Он звал волков

– Понятно, – эхом отозвались дети.

Они решили сыграть в прятки.

Неподалеку от леса была небольшая рощица, куда Эсбену и Кайсе ходить не возбранялось, поэтому в следующие выходные они вместе с Клеменсом направились именно туда. День выдался пасмурным и холодным. Серые тучи клубились над самыми верхушками деревьев, каждые полчаса шел снег.

– Догоняйте! – прокричал Эсбен, блуждая меж деревьев. Его ноги утопали в снегу, бег давался с трудом, но он все равно рвался вперед.

Клеменс нагнал его первым, следом – Кайса. Втроем они кубарем покатились по снегу, смеясь и награждая друг друга слабыми тычками. Снег набивался им под одежду, делая ее мокрой и тяжелой, но никто из детей не обращал на это ни малейшего внимания.

– В прятки! В прятки! – заладил Клеменс, поднявшись на четвереньки.

– Кто водит?

– Чур не я! – быстро отозвался Эсбен.

– И не я! – подхватил Клеменс.

Кайса хотела было сказать, что это нечестно. Правильным было бы рассчитаться, но у мальчишек так горели глаза, что она промолчала и согласилась быть водой.

– Считаю до двадцати.

– Не подсматривай, – предупредил ее Эсбен.

Кайса цокнула языком, зажмурилась и для верности закрыла глаза руками. Эсбен поспешил спрятаться за большим сугробом. Он быстро опустился на корточки, весь съежился и замер. Клеменс решил забраться повыше. Он осмотрелся и приметил дерево с крепкими, на его взгляд, ветвями. Клеменс поправил шапку, привстал на носочки, дотянулся до нижней ветки и обхватил ее ладонью, ствол дерева обнял второй рукой и обхватил ногами. Обычно он неплохо лазил по деревьям, воображая себя пиратом, которому нужно было забраться на мачту.

– Три тысячи чертей! Свистать всех наверх! – яростно прошептал Клеменс и подтянулся на руках, забираясь на ветвь.

Он карабкался все выше и выше и уже приметил место, где можно будет притаиться, когда с верхней ветки на него спустилось что-то черное и большое. От неожиданности Клеменс разжал руки, сорвался и полетел вниз.

– Клеменс! – закричал Эсбен и ринулся к другу. – Кайса, он упал! Иди сюда!

Вдвоем они окружили Клеменса. Он лежал на спине, тяжело дышал и смотрел в небо широко распахнутыми глазами. Из груди его вырывались хрипы.

– Ты в порядке?

– Что случилось?

Клеменс немного приподнялся на локтях и почти лихорадочно закрутил головой, пытаясь понять, что так напугало его. На ветви ближайшего дерева сидел большой ворон с блестящими черными перьями.

– Он меня напугал, – с какой-то обидой в голосе сказал Клеменс и кивнул на птицу.

– Повезло, что в сугроб упал, – заметил Эсбен. – Встать можешь?

Клеменс попытался пошевелить ногами, но тут же вскрикнул от внезапной боли в правой лодыжке.

– Не знаю. Нет.

– Что болит? – обеспокоенно спросила Кайса.

Клеменс присел и дотянулся до больной ноги. Осторожно ощупал ее пальцами сквозь плотную ткань штанов.

– Здесь.

Эсбен и Кайса помогли ему подняться.

– Опирайся о нас. Вот так. Мы отведем тебя домой, – говорила Кайса, придерживая друга за талию.

– Не торопись только, – добавил Эсбен. – Осторожно.

– Спасибо, ребята, – тихо сказал Клеменс. – Мне повезло, что вы были рядом.

Они медленно двигались по заснеженной тропе. На несколько минут из-за туч выглянуло яркое солнце.

Клеменс вдруг подумал, что мог оказаться в роще совершенно один. Лежал бы и лежал на снегу до самой темноты в полном одиночестве. Никто бы не пришел ему на помощь. Но теперь у него есть Эсбен и Кайса. Они его не бросят. Сердце Клеменса вдруг наполнилось теплотой и безграничной благодарностью. Он улыбнулся, несмотря на боль в опухающей ноге.

