– Но охраны же там нет? И камер?
– Нет, вроде.
– Тогда это просто рекомендации для гражданских, и ничего больше. По-настоящему важные объекты так охраняют, что туда комар носа не сунет. Я бывал на таких, делал репортажи, знаю, о чем говорю. Так что не волнуйтесь, тем более, вы всего-то с берега наблюдали за морем, ничего секретного.
Кроме самого большого секрета, подумал Вадим и ухмыльнулся про себя, подавляющее большинство людей – законченные дураки, поэтому умному человеку легко преодолеть первый уровень на пути к успеху, то есть, выбиться и встать над массой. А дальше, дальше начинались уже совсем другие игры, где до вершины добирались лишь сильнейшие умом, духом и телом.
– Но, может, всё равно лучше написать, что я работал просто на берегу в своем секретном укромном месте?
Сыкун, как и все барашки, веселился Вадим, но вслух сказал совершенно серьезно:
– Как вам будет угодно. Место всё равно особой роли не играет, важна сама история. Так когда это было?
– В тот день, когда новость о Паучи… кхм, об Аде Терер загремела на весь мир. Ну и денек, да?
– Точно. – Согласился Вадим, искренне поражаясь, как эти дураки смотрят на готовую картину и не видят ничего, кроме своих ничтожных делишек. В закрытой военной зоне на рассвете за несколько часов до того, как стало известно об исчезновении целого острова, из воды выходит неизвестно откуда взявшаяся девушка в странном облачении, переводит дух, осматривает берег и возвращается в воду, чтобы навсегда исчезнуть. И этому идиоту ничего не приходит на ум?!
Вот поэтому на балу жизни пирую я, а подают мне как раз таких травоядных, подумал Вадим.
– Итак, если вас больше ничего не беспокоит, тогда предлагаю начать, – улыбка получилась слишком уж зловещей, но художник снова ничего не заметил.
– Я люблю работать на рассвете, – начал он, – это ведь самое начало, как маленькое сотворение мира, понимаете? Энергия самая чистая, тишина, мир еще не тронут людьми, не загажен. Именно на рассвете можно слышать голос Вселенной. И я слышу.
Вадим включил диктофон и подвинул его ближе к художнику, его глаза сверкали как у тигра перед прыжком. Это и был прыжок, отделяющий прошлую жизнь от будущей. Один из нас точно поймал удачу за хвост, подумал Вадим и не смог сдержать ухмылку, точнее, за намазанный гелем хвостик.
***
– Так откуда же она могла взяться? – спросил Вадим, когда художник наконец родил свою историю, бесконечное число раз отвлекаясь на «лирические отступления» о своей вере в разум Вселенной, своих медитациях, своем «служении искусству» и т.д., и т.п.
Заказ стоял между ними, так и не тронутый, официантка, принесшая его, лезла из кожи вон, чтобы Вадим одарил ее взглядом, но в этот раз осталась ни с чем – всё его внимание занимал парень, сидящий напротив. Уж не гей ли ты, милый, задалась вопросом она, но потом заметила диктофон и всё поняла – очередной журналист нашел очередной говорливый рот. Со смешанным чувством раздражения и желания, она ретировалась до следующей попытки.
– Ну, я предположил, что она на самом деле дайверша какая-нибудь. У нее на спине вроде что-то было, наверное, баллоны с кислородом.
– И она вдруг просто вышла на берег? Совсем одна? – Интерес и возбуждение в голосе Вадиму даже не пришлось подделывать. Лучшая история, какую я слышал, подумал он, это же надо, из всех мест и времен этот болван пришел именно туда, чтобы увидеть, как Фатима выходит из волн, затопив капсулу, покинув разрушенный остров и убив Аду Терер. Невероятно!
И каким чудом она не заметила его? Это ведь чудо, не иначе, а этот идиот даже понятия не имеет, как близко прошла смерть в тот раз.
– Да! На рассвете, затянутая в этот черный костюм…, – он мечтательно улыбнулся, вспоминая это чудесное зрелище, – она была прекрасна, понимаете? Удивительная и прекрасная. Линии такие идеальное, а лицо! И энергия у нее была такая сильная, такая красивая… Я просто перестал дышать, когда увидел ее.
И правильно сделал, подумал Вадим, именно поэтому мы сейчас и разговариваем.
– И она не заметила вас? Вы прятались?
– Ну, не то чтобы прятался, – пожал плечами парень, – просто это место очень укромное, уступ, скрытый кустами, – всё это Вадим уже слышал, но хотел слушать еще и еще, выуживая новые подробности, смакуя каждую деталь. – А я не хотел ее спугнуть. Именно в этом и была прелесть, в том, что она думала, будто она там одна. Я хотел нарисовать ее, запечатлеть ее красоту, наложенную на красоту утра. Красота, она в естественности, в свободе, понимаете?
