Кудис

Стоя под душем (сначала я минуты 3 спускал адский кипяток, так уж устроена наша система водоснабжения), я уже чувствовал, как будто заново родился, вот за это и я любил ранние пробуждения после дежурств – я как будто рождался вместе с новым днем, ощущая невероятный подъем и какое-то очищение души, что ли. Мне хотелось петь, но я понимал, что меня услышит весь дом, и даже если отбросить столь ранний час, ни голосом, ни слухом я не обладаю, так что сам стесняюсь порой своих песнопений. Но я улыбался, подставив небритое лицо под горячие струи. Умерший мальчик, раздражающее упрямство Юры, прошедший не по плану вечер – всё это улетучилось, растаяло, как мыльная пена под струями воды. Но кое-что осталось, и эти мысли были любопытными, поэтому как-то незаметно заняли мое взбодрившееся и наслаждающееся жизнью сознание. Я вспомнил, что не все события вчерашнего дня были неприятными, например, на прикроватном столике, сливаясь с чернотой ночи, лежало приглашение, самое таинственное и интригующее из всех, которые я получал. Сейчас, на свежую голову, я уже не думал, что это аферисты или клуб с сигарами и спиртным, почему-то сейчас, в эти предрассветные часы внутри меня зародилась какая-то светлая уверенность, что там я найду именно то, что они и обещают – людей, переживших нечто, чего они сами не поняли до конца. Что-то вроде группы поддержки для тех, кто столкнулся с необъяснимым, чтобы разобраться, было ли чудо или просто непонимание. Неполная картина, как сказал бы Юра.

Но кто мог организовать такой клуб и зачем? И как они узнали, что у меня как раз есть, с чем туда прийти? Да, надо порасспросить соседей, решил я, не могли они прислать это только мне. И даже если закинули случайно, то явно не в один ящик, рекламщики так не работают.

Я вылез из душа и, протерев полотенцем зеркало, начал бриться, а мысли мои от Клуба плавно переместились к той, кого я хотел позвать. Хотел – вот ключевое слово. Почему-то сегодня, выспавшись и глядя на мир трезво и позитивно, я вдруг почувствовал некоторое внутренне сопротивление. Примерно такое же, как при попытке людей пройти в мою жизнь дальше прихожей. Я хотел пойти один. Другими словами, Рина больше не казалась мне идеально кандидатурой для похода в таинственный Клуб. И не было такого человека, которого я хотел бы видеть с собой рядом в пятницу вечером в 19.00.

Ну вот, опять ты отгораживаешься, разочарованно подумал я, глядя, как из седеющей щетины проступает знакомое мне лицо. Это же Рина, самая понимающая и умная женщина из всех, которых ты встречал! Но уговоры или доводы разума не имели силы против воли сердца, а оно не хотело спутников, оно утверждало, что в это приключение я должен отправиться один.

Я вдруг представил, что там собираются люди, чтобы поделиться сокровенным, и я в их числе, и вот очередь доходит до меня… нет, я не мог рассказать это при Рине. Не знаю, почему, просто ощутил барьер. Я не хотел рассказывать свою историю при ней, не хотел, чтобы она пока об этом знала, может, потом, когда я сам найду ответы. А может, никогда. Но в любом случае, я не хотел вопросов «почему ты не рассказал мне раньше?», не хотел ее суждений, ее неверия или веры. Я просто не хотел делить с ней это чудо или это заблуждение, как не хотел делить всё слишком личное. Тай уж я человек.

Эта история не давала мне покоя с самого февраля, она стала мои внутренним бременем, а то, что нас мучает сильнее всего, почему-то легче всего доверить незнакомцам, тем, кого мы видим первый и последний раз. Они не останутся в твоей жизни, чтобы напоминать тебе о минутах слабости или стыда, они не станут лезть и что-то менять или на чем-то настаивать, они просто выслушают и исчезнут навсегда, как одноразовый пакет для рвоты. Ты выплеснул то, что не смогла переварить твоя душа, и избавился от этого, вместо того, чтобы хранить и травиться этим снова и снова. Так я это воспринимал.

И я был несказанно рад, что экран погас, пока я подбирал слова, чтобы написать ей. Тогда, еще не проснувшись толком, я мог совершить ошибку, о которой потом очень бы жалел. Она мне нравилась, возможно, я даже ее любил, и я точно не хотел ее терять, поэтому решил не превращать ее в «пакет для рвоты».