Улла убрала коробку молока в холодильник и присела на краешек стула. Йорген мыл посуду после ужина. В кухне горел приглушенный свет, пахло грибами, семгой и апельсиновым соусом. За окнами давно стемнело, тишина в доме прерывалась лишь шумом воды в раковине.

– Я так испугалась, Йорген, – тихо сказала Улла, когда муж выключил воду и повернулся к ней. – Подумала, что случилось что-то непоправимое.

У нее подкосились ноги, когда она в окно увидела очертания трех фигур в сгущающихся сумерках. Это было несколько часов назад, но перед глазами Уллы до сих пор застыла эта картина: ее младший сын, обмякнув, висит на плечах своих друзей и еле тащит ноги.

Йорген обмакнул руки полотенцем, подошел к Улле и мягко накрыл ее плечи теплыми ладонями.

– У него всего лишь растяжение. Проведет пару дней в постели. Все будет хорошо.

– Знаю.

– Вот видишь.

– Просто… Ты не почувствовал этого?

– Чего именно?

Улла сглотнула и положила ладони поверх рук Йоргена.

– Страха? Паники?

Йорген сделал шаг вперед и крепко обнял жену. Она прижалась щекой к его животу, закрыла глаза и зашептала:

– Я всегда так боюсь за них обоих. Стараюсь не думать о плохом, но я не переживу, знаешь, если что-то случится. Извини. Я знаю, что надумываю, но не могу перестать. Иногда это сводит меня с ума.

– С ними все будет в порядке, Улла.

– Откуда ты знаешь? От нас ничего не зависит. Мы не можем ничего контролировать.

– Послушай, Мартен и Клеменс умные и сильные мальчики. Они не позволят друг другу попасть в беду, а еще, как выяснилось, у них есть прекрасные друзья. Мы хорошо воспитали наших детей. Они знают, что не всему в этом мире стоит верить. Мы с тобой не всесильны – это так, но ведь и никто не всесилен. Это нормально, что ты переживаешь. Я тоже беспокоюсь за них, но стараюсь мириться с этим. Мы их родители, Улла. Мы всегда будем ощущать эту тревогу, но кроме нее есть и другие чувства. Правда же?

Улла чуть отстранилась, подняла голову, чтобы посмотреть мужу в глаза. Йорген всегда хорошо подбирал слова. Он был ее крепким якорем, ее поддержкой.

– Правда, – сказала она и слабо улыбнулась.

– Налить тебе вина?

Улла покачала головой.

– Можешь сделать мне чай?

Йорген поставил чайник, взглянул на часы и прислушался. Сверху не доносилось ни звука. Обычно в это время в комнате Мартена играла негромкая музыка.

– Половина одиннадцатого… Спят? – он с сомнением посмотрел на жену.

– Обведи сегодняшний день в календаре красным.

– Так и придется.

Улла немного расслабилась. Она чувствовала, что напряжение медленно отпускает ее. Когда Йорген поставил перед ней кружку жасминового чая, она выдохнула и мысленно сказала самой себе: «с твоими детьми все будет хорошо».

Дети не спали. Мартен сидел в комнате брата, забравшись с ногами в его постель. Клеменс лежал, стараясь не двигать больной ногой. Отец наложил ему повязку, мама принесла на ночь теплого молока. Все это случилось уже после того, как родители его отчитали. Вообще-то Клеменс редко расстраивал родителей. Куда больше хлопот им доставлял подрастающий Мартен. Клеменс же всегда ужасно переживал, если делал что-то, что заставляло родителей переживать или злиться.

– Не мог другое место выбрать, чтобы спрятаться? – сердито спросил Мартен.

Клеменс встретился с ним взглядом.

– Там было мало места…

– Не надо было играть.

– Почему?

Мартен возвел глаза к потолку.

– Ты соображаешь или нет вообще? Мама перепугалась не на шутку. Я видел.

