк, – вдруг резко сказал папа.

– Что?! – крикнула я.

– Дай хоть раз на нём прокатиться.

– Но пап…

– Всё я сказал, – перебил он меня. Он, взяв шлем, стал усаживаться на мотоцикл. И мне стало до жути обидно.

– Бери шлем и садись.

Мне ничего не оставалось, как только сесть сзади папы.

20:40.

Ехали мы быстро, но всё равно опоздали. Там уже на нашем месте ждали мои ребята.

Увидев меня с папой, они поменялись в лице, и в них читался явный испуг.

Я слезла с байка и сняла шлем.

– Привет, – сказали они в голос, после чего они подбежали ко мне, чтобы меня обнять. Мой отец всегда не любил этих парней. Так как он считает, что именно из-за них я стала такой и именно из-за них у меня столько проблем.

– Что здесь делает твой отец? – сказал мне шёпотом Артём в ухо, пока обнимал.

– Все нормально, – так же тихо сказала я, – он не будет вас бить, не беспокойся.

Он отпустил меня и улыбнулся мне.

– И где ваше «современное искусство»? – наконец спросил папа.

– До него ехать около километра, – ответила я. После чего Влад округлил глаза ещё больше, и в них читалось явное «он что, ещё и с нами поедет?».