– Конечно, – кивнул Вадим, думая совершенно о другом.
– И она вела себя так необычно. – Мечтательная улыбка не покидала лицо художника, – она вела себя именно так, как я и хотел – максимально естественно, и это было просто чудесно…
– А что она делала?
– Радовалась утру, как будто русалка, впервые всплывшая на берег, или богиня, родившаяся из волн на рассвете, – уверенно заявил Анатолий, – она любовалась небом и морем, а потом откинула голову и улыбнулась небу, тихонько засмеялась…
Ну еще бы, подумал Вадим, не мешая уголкам рта растягиваться в улыбке, правда, пришлось поработать над ее видом – слишком уж кровожадной она была, совсем не мечтательной или одухотворенной. Еще бы ей не радоваться, думал Вадим, она унесла ноги с бесследно пропавшего острова, каким-то чудом нашла эту чертову капсулу и уплыла в ней, да еще убив саму Паучиху. В то утро она стала легендой, так чего ей не радоваться?!
– …старался запомнить каждую черточку ее лица, красивый изгиб рта, такой волевой, а эти глаза…
– Что она делала потом? Не растворилась же она в воздухе?
Художник замолк и тряхнул головой, возвращаясь из воспоминаний, чтобы снова погрузиться в них.
– Это тоже весьма удивительно, – улыбнулся он, – оглядев скалы, она какое-то время постояла на берегу, глядя на море и небо, а потом вернулась в воду. Ну точно русалка!
– Правда удивительно! – Воскликнул Вадим, хотя радоваться тут было нечему, куда она направилась и где вышла из воды окончательно, теперь этого он уже не узнает. Я итак получил немало, сказал он себе, гораздо больше, чем мог мечтать, так что хватить ныть, пора наслаждаться – я только что сорвал джек-пот.
– Просто она решила, что здесь не сможет выйти на дорогу, – пояснил художник, – с берега не видно ни мой уступ, ни пологий участок, где можно вскарабкаться. Она просто решила проплыть дальше и поискать нормальный берег. Жаль.
Вадим хохотнул, не удержался при слове «жаль».
– Интересно, кто же она на самом деле? – Задал риторический вопрос художник, Вадим напрягся.
– Этого мы никогда не узнаем, – улыбнулся он, взгляд голубых глаз разом стал ледяным, – и не нужно, чудеса умирают, когда лишаются своей тайны.
Как и люди, мог бы добавить он, но промолчал, время этой тайны еще не пришло.
В молчании они принялись за остывшую еду, каждый был погружен в свои мысли, и у обоих они были наполнены грандиозными планами и перспективами.
– Чудесная история, – нарушил паузу Вадим, отодвигая тарелку и поднимая бокал с водой, – читатели влюбятся в нее, а заодно и в вашу картину. Разумеется, я разрешу использовать ее для выставки, когда она состоится.
– Знаете, а ведь у меня есть еще одна картина с ней, – сказал вдруг художник, вытирая рот салфеткой. Вадим едва не поперхнулся водой, которую как раз пил.
Вот так сюрприз, подумал он, рано я расслабился.
– Правда? Что же вы молчали?
– Вы не спрашивали, – пожал плечами художник, – первым я написал портрет, тот, что вы купили, а потом, уже с него, написал вторую картину. Так, как и хотел: она на фоне прекрасного рассвета. Для меня главным было запечатлеть ее лицо, чтобы не потерять ни одной детали. А потом я уже писал ее с портрета. Рассвет – это маленькое начало жизни, новой жизни и для меня… символично, правда?
– О, да! – кивнул Вадим, – она вас очень вдохновила, да?
– Это было волшебство, – согласился художник, – не знаю, может, она была видением, слишком уж странно ее появление из волн, ее красота, ее сила… От ее энергии как будто воздух искрился, понимаете? Вселенная привела меня туда, какая-то сила подарила мне этот незабываемый момент, и вот я здесь.
– С этим сложно не согласиться, – кивнул Вадим, если какая-то сила и вела свою игру, то явно не для этого придурка с браслетами старалась. От этой мысли на губах снова заиграла улыбка.
Теперь ему просто не терпелось попасть в дом к этому идиоту и забрать вторую картину. Черт, для начала – хотя бы увидеть ее.
– Десерт? – спросил Вадим, видя, что трапеза подходит к концу, как и интервью. – Впоследствии многие будут угощать вас, хотеть выпить с вами или что-то вам подарить, но первый раз, как вы знаете, самый запоминающийся.
Ему надо было подумать, надо было решить, как действовать, потому что времени было меньше, чем он думал. Сколько еще картин с Фатимой написал этот болван? Сколько из них разошлись по региону? А может, он выкладывал их в интернет? Вадим очень не любил терять контроль, а сейчас чувствовал, что не вполне владеет ситуацией.