Поставив чайник, кофе мне как-то не хотелось, я прошел в гостиную и открыл балкон. Это было еще одно маленькое удовольствие, которое я не намеревался упускать. Выглянул, холодный предрассветный ветер тут же неласково прошелся по мокрой голове, но до чего же прекрасно он пах! Не закрывая дверь, я вернулся в кухню и начал приготовление своего холостяцкого завтрака: яичница, бекон, булочка с маслом, пара сушеных бананов – в моем возрасте уже надо думать о калии в продуктах, сердце ведь не молодеет. Поставив еду на стол, я тихонько включил радио, помня о том, что для всех остальных день начнется минимум через час. Ди-джей бодрым голосом желал всем легкого пробуждения и отличного дня, и в ту секунду я не сомневался, что день будет именно таким.

Пока я завтракал, волосы высохли, и я решил пить чай на балконе. Феном я редко пользовался, не люблю этот шум в самые уши, да и не вижу смысла трать время на такую ерунду, мой почти «ежик» высыхает сам по себе за 20 минут полностью, так что за то время, пока я ел, а потом еще слушал любимую песню по радио, я не толок высох, но и остыл после душа. И всё же я накинул плед из спальни, снова вспомнив о Рине и ощутив неприятный укол вины, совсем слабый, но мне не понравились эти ощущения, как будто я сделал что-то неправильное, что-то постыдное. Надеюсь, это не первая трещинка, едва заметная, похожая на волосок, но способная разрастись и расколоть наши такие удачные отношения, подумал я, и тут же отогнал эту мысль. Какого черта?! Я ведь не в стрип-бар собирался, и я не обязан отчитываться о каждом своем шаге и о каждом решении, касающемся исключительно меня. Я не собирался ей изменять или посягать на ее свободу, а в остальном… всё, что лежало за гранью наших отношения, было моим личным делом.

Мне стало лучше, накинув плед на плечи, я вышел на балкон и прикрыл за собой дверь. Боже, это было чистое наслаждение! Пар из чашки смешивался с ветром, таким свежим после целой ночи без людей. Едва уловимый аромат свежей травы и первых цветов окутал меня, проникая, кажется, во все поры и клеточки, выдувая из них всё мрачное, всё темное и негативное. Небо надо мной еще было ночным, но темнота уже не казалась такой густой, мир вокруг начал приобретать серый оттенок, чтобы потом окраситься в нежно розовые краски зарождающегося дня. Напротив, слишком близко по всем правилам безопасности (но кого в России это волнует), высилась соседняя многоэтажка, и там, что совсем не удивительно в большом городе, горело не так уж мало окон. Большие города никогда не спят, только дремлют, замедляясь и сокращая активность, но никогда не прекращая полностью. Глотнув чаю, такого горячего в это холодное утро, я запрокинул голову и улыбнулся прямо в это тёмное небо, наслаждаясь холодными потоками ветра на свежевыбритых щеках. Я чувствовал себя свободным, спокойным и живым, всё встало на свои места, всё виделось мне гармоничным и правильным, даже если я не мог понять всего замысла… не видел всей картины в целом.

Я больше не ощущал вины перед Риной, потому что понимал, что сам себе внушил это чувство из-за того, что изначально собирался ее позвать. Если бы я сразу решил, что пойду один, никакой вины бы не было. И не должно быть, сказал я сам себе, у тебя своя жизнь за пределами вашего общего круга, у нее – своя. И это попахивает серьезными отклонениями контролировать жизнь друг друга, просматривать все письма и приглашения… нет, до такого опускаться нормальный человек никогда не станет. Я верил ей, я верил, что она не изменит, и я верил себе, знал, что не изменю сам, а остальное значения не имело. Без того комфорта и уюта, которые дает доверие, нет смысла вообще вступать в какие бы то ни было отношения, вот моя позиция.

Я простоял на балконе, кутаясь в плед, пока свет вокруг не стал светло-серым, как и небо надо мной, окна напротив зажглись, и это послужило мне сигналом к возвращению в квартиру, всё равно вся прелесть, вся красота момента, который принадлежал только мне, была потеряна. Новый день начался, теперь по-настоящему, и меня тоже ждала работа. Дверь соседнего балкона слева открылась, но вместо человека появился окурок, стремительно вылетевший за перила. Всё, хватит, подумал я и удалился до появления такого же мусора, только на двух ногах.

Я загрузил в пластиковый контейнер пару вареных картошек и котлету из магазина – мой обед, и я очень надеялся, что сегодня ничто не помешает мне всё-таки спуститься в кафетерий и добавить к нему что-нибудь очень сладкое и неполезное. Радио всё так же тихо играло, песню на половине прервал местный прогноз погоды и реклама, я с обычным раздражением снова поразился, как бездарно работают региональные СМИ, они никогда не прерывали федеральную рекламу и блок объявлений, зато песни – всегда. Я выключил радио со странным злорадством, так и не дав местным недотепам сообщить мне о «невероятных скидках» и «заманчивых предложениях», оделся, выбрал подходящую по цвету пару кроссовок, при этом отметив, что Рина точно закатит глаза и скажет, что я одеваюсь как подросток, когда увидит меня вечером, улыбнулся. Часы в прихожей показывали 7:14, мой четверг официально начался. Я подхватил рюкзак и вышел из квартиры, даже не удостоив взглядом дверь назойливой соседки, в такую рань она наверняка еще спала.

