Потерянная долина

Когда в часы завтрака или отдыха все собирались вместе, разговор принимал вид оживленной беседы. Филемон не противился этому, напротив, он, казалось, сам старался оживить эти собрания, может быть, для того, чтобы отвлечь своих сыновей и воспитанниц от тайных мыслей.

По мере того, как приближался срок, назначенный для бракосочетания, старик все чаще предлагал заняться охотой или рыбной ловлей, по вечерам устраивал танцы под звуки флажолета. Несмотря на вынужденность, Арман находил большую прелесть в таком времяпрепровождении и не мог без грусти думать о том, что такая жизнь скоро кончится.

Однажды вечером молодежь отправилась под предводительством Филемона в павильон Дианы, в дальнем конце Долины. Из павильона, сооруженного на вершине искусственной горы и увитого вьющимися растениями, открывался прекрасный вид на Потерянную Долину. К нему вела извилистая тропинка, обсаженная боярышником и жимолостью. В конце тропинки возвышалась статуя Дианы, работы не очень замечательной, но производившая живописный эффект. Молодые люди, отведав плодов и молока, принесенных немыми слугами, полюбовавшись на восход луны из-за огромных черных скал, ограничивавших горизонт, на светлые искрометные дорожки, которые бросало светило ночи, на огромный водопад, на мерцание звезд в слегка волновавшемся озере, не без сожаления услышали, как Филемон подал знак к возвращению, и все отправились вниз.

Это была одна из тех упоительных ночей, темных и благовонных, когда, при чудной прозрачности воздуха, можно сосчитать мириады блестящих звезд, рассыпанных по бархату неба. Горы, вершины деревьев сияли нежным перламутровым светом, а во впадинах долины, под ветвистыми кустами, уже царствовала темнота. Это последнее обстоятельство, может быть, и заставило благоразумного старика так рано вернуться домой. Он шагал впереди между Лизандром и Галатеей, которым излагал какую-то астрономическую теорию. Арман шел вместе с Эстеллой и Неморином. Жених с невестой, взявшись за руки, пели на два голоса романс Флориана, не обращая внимания на своего задумчивого и молчаливого спутника. Шествие замыкали слуги, несшие в огромных корзинах остатки ужина.

Углубились в лес, и Арман с трудом различал дорогу. Луна бросала серебряные стрелы сквозь густые ветви высоких деревьев, обливала светом белую статую, стоявшую неподвижно среди высокой травы. То там, то здесь мелькали зеленоватые искры – пламя любви, которое зажигает светлячок в прекрасные летние вечера. В воздухе, наполненном ароматом цветов, порхали ночные бабочки и мотыльки. В траве еще стрекотали кузнечики и умолкали при приближении путников, чтобы потом снова начать свою монотонную песню, между тем как вдали на озере лягушачий концерт славил прелести этой восхитительной ночи.

Эстелла, боявшаяся темноты, прижималась к Неморину, который на это вовсе не жаловался. Вернейль решил воспользоваться этой густой темнотой, чтобы приблизиться к Галатее. Между Лизандром и его отцом завязался оживленный разговор, благодаря чему капитан надеялся, что девушка сможет незаметно отстать от них на минуту. Его предположения оправдались. На дороге мелькнула тень. Арман протянул руку и коснулся обнаженного плеча, мягкого и нежного, как атлас.

– Галатея! – прошептал он.

– Арман! – едва слышно ответил ему знакомый голос. Их губы встретились. Они пошли рядом, прижимаясь друг к другу.

Наконец Галатея прервала это полное прелести молчание.

– Арман, – сказала она, – Лизандр откровенно говорит с отцом и без сомнения, хлопочет о нашем деле, как и о своем. Ах, если бы ему удалось уговорить Филемона! Милый Арман, разлука была бы подобна смерти для обоих нас, не так ли?

– Да, да, моя Галатея, действительно смерть… Между тем мы не слишком должны рассчитывать на Лизандра. Филемон никогда не согласится отказаться от своего замысла… Галатея, решилась ли ты доверить мне свою судьбу? Готова ли ты следовать за мной?

– Я последую за тобой, Арман. Разве теперь моя судьба не связана с твоей? Но скажи мне, уверен ли ты, что Лизандр согласится нам способствовать? Ты ему не сказал, ты не осмелился сказать ему…

– Он знает, что мы любим друг друга, и он благороден… Вчера мне удалось перекинуться с ним несколькими словами. Я ему намекнул, что одна особа, живущая в Потерянной Долине, захочет, возможно, воспользоваться тропой, которую он тайно проложил в горах, и убежит вместе с нами. Однако мне кажется, Лизандр не решится нанести смертельный удар Филемону, лишая его сына и одной из воспитанниц.

– Значит, надобно отказаться от побега?

– Нет, нет, Галатея! Хотя Лизандр, конечно, захочет заставить тебя остаться для утешения его отца, когда его самого не будет здесь.

– Что же нам тогда делать?

– Мы уговорим как-нибудь Лизандра в последнюю минуту. Он увидит, что наше решение твердо, мы его будем просить так, что он не сможет нам воспротивиться… Впрочем, при твоем согласии я уведу тебя отсюда, даже если бы весь свет был против этого.

– И я, Арман, предпочитаю тебя всему свету, хотя мое сердце разрывается при мысли о бегстве. Оставить этого бедного старика, добрую Эстеллу, эти места, где я проводила такие счастливые дни! Будем лучше надеяться, что Филемон согласится.

– Будем надеяться, Галатея… Пока ты рядом со мной, для меня ничего не значит все остальное!

