Экспозиция чувств

Что еще? Еще Саша всю зиму врала матери, что надевает под джинсы теплые шерстяные колготки. А сама ходила в гольфах. Кроме двух недель в феврале, когда вдруг грянули нешуточные морозы. Да, на серьезную тайну это тоже не тянуло!

А еще после свидания с Гординым в кафе Саша ласкала себя под душем. В тот день, когда она вернулась домой, Макс сидел на кухне и смотрел боевик, где все время что-то взрывалось. Сашке очень нужно было сбросить неотвязное целодневное возбуждение. Но секса с Максом не хотелось. Хотелось не Макса… Тогда Сашка закрылась в ванной и под теплыми душевыми струями… Вот оно! Есть у нее одна настоящая серьезная тайна. Эта тайна… Гордин.

Глеб Гордин. Человек, который бесил и возбуждал. Тот, кого она ненавидела, готова была убить, но не могла выкинуть из головы. Об этой Сашкиной тайне знала только Лана. И еще – безалаберная Алка. Может, той и не стоило признаваться? Но так уж вышло… И именно переписку с Алкой процитировал этот придурок! Что еще он смог узнать из Сашиной корреспонденции?

Александра открыла почтовый ящик. Писем, прочитанные и еще не открытых, накопилось несколько сотен: Саша ленилась регулярно чистить почту. И вот теперь она безжалостно удаляла сообщения, запачканные Гординской нечистоплотностью. Это не имело никакого смысла. Как говорится, поздно пить Боржоми… Но Сашке хотелось немедленно избавиться от того, что напоминало об унижении.

Особенно бесило то, что с произошедшим придется смириться. Гордин прав: в полиции никто даже и не почешется! Нет такого преступления, как нарушение тайны частной переписки. Вот если бы был труп… Но трупа, к сожалению, не было. Точнее, к счастью. Неужели придется утереться, и жить дальше так, будто ничего не произошло?

А на самом деле произошло многое. Сашин безопасный уютный мир разрушился. Макс! Сашка бросила взгляд на стену, увешанную портретами «золотого мальчика». Ну почему все мужики – такие сволочи? Ладно, этот ублюдок Гордин. Чего от него ждать, кроме пакости? Но Макс… Ведь Сашка доверяла ему. Доверяла… Ли? Или просто закрывала глаза на очевидное?

Теперь странные слова и поступки Макса получили объяснение. Разрозненные факты, как кусочки паззла, сложились в целостную картинку. Какая-нибудь мисс Марпл уже сто лет как догадалась бы! А Сашка просто отказывалась замечать очевидное.

Эти поздние возвращения домой… Макс отговаривался работой. Жаловался на кризис, на непомерную требовательность начальства… И Сашка привычно верила ему. Верила, хотя и удивлялась тому, что в последнее время Макс часто пребывал в приподнятом настроении. После целого дня нелюбимой работы? Как минимум, странно… А позавчера он вернулся особенно поздно, схватил Сашку в объятия и радостно закружил ее по комнате. На вопрос «что случилось?», Макс ответил, что получил приличный бонус. И той же ночью он был как-то особенно нежен… Не иначе как заглаживал свою вину, урод!

Черт, ведь все было так очевидно! Макс врал ей. А она, дура, всячески упрощала ему жизнь, глотая то дерьмо, которое он ей скармливал. Три недели мерзкой лжи. Ублюдок неблагодарный!

А ведь Сашка сама соблазнила Макса. Она разбудила в нем тщеславие. Вот он и решил заработать на своей красоте. Красавчик!

Саша нашла взглядом двойной портрет Макса, который она назвала «Ангел и Бес». Ангел был снят в высоком ключе39. Вытянутая, как на картинах Эль Греко, полуобнаженная фигура с чистой гладкой кожей почти растворялась в заливающем ее свете. Легкие, подсвеченные лучом, золотые кудри раскинулись нимбом вокруг прекрасного лица. Печальные глаза были прозрачны – темнели только ободок радужки и зрачок. Да еще темные пятна ноздрей, линия бровей и складка губ. За спиной ангела, словно отдыхая от трудов, висели большие белые крылья, и сам он протягивал зрителю ладонь с одиноким выпавшим перышком.