– Но…

– Если бы ты шею сломал, а не просто ногу подвернул? Что тогда? А?

Отчитывая брата, Мартен на мгновение испытал удовольствие, которого тут же устыдился и быстро одернул себя. Тем более, что в глазах Клеменса заблестели слезы.

– Ничего… Ничего же не случилось, – прошептал он, опустив голову.

Мартен вздохнул, наклонился к брату и прижал его к себе.

– Это хорошо, что ничего страшного не произошло. Хорошо, что ты поправишься. Просто ты чертовски напугал нас всех.

Клеменс замер.

– И тебя тоже?

– Черт возьми, конечно! Пообещай, что будешь осторожнее.

– Я уже пообещал родителям.

– А теперь мне.

– Хорошо. Я даю слово, что буду осторожнее.

Мартен кивнул, разжал объятия и спиной привалился к стене. Они с Клеменсом редко проводили вечера вместе, но на этот раз ему захотелось побыть с братом подольше.

– Как твоя нога? Полегче?

– Если лежать спокойно, то не болит почти.

– Тебе повезло, что не перелом. Я однажды так руку сломал, что даже кость наружу вылезла.

Клеменс открыл рот от изумления.

– Да ну?

– Ага, – с гордостью отозвался Мартен.

– Это когда было?

– Давно еще. Ты совсем под стол пешком ходил.

– Как это случилось?

Мартен подтянул одну ногу к груди, опустил подбородок на колено.

– В рождественскую ночь. Мы были в гостях у кого-то из соседей, а у них крыльцо такое дурацкое… Я поскользнулся и упал.

Клеменс рассмеялся.

– В Рождество?

– В Рождество. В гипсе потом долго ходил.

Клеменс покачал головой, потянулся к столу, чтобы взять стакан с остатками молока на донышке. Рядом в белой тарелке лежало шоколадное рассыпчатое печенье, но сладкого Клеменсу не хотелось.

– Завтра придут Эсбен и Кайса. Поиграешь с нами?

– Даже не проси.

Клеменс допил молоко и чуть нахмурился.

– Почему?

– М-е-л-ю-з-г-а, – по буквам вывел Мартен.

– Перестань. Если бы я был старше, то не издевался бы над тобой все время.

– Да я же не все время.

Клеменс надул губы и пихнул брата в бок здоровой ногой.

– Конечно. Только семь дней в неделю.

Братья переглянулись и одновременно фыркнули. Если начистоту, то Мартен никогда открыто не издевался над Клеменсом. Подкалывал, конечно, но за рамки никогда не выходил. Между ними не было ни обид, ни неприязни. Просто Мартен был старше – и это во многом объясняло его поведение.

– Посмотрим телевизор? – предложил Клеменс.

Мартен перегнулся через брата, сунул в рот печенье и завалился на спину. Волосы закрыли ему лицо, и он растрепал их ладонью. Ему давно пора было стричься.

– Ага. Давай.

Когда Йорген и Улла поднялись на второй этаж, чтобы проведать детей, то обнаружили их обоих в комнате Клеменса. Мальчики спали, прижавшись друг к другу. Одеяло сбилось в их ногах, футболки были в крошках от печенья. Руне дремал возле постели, спрятав морду под большой лапой.

– Не станем их будить, – тихо шепнула Улла на ухо Йоргену.

– Не станем.

По маленького телевизору показывали «Отель для собак».34 Мартен очень хотел казаться взрослым, но все еще страшно любил мультфильмы.