На улице уже вовсю заводились машины, школьники и их родители выходили из подъездов, кто-то махал руками, приветствуя соседей, кто-то молча спешил в новый день. Я поздоровался со знакомыми, кивком поприветствовал почти незнакомых и пошел своим путем, надеясь, что маршрутка приедет не совсем полной, и мне не придется стоять, согнувшись в три погибели. Ветер стал гораздо холоднее, а небо, как и прогноз местного метеоцентра, предвещало дождь. Я поднял воротник куртки, а потом надел на голову капюшон от толстовки. Ну, всё, подумал я, выходя за пределы двора, теперь я точно как подросток-переросток… ах, черт, я же забыл написать Рине, тут же ворвалась мысль. Напишу, как только удастся сесть, решил я и отправился в новый день под тяжелым серым небом.

Глава 8

Вечерний ритуал почти полностью повторял утренний, только прокрученный в обратном порядке. Я шел домой с двумя полными пакетами, спешил, чтобы успеть приготовить всё до прихода Рины, во дворе те же самые лица приветствовали меня теми же взмахами рук или кивками, только теперь все мы заходили в дома, а не покидали их. Я оказался в лифте с толстым подростком, по-моему, его звали Савва, он внимательно и совершенно без стеснения разглядывал содержимое моих пакетов, а потом спросил:

– У вас что, свидание?

– Ты это заключил по шампанскому и фруктам? – задал я встречный вопрос и ухмыльнулся.

– Ну, да, – совершенно серьезно ответил он, – это же классика.

– Смотри и учись, сынок, – поддразнил я, – смотри и учись.

– Вы женитесь на ней? – неожиданно спросил неугомонный пацан.

– Возможно.

– Тоже классика, – со знанием дела ухмыльнулся он и, невероятно, подмигнул мне.

– Как и это, – совершенно серьезно сказал я и показал ему краешек презерватива, вытянув его из нагрудного кармана, – советую не забывать.

И подмигнул ему в ответ. На этот раз он густо покраснел и до 5-го этажа мы ехали в блаженной тишине, а потом, едва открылись двери, он пробурчал что-то вроде «досвднь» и исчез из моей жизни.

Оказавшись дома, я бросил сумки прямо в прихожей и, что мне самому показалось странным, но я всё равно не перестал, первым делом бросился в спальню, приглашение лежало на прежнем месте. Я выдохнул, шумно и с облегчением, а потом взял его в руки, ощутил приятную бархатистость бумаги, выпуклые золотые буквы…

– Ты ведешь себя как псих, – прошептал я, искренне удивляясь, что стою сейчас обутым в своей спальне и поглаживаю странный кусок бумаги вместо того, чтобы готовиться к горячему свиданию с прекрасной женщиной. – Ещё начни шептать «моя прелесссть».

Шептать я не начал, но обнаружил, что бегаю взглядом по комнате в поисках укромного места для моего сокровища. Нет, здесь негде, решил я, ящик с бельем или полка в шкафу – глупое киношное клише…

– В отличие от книг, да? – с издевкой спросил я сам себя, но пошел в гостиную, снял с полки толстый справочник лекарственных средств (самое скучнейшее чтиво для непосвященных, ха-ха) и положил приглашение вместе с конвертом туда, чувствуя себя не просто дураком, но и немного чокнутым дураком. А когда сильный порыв ветра распахнул форточку, я подпрыгнул – самый верный признак нечистой совести и натянутых нервов.

Я быстро поставил книгу на место и подошёл к окну, ветер пах дождем, и это был очень холодный ветер. Я подставил лицо под струю влажного воздуха, думая о том, что надо приготовить всё к приходу Рины и, самое главное, стереть это виноватое состояние из своего сознания. Лучший способ – заняться делом, решил я и начал с разгрузки пакетов, включил радио, звучала какая-то безликая современная песня: тыц-пыц, повторяющаяся фраза и никакой изюминки. Но мне было без разницы, я принялся за дело, подтанцовывая и мыча непонятные мне слова под музыку. А когда пошел дождь, я вовсе забыл о приглашении и о неприятном осадке, который оставляют секреты.

Глава 9

Женщины – ведьмы, клянусь! Как они умудряются знать то, что знать не могут по всем законам логики?! А ведь знают, чувствуют своим легендарным шестым чувством, радаром, от которого нет спасения.

– Так, а теперь отложи вилку и расскажи, что тебя мучает.