Бес был сделан в низком ключе. Полуобнаженный Макс сидел на высоком барном стуле, тяжело сгорбившись и положив ногу на ногу. Вдоль ножки спускалась витая веревка, намекающая на хвост. Яркий луч выхватывал из темноты лицо, плечо, бедро и колено, а остальная фигура пряталась в густых тенях. Вымазанные гелем волосы Макса были всклокочены, две пряди торчали рожками. Под носом лежала густая тень, почти достигающая рта, и придававшая лицу зловещее выражение. Саркастическая улыбка кривила губы, а глаза сверкали высокомерным презрением к людям.

Ангел и бес, две стороны человеческой натуры… Два разных человека в одном теле. Но Макс никогда не был бесом, как, впрочем, и ангелом. Обычный человек: в меру добрый, в меру эгоистичный, изрядно ленивый, не слишком умный, умеренно корыстный. И очень красивый.

Да и ничего ужасного по отношению к Саше Макс не совершил. Он просто выбрал свой путь. Свой, но не ее. Она никогда не станет частью мира «глянца», где тело является товаром, который надо украсить пособлазнительней и продать подороже. Макс прекрасно знал Сашино отношение к «гламурятине». И как к жанру и как к образу жизни. Именно поэтому он предпочел ложь: признание означало разрыв. Макс предпочел отдалить неизбежное. По-своему он неплохо относился к Саше. Наверное, даже лучше, чем она к нему. Хотя любви между ними никогда не было.

Сашка еще ни разу не любила. Как другие девчонки – до поросячьего визга, до потери сна и аппетита. Так, чтобы было, что вспомнить на старости лет. И даже важный этап ее женской биографии – дефлорация – обошелся без любви.

***

От девственности Сашу избавил случайный знакомый, взрослый мужчина. Он находил в этом процессе особое удовольствие. Зато и опыт имел немалый. Поэтому сделал все быстро, хирургически-точно, и почти без боли.

Он подцепил Сашку в клубе, куда та пришла вместе с подружками-одноклассницами. Пара коктейлей, горячие взгляды, комплименты, тесные объятия, поглаживания, покусывание мочки уха… Все это вскружило голову и разожгло в теле Саши незнакомое ей желание.

Мужчина предложил отвезти Сашу домой, но привез к себе. И предоставил выбор: подняться вместе с ним в квартиру или отправиться домой нетронутой. Сашка догадывалась, что случится, если она примет приглашение. Но соблазн познать взрослую жизнь был так велик…

Мужчина стал целовать ее прямо от порога, постепенно увлекая вглубь квартиры, где уже ждала разобранная постель. Не отрываясь от Сашиных губ, он расстегнул блузку, и оттуда вынырнули на свет две не стесненные лифчиком девичьи грудки с задорно торчащими вверх сосками. Мужчина приласкал их как котят, и двумя пальцами слегка прищемил им носики. Сашка охнула, прошитая насквозь электрическим разрядом.

Очищенная от одежды, Сашка едва дышала от страха и предвкушения…Но мужчина вдруг убрал руки с ее тела и откатился в сторону. В ответ на протестующее хныканье он засмеялся и щекотно шепнул в самое ушко: «потерпи, уже скоро». Саша слышала треск разрываемой фольги, ощущала сбоку какое-то шебаршение – загадочную подготовку к основному действию. Вернувшись, мужчина мягко развел ей ноги. Саша чувствовала, как у входа в ее тело пульсирует орган, готовый к вторжению. Она ждала и боялась, и в страхе зажмурила глаза. Рот почувствовал влажный вкус уже знакомых поцелуев. Саша немного расслабилась и вдруг дернулась от того, что мужчина больно укусил ее за губу. И пока она сосредоточилась на одном источнике боли, он быстро, одним решительным уколом, сокрушил девственную пленку внутри ее тела. Саша даже не помнила, что было больнее – укус или разрыв плевы.

Странно, как она могла забыть? Ее первый любовник тоже укусил ее за губу! Как и этот ненормальный Гордин. Наверное, это что-то кармическое…

***

Хлопнула входная дверь, и на пороге появился сияющий улыбкой Макс. Саша в который раз невольно залюбовалась его «золотой» красотой. Только теперь красота перестала быть потаенной. Она сверкала как драгоценный металл высокой пробы…

– Привет, конфетка. Как дела?

Эти слова звучали каждый вечер. Макс всегда называл ее конфеткой. И когда Саша спрашивала, какая, Максим перебирал разные сорта, в зависимости от настроения: ириска, карамелька, апельсиновый ликер, сливочная помадка, шоколадный крем, трюфель… Никогда больше это не повторится! С ней не повторится! А Макс будет целовать чьи-то чужие губы и, облизываясь, произносить: «м-м-м, вишня в шоколаде!». Скрыв боль, Саша отозвалась привычным спокойным голосом:

– Привет. Нормально. Что так поздно?