Клеменс пару дней провел в постели, а затем еще неделю вынужден был сидеть дома. Эсбен и Кайса навещали его через день. Они приносили ему угощения – булочки с начинкой из марципана и взбитых сливок в хрустящей фольге или вафли с ежевичным сиропом, пересказывали последние школьные новости и помогали делать задание на дом. Янссоны вели себя очень гостеприимно. Улла приглашала Эсбена и Кайсу к столу, чтобы накормить ужином, а Йорген рассказывал забавные истории или просто шутил. Даже Мартен был настроен миролюбиво. Несколько раз он звал Эсбена на улицу, чтобы вместе выгулять Руне. В такие вечера они бродили по окрестностям Раттвика, разговаривали, пряча озябшие носы в хомуты шарфов на шеях. Поначалу Мартен держался слегка высокомерно, но это быстро прошло, когда мальчишки нащупали общие темы для разговоров – «Звездный путь» и хоккей. Такие прогулки не сделали их друзьями, но все же отчасти сблизили. Во всяком случае, они вполне могли поспособствовать тому, что одним воскресным днем, когда Клеменсу уже стало намного лучше, он присоединился к нему, Эсбену и Кайсе за игрой в старенькую «Монополию».

Ноябрь подходил к концу, и пусть холода давно пришли в Раттвик, многие с нетерпением ждали зиму, чтобы приблизить новогодние праздники. В силу того, что Раттвик был маленьким городом, его жители в канун Рождества объединялись, чтобы украсить к праздникам рыночную площадь, школу и набережную.

– Вам понравится Рождественская ночь, – пообещала София племянникам, когда они прогуливались вдоль озера. – Надо признать, что Раттвик превращается в настоящую волшебную страну.

– Это почему? – спросил Эсбен.

– Повсюду фонари и гирлянды, очень много света. Соседи ходят от дома к дому, поют песни, приносят угощения.

– Ого, – удивилась Кайса, – в Стокгольме такого не было, – она не помнила, чтобы к ним забредали соседи или какие-то чужие люди. Рождество считалось семейным праздником. Они отмечали его лишь вчетвером в своей квартире. И это было хорошо.

– Здесь много одиноких людей. Много стариков, которые живут совсем одни. Отсюда и появилась такая традиция. В ночь на Рождество они чувствуют себя менее покинутыми.

– Это же здорово! – воскликнула Кайса. – Мы тоже будем по соседям ходить? К Янссонам зайдем?

София улыбнулась.

– Отчего же не зайти. Вы здорово сдружились с мальчиками, да?

– С Клеменсом, – сказала Кайса.

– Он славный.

Эсбен скривился. Почему-то взрослые всегда говорили «он славный» или «она славная» или «они славные» не только, когда имели в виду, что человек хороший, а еще и в том случае, если не знали, что еще можно сказать.

По льду туда-сюда сновали люди на коньках. Они смеялись, держались за руки, бегали наперегонки. Эсбену вдруг отчаянно захотелось вновь опробовать новенькие коньки, которые София и Кайса подарили ему на день рождения в начале ноября, но при всех ему этого делать не хотелось. Не то чтобы он стеснялся, нет. Просто при свидетелях чувствовал некоторую скованность.

– О чем задумался? – Кайса коснулась его руки.

– Да так. Ничего.

– Знаешь, о чем сейчас думаю я?

– Нет. О чем?

Кайса перешла на шепот:

– О маме. И о папе. Представляю, что они сейчас идут рядом с нами. Мне бы очень этого хотелось. Знаешь, мне все кажется, что они просто куда-то уехали. В какой-то долгий отпуск или по работе что-то. Я не знаю. У тебя тоже так?

Эсбен уткнулся взглядом в рыхлый снег.

– Тоже.

София, которая шла позади племянников, слышала все до последнего слова. Она хотела ускорить шаг, обхватить детей за плечи, но решила предоставить им возможность поддержать друг друга без своего вмешательства. Они должны запомнить, что всегда могут положиться друг на друга. Жизнь преподносит много уроков, но самый ценный из них нужно выучить перво-наперво: нужно дорожить теми, кто рядом с тобой.

Вечером того же дня Эсбен затолкал коньки в старый рюкзак, некогда принадлежавший Эрику, и осторожно припрятал его на крыльце. Вернулся в дом и объявил, что ненадолго отлучится к Клеменсу, чтобы помочь ему с каким-то школьным заданием.

– Я тоже пойду с тобой, – сказала Кайса. – Через полчаса давай?