Она сидела напротив в моей маленькой кухне, горели свечи, а снаружи дождь барабанил по стеклам, самая романтическая атмосфера, а я всё портил, сам того не ведая. Между нами почти остыл наполовину съеденный ужин, состоящий из мяса на углях (баранина для Рины, свинина для меня), печеной картошки и овощей. Я всегда брал шашлык в кафе недалеко от дома, нам с Риной очень нравилась и кухня, и хозяин – пухлый коротышка с черными вьющимися волосами, вечно торчащими в красивом беспорядке. Иногда ему помогала 14-летняя дочь, просто неописуемая красавица с миндалевидными черными (не карими, именно черными) глазищами и такими же блестящими, волнистыми как у отца волосами. Рина просто глаз не могла отвести от девчонки и всё повторяла, что хочет ее нарисовать.

– О чем ты? – я попытался прикинуться дурачком, именно так себя и чувствуя. Ну хоть выиграю время, подумал я, еще один затёртый до дыр трюк всех обманщиков.

– Ты прекрасно знаешь, о чем, вот и скажи мне. – Такие игры с ней не проходили, уж я-то это знал, поэтому ухмыльнулся и опустил глаза.

– Я чувствую, понимаешь, – она говорила без нажима, но твердо и уверенно, как и все женщины, получившие сигнал с проклятого радара, которым их наградил не то Бог, не то сам Дьявол. – Ты какой-то отстраненный. Как будто что-то обдумываешь или пытаешься пережить.

Она потянулась вперед, над столом мелькнула изящная рука, а потом ее ладонь нашла мою и нежно сжала.

Я поднял глаза. Боже, как она была прекрасна в тот момент! Она всегда была красива, она из тех женщин, которые так естественны и свободны внутренне, что прекрасны даже в халате и бигуди, хотя она никогда не носила бигуди, имея от природы вьющиеся волосы. Но в тот вечер… мягкий свет свечей сделал кожу еще более гладкой и бархатистой, игра теней на лице подчеркнула пухлые губы и прямой нос, а серо-голубые глаза стали отливать зеленью и как будто светиться своим собственным внутренним светом.

– Я никогда не видел тебя такой красивой как сейчас, – выдохнул я, пожирая глазами ее лицо.

– Не уходи от ответа, – мягко улыбнулась она, явно польщенная.

– И не думал. Просто… хочу зарядиться твоей красотой, этим моментом.

Она снова улыбнулась, тряхнула головой, ее светло-каштановые кудряшки, рассыпались по плечам. Ей часто говорили, что она очень похожа на Уму Турман, и если осветлит и выпрямит волосы – мать родная их не различит. Конечно, она никогда этого не делала, Рина, которую я знал и которую, скорее всего, любил, меньше всего на свете хотела быть чьей-то копией. А уж индивидуальности ей было не занимать.

– Тогда смотри, – она подняла голову и придвинулась вперёд, не сводя с меня своих чистых, сияющих глаз. – У меня нет от тебя секретов. Нет тайн. Нет умысла. Нет ничего, кроме желания быть с тобой счастливой и делать счастливым тебя.

Я тоже подался вперед и поцеловал ее, слушая, как ее участившееся дыхание накладывается на шум дождя. Это было красиво, я почувствовал, что десерт мы будем пробовать уже в постели.

– Сейчас, – прошептал я, нежно положив ладонь на ее лицо, кожа была как шелк, а потом спустившись ниже, по шее, и еще ниже, – сейчас наше время…наше… время…

Она тоже так считала.

Мы любили друг друга под шум дождя, влажный холодный ветер иногда врывался в спальню и гладил наши разгорячённые тела, трепал пламя свечей, которые мы принесли из кухни. Я старался доставить ей удовольствие, как будто это был последний раз в моей жизни, сказалась вина, которую я почему-то так и не смог побороть. У меня нет от тебя тайн, ее слова крутились в моей голове, ее чистые глаза, она говорила с открытым сердцем, а я… у меня была тайна, и черт его знает почему, но мне было тяжело скрывать что-то от нее и невозможно признаться.

Не поймите меня неправильно, я не из тех мужиков, которых называют «всунул-высунул и захрапел», но в тот вечер я, по моему скромному мнению, превзошел сам себя. Доказательством стала ее довольная улыбка и тяжелое дыхание, когда она растянулась возле меня, глядя из-под полуопущенных век, как сытая кошка. Дождь снаружи усилился, а нам было так спокойно и уютно в нашем маленьком мире, наполненном светом свечей и разлившимся по телам удовольствием. Комната наполнилась нашим теплом, нашей энергией, и я чувствовал себя так умиротворенно в коконе этого блаженства и безмятежности. Мне хотелось закурить, но она не выносила запах табачного дыма, а покидать этот кусочек рая ради сигареты я ни в коем случае не хотел.

– Дежурства идут тебе на пользу, – промурлыкала она, водя длинными пальцами по моей груди.