В эту минуту послышался громкий и сердитый голос Филемона:

– Нет, никогда! Никогда! Никто не заменит мне старшего сына, моего наследника, будущего родоначальника этого маленького мира, который я создавал с таким трудом. Не говори мне об этом никогда, Лизандр, если не хочешь преждевременно свести в могилу своего несчастного отца… Впрочем, ты обманываешься: тот, который предлагает заменить тебя в моем семействе и в моем сердце, недолго был бы способен к этому – его ослепляет страсть. Он тебя обманывает, я тебе говорю, или обманывает себя самого!

Лизандр произнес несколько слов, которых нельзя было расслышать.

– Нет, нет, довольно, сын мой! – возразил старик. – Ты никогда не посмеешь меня оставить, между тем как другой… Молчи! И при всем том, я тебе благодарен. Я спал, не зная размеров грозящей опасности, – ты разбудил меня… Я буду действовать, и сейчас же…

Лизандр не осмелился спорить, и они продолжали свой путь в молчании.

– Ты слышала, Галатея? – прошептал Вернейль. – Он отвергает меня… Нам остается принять другие меры.

– Что же делать, мой милый Арман?

– Лизандр решился убежать этой ночью. Будет он согласен или нет, ты пойдешь с нами.

– Арман, ради Бога, не требуй…

– Как ни тяжела эта жертва, тебе надо на нее решиться, Галатея, или мы навсегда будем потеряны друг для друга… Ты видишь, Филемон хочет действовать немедленно; надо опередить его. Итак, приходи в полночь под большое померанцевое дерево, как обычно, и будь готова.

– Я буду там, – ответила девушка с рыданием в голосе.

Вернейль хотел что-то сказать ей, чтобы утешить, но в этот миг Лизандр и Филемон достигли поляны, освещенной луной. Старик обернулся, и Галатея устремилась вперед, сделав вид, будто только из скромности отстала, чтобы отец и сын могли поговорить наедине.

Вечер, начавшийся так весело, оканчивался весьма грустно. Филемон погрузился в мрачные думы; Галатея, Лизандр, и Арман хранили молчание. Однако оно не охладило веселья Эстеллы и Неморина. Они смотрели с изумлением на их озабоченные лица, не понимая причины такой неожиданной перемены.

В доме, проходя через темный коридор, Лизандр остановил Вернейля за руку.

– Ты знаешь о нашей неудаче? – спросил он шепотом.

– Знаю…

– Значит, сегодня ночью, как мы условились?.. В полночь ты найдешь меня при входе в липовую аллею.

– Я приду.

– Да, но один, – прибавил Лизандр с ударением.

Вернейль притворился, что не расслышал этих слов, и они вошли в зал. Филемон опустился в кресло. Он был очень бледен, глаза его были неподвижны.

Молодые люди подошли поочередно, чтобы обнять старика, следуя установленному обычаю. Филемон принимал их ласки со спокойствием и неподвижностью статуи.

Между тем в этот вечер поцелуи Лизандра и Галатеи были более нежны, чем обыкновенно. Молодой человек был сильно взволнован, когда шептал:

– Прощай, отец!

У Галатеи глаза были влажны, когда она говорила в свою очередь:

– Прощай, Филемон!

Потом каждый из них удалился с растерзанным сердцем, оставив патриарха Потерянной Долины в том же состоянии оцепенения.

Возвратившись в свою комнату, Арман почувствовал угрызения совести. Его появление в Потерянной Долине вызвало раздор в маленькой колонии. Он упрекал себя в нарушении клятвы, обвинял себя в неблагодарности при мысли о том, как заплатил за услугу, которую ему оказали здесь, спасая от плена и, возможно, от смерти. Но постепенно мысль о Галатее, которую он любил и которая через несколько часов будет всецело принадлежать ему, заглушила все другие. Эта любовь оправдывала все его ошибки. Чего не сделал бы он, чего не вынес бы, каких не принес бы жертв, чтоб заслужить любовь Галатеи! Мало-помалу Арман стал думать о Филемоне как о жестоком тиране, который причинил несчастье своему сыну и своей воспитаннице, и решил что было бы справедливо освободить того и другого из заключения.

Но как устроить побег Галатеи? Лизандр предупредил, чтобы Вернейль приходил один, а старший сын Филемона непреклонен в своих решениях. Накануне Арман, улучив минуту, сумел обговорить с Лизандром подробности побега. Правда, молодой человек наотрез отказался взять с собой Галатею, объяснив это тем, что хрупкая девушка не одолеет крутых скал в темноте. Действительно, а если тропинка в самом деле окажется непроходимой для Галатеи?

Эти и другие подобные размышления занимали капитана около часа. Наконец он решил быть готовым ко всему, чтобы ни случилось. Он связал в небольшой узел свои вещи, не забыв захватить с собой и голубой шарф – подарок Галатеи. Потом положил на стол золотую монету для немого слуги – щедрость, бесполезная в Потерянной Долине, задул свечу и сел у полуоткрытого окна, ожидая условленного часа.

Все вокруг было погружено в безмолвие и темноту. Только тонкий светлый луч, проникавший сквозь стекла в зале первого этажа, освещал кусты у окна.

Значит, Филемон еще не ложился. Чему приписать эту бессонницу, противоречившую его привычкам? Не подозревал ли он, что затевалось в эту ночь? Но Вернейль поспешил отогнать эту тревожную мысль. Без сомнения, Филемон, справившись наконец с волнением, вызванным просьбой Лизандра, скоро отправится в свою комнату, и можно будет осуществить задуманный план.