Они с Софией были заняты тем, что пытались ушить какое-то старенькое платье. Не то чтобы оно вдруг сильно приглянулось кому-то из них. Просто София поставила перед собой цель научить племянницу чему-то полезному. Кайса сидела на полу и пыталась ровно распределить портновские булавки вдоль швов по бокам.

– Милая моя, нам понадобится больше получаса, – усмехнулась София.

Кайса вздохнула и обреченно посмотрела на брата.

– Ладно. Иди без меня. Передавай привет.

Эсбен еле сдержал улыбку.

– Обязательно!

К Клеменсу он не пошел. Эсбен выскользнул из дома, взвалил на плечо рюкзак и направился к озеру, тихо насвистывая себе под нос. Ничего же страшного. Он покатается немного, а затем вернется. Всего полчаса. Может, сорок минут, но никак не больше! Путь до озера показался ему короче, чем днем, словно какая-то невидимая сила подгоняла его вперед, тянула к себе. Эсбен не так хорошо стоял на коньках, делал лишь попытки, но его так сильно влекло ко льду, что у него не оставалось сомнений: хоккей – это его. Нужно лишь немного – много – потренироваться.

На озере почти не осталось людей. Эсбен быстро переобулся, ступил на лед и сделал несколько скользящих шагов вперед. Замахал руками и чуть не упал. Наскоро осмотрелся. Никто на него не смотрел. Испытав облегчение, Эсбен вновь покатился вперед. У него было не так много времени. Было страшно предположить, что сделает София, если узнает, что он отправился на лед в одиночестве…

«Перестань думать об этом!» – скомандовал самому себе Эсбен и попытался при скольжении поднимать ноги выше, но на этот раз не удержался и распластался по льду. В это же мгновение он услышал девчачий смех. Подняться быстро ему мешала боль в колене. Эсбен рывком заставил себя сесть и повернул голову на звук.

На льду стояла девчонка. Какая-то совсем мелкая, глаза ее смеялись, щеки заливал румянец, из-под зеленой шапки выбивались рыжие волосы. Она стояла на коньках, уперевшись руками в бока.

Эсбен зло зыркнул на нее, но девчонка не струсила, а только вновь рассмеялась.

– Чего смешного?

Она перестала смеяться, оттолкнулась и плавно заскользила по льду.

– Ты смешной!

Эсбен поджал губы и присмотрелся. Девчонка была младше него на несколько лет. Может, даже в школу еще не ходила. Она была маленькая и нескладная, ее щеки усыпали веснушки, а когда девочка улыбалась, то в ее улыбке не досчитывалось двух передних зубов.

– Ничего не смешной, – огрызнулся он и поднялся на ноги.

– А вот и да! А вот и да!

«Вот же прицепилась!» – Эсбен попытался отъехать в сторону, но девочка последовала за ним. Он сжал кулаки и застыл. На щеках проявились пунцовые пятна.

– А вот и да! А вот и да! – не унималась она.

– Дура!

Обычно Эсбен не обзывал девчонок – его с пеленок учили так не делать, но в этой ситуации было слишком трудно удерживать язык за зубами.

– Ой, а где? – девчонка наигранно завертела головой, будто пытаясь что-то рассмотреть.

Эсбен сжал зубы, чтобы не обругать ее вновь. С каждой секундой ему было все сложнее контролировать себя.

– Сив! Вот ты где! – по льду им навстречу направлялся высокий рыжеволосый мужчина в пуховой спортивной куртке. В его руках была хоккейная клюшка. – Я уже тебя потерял! Мы же договорились, что ты не будешь уезжать далеко, – сказал он, останавливаясь напротив девочки.

Она прочертила лезвием линию у себя под ногами, но было невооруженным глазом видно, что ей не стыдно ни капли.

– Наверно.

Мужчина скрестил руки на груди. Он был рослый и широкоплечий, с бодрым лицом, легкой теплой улыбкой и лучистыми глазами. Его насмешливый взгляд был направлен на девочку.

– Наверно? Ах, наверно? – он выпустил клюшку из рук, подхватил девчонку, прижал к себе и попытался защекотать ее сквозь плотную куртку.

– Папа, перестань! Перестань! Ну! – она снова смеялась, пытаясь выскользнуть из могучих объятий.

Эсбен прикипел взглядом к хоккейной клюшке. Она была длинная, с глубоким изгибом лезвия и красной рукояткой. Пока отец кружил смеющуюся дочь, Эсбен будто бы невзначай подъехал ближе к клюшке и осторожно коснулся ее пальцами.

– Играешь? – приветливо спросил мужчина, выглядывая из-за плеча дочери, которая продолжала дергаться и заливаться звонким смехом.

Эсбен в смущении отдернул руку.

– Нет.

– Он и кататься не умеет! – тут же вставила девчонка.

Мужчина опустил дочь на лед и с укором посмотрел на нее.

– Сив…

– Правду говорю!

– Он же учится, а это уже хорошо. Ты тоже постоянно падала, когда училась ходить, но никто над тобой не смеялся, – мужчина улыбнулся Эсбену. – Меня зовут Нильс, а это моя дочь Сив. А как тебя зовут?

– Эсбен.

Нильс пожал ему руку. Его ладонь оказалась теплой и шершавой.

– Будем знакомы. Ты здесь один?

Эсбен потер шею.

– Да, но моя тетя живет недалеко.

– А кто твоя тетя?

– София Лундквист.

В верхней части Раттвика не осталось ни одного человека, который бы не слышал о том, что София Лундквист приняла к себе двух осиротевших племянников. Нильс Сандберг не был исключением. Он знал печальную историю детей и сочувствовал им от всего сердца.

– Понятно. У нас здесь не особо много занятий, да? – дружелюбно поинтересовался Нильс.

– Не особо, – подтвердил Эсбен.

– Но ты пришел кататься. Знаешь, что у нас есть стадион?

– Видел. Мне друг показывал.

– Там гораздо удобнее и безопаснее, – продолжал Нильс.

Сив повисла у него на руке, как обезьянка.

– Угу.

– Ты вообще никогда не играл в хоккей?

Родители учили Эсбена и Кайсу не разговаривать с незнакомцами, но Эсбен уже привык, что в Раттвике все было… несколько иначе. Взрослые проявляли поразительное участие, когда узнавали, кто они с сестрой такие. Одни хлопали по плечам и улыбались, другие смотрели сочувственно, третьи – самые раздражающие – начинали тараторить слова утешения. Но Нильс был каким-то другим. Подкупала его задорная улыбка.

– Никогда. Только по телевизору смотрел. Почему вы спрашиваете?

– А хотел бы научиться?

Эсбен несмело посмотрел на него.

– Конечно.

– Я тренирую ребят на стадионе. Поговори с тетей, спроси ее, что она думает по этому поводу. Если София будет не против, то можешь начать со следующей недели. Занятия проходят во вторник, четверг и пятницу.

Эсбен ощутил резкое покалывание где-то в груди, быстро облизал пересохшие губы.

– Правда?

– Конечно. Если захочешь заниматься, пусть София позвонит мне, и я скажу, что тебе нужно будет взять с собой. Мой номер у нее есть. Запомнил, как меня зовут? Нильс. Нильс Сандберг. Да это и необязательно. Просто скажешь, чтобы набрала номер тренера. Все понял?

Эсбен с трудом нашелся, чтобы ответить.

– Нильс Сандберг, – повторил он. – Я запомнил. Спасибо. Спасибо вам большое!

Нильс рассмеялся.

– Папа, но он даже не умеет кататься, – вновь повторила Сив. – Чему ты собрался его учить?

– Кататься. По всей видимости.

– А много к вам ребят ходит? – спросил Эсбен. Ему вдруг стало боязно выставить себя неумехой перед другими мальчишками и девчонками, если они тоже посещают занятия.

– Достаточно. Ты не переживай. Многие из них только учатся стоять на коньках. Сив просто любит воображать.

Сив надула губы и хмуро посмотрела сначала на отца, потом на Эсбена.

– Я не воображаю.

Эсбену ужасно захотелось показать ей язык, но он сдержался. Ему ведь не пять лет, а целых девять. Совсем уже взрослый.

Нильс поднял голову вверх, посмотрел на темнеющее небо. На улице становилось совсем зябко, ледяной ветер пробирал до костей.

– Идем, Эсбен, мы проводим тебя домой. Ты не возражаешь? Скоро совсем стемнеет, а ты здесь совсем один.

Эсбен кивнул и понадеялся, что Нильс и Сив не станут доводить его до самого крыльца. Это грозило его легенде о том, что он пошел помогать Клеменсу, с треском провалиться. Софии не стоило знать, что он в одиночку отправился на озеро. Да еще и нацепил коньки, на которых едва мог проехать дальше пары метров.

Все трое переобулись и вышли на тропу. Нильс нес спортивную сумку, где лежали их с дочерью коньки, клюшку он зажал под мышкой. Он было потянулся, чтобы взять рюкзак Эсбена, но тот вежливо отказался.

– Спасибо. Он легкий. Я справлюсь сам.

По дороге Нильс рассказывал о занятиях, о своих подопечных. Он старался заинтересовать Эсбена, потому что знал, что в состоянии тоски и скорби просто необходимо найти какое-то занятие, ухватиться за нечто такое, что позволит держаться на поверхности. Нильсу было хорошо знакомо это чувство. Однажды хоккей спас его самого. Спасает каждый день до сих пор. За его плечами было тяжелое расставание, в его груди покоилось разбитое сердце. Ребекка. Женщина, которую он так любил. Женщина, которую он так ненавидел.

Они распрощались у дорожки, ведущей к дому Софии.

– Можно вас попросить… – неловко начал Эсбен.

– О чем?

– Не говорите тете, что я был на озере один, ладно? Мне влетит.

Нильс усмехнулся.

– Тогда пообещай, что впредь не будешь так делать. У нас безопасный город. Все друг друга знают, но всякое может быть. Чего стоят эти проклятые Мышиные норы… – Нильс поморщился, но через секунду лицо его вновь прояснилось. – Мы друг друга поняли?

– Поняли! – отозвался Эсбен.

– Отлично. Буду ждать звонка.

По выражению лица Сив было ясно, что ей не терпелось ляпнуть какую-нибудь гадость, но они с Нильсом ушли раньше, чем ей удалось придумать что-то более-менее остроумное.

Эсбен направился к дому с улыбкой на лице.

ГЛАВА 6

КОЧЕВНИКИ

май, 2019 год

«Однажды Улле приснился сон, где ей явился Клеменс.

Он говорил, что очень хочет вернуться домой, но не может.

Улла проснулась среди ночи и проплакала до самого рассвета».

– из книги Йоргена Янссона «Мы спасены в надежде»

Мартен аккуратно разложил бумаги по папкам. Взял несколько стикеров, приклеил их на корки и написал для себя короткие заметки по текущим делам. Папки сдвинул на край стола и откинулся на спинку кресла. Мартену нравилась работа в полицейском участке. Только подумать – всего несколько лет назад он был просто мальчишкой, мыл полы в кафетерии и выгуливал соседских собак, а теперь носит звание детектива полиции. В участке он самый младший – единственный, кому еще нет тридцати. Поначалу коллеги опускали шутки по этому поводу, но Мартен быстро проявил себя с самой лучшей стороны, поэтому подколы живо сошли на нет. Он работал с завидным упорством, часто приходил в офис еще до рассвета и любил уходить позже всех. В связи с чем начальник участка Бьерн Алленг часто спрашивал Мартена, какого черта он столько времени проводит на работе. «Подробнее знакомлюсь с делами», – всякий раз отвечал Мартен. «С какими делами? Здесь ничего не происходит. Это же, мать его, не Мальме, а всего лишь Раттвик! Иди домой, Янссон. И заведи себе подружку!», – распылялся Алленг.