Лицо Макса затуманилось, он опустил глаза, но ответил почти без запинки:

– Работы много. Я же тебе уже говорил. Приходится сидеть каждый день допоздна.

Макс явно нервничал. Теперь его мимика, позы, жесты – все кричало об обмане. Бегающий взгляд, жалкая морщинка между бровей и напряженность шеи, втянутой в плечи, словно в ожидании карающего удара…

– Макс, а где ты работаешь?

Он переступил с ноги на ногу и нервно кашлянул:

– Что за вопрос? Разве ты не знаешь?

– Нет, не знаю. Так где?

Макс еще больше занервничал перед неизбежностью откровенной лжи.

– Ну… Я же тебе уже сто раз говорил, конфетка.

– Что-то я не припомню, чтобы ты говорил мне о своем переходе в «Шармэн».

Макс был явно не готов к такому повороту событий.

– Как ты узнала? – всполошился он. – Кто тебе сказал?

Саша едва удержалась от банальнейшей фразы «тайное всегда становится явным».

– Узнала. Какая разница, как? Почему ты не рассказал мне?

– Тебе бы это не понравилось…

– Да, не понравилась бы. Но еще больше мне не понравилось, что ты врал мне. Целых три недели.

– Я не хотел, конфетка. Так получилось.

– На кой черт тебе это агентство?

– Я думал, ты поймешь… Я задолбался продавать электрооборудование. Ты же сама всегда говорила, что мне нужно заняться чем-то другим… чем-нибудь творческим. А тут предложение само подвернулось. И деньги нормальные.

– Чем-то творческим? И кем ты там работаешь?

– Как кем? Моделью, конечно. Кем же еще…

– Быть моделью – это не творчество, это эксгибиционизм. Перед камерой.

Макс обиделся: поджал губы. В глазах сверкнул сердитый огонек.

– Значит, я – эксгибиционист? А ты – творец? Ясно. А что ты творишь? По-твоему, это искусство – шляться по улицам и снимать то, что каждый может зафоткать телефоном. За это даже денег не платят!

– А по-твоему, критерий искусства – это деньги. Платят – значит, искусство. Не платят – нет смысла и заниматься. Между прочим, Ван Гог при жизни продал только одну из своих картин. А сегодня они стоят миллионы.

– Только ему это уже фиолетово! Кому сдались миллионы после смерти! И что плохого, в том, чтобы зарабатывать приличные деньги? И жить нормально.

– Вопрос, что ты готов делать за эти «приличные» деньги? Чем придется платить?

– По крайней мере, грабить и убивать меня никто не заставляет.

– Да, тебя всего лишь трахают!

– С чего ты взяла? – по лицу Макса пронеслась тень мимолетного смущения. Теперь, когда Сашка знала, что искать, она сразу же поняла: попала в самую точку.

– Что, разве Мадам тебя еще не трахнула, Малыш? Не попользовала твои «активы»?

Макс молчал, но молчание его было более чем красноречиво. Сашку замутило: она представила себе, как Макс ласкает перезревшие прелести Мадам Пащенко.

– Ублюдок! – взвизгнула она. – Мы с тобой спим в одной постели, а ты притаскиваешь туда эту… эту… похотливую суку. Гадость! Какая гадость! Я презираю тебя!

– Послушай, конфетка. Но это же ничего не значит! Ничего личного! Мне она даже не нравится. Она старуха. Это только бизнес, понимаешь? Если хочешь продвинуться, приходится идти на маленькие жертвы. Ведь я пошел на это для нас двоих. Клянусь тебе!

Макс словно перешел на санскрит – Сашка слушала его и не понимала. Неужели он действительно верит в то, что говорит? Считает, что можно предать в интересах того, кого предаешь? Абсурд!

А Макс все продолжал сыпать самооправдательными аргументами:

– Мне надо месяца два, чтобы закрепиться в агентстве. Как говорит Ирина, надо создать свой личный бренд. А потом я и тебя смогу туда пристроить. Там хорошие фотографы нужны. А ты снимаешь просто фантастически: Мадам меня по твоим портретам выбрала. Ей особенно понравился с голым торсом и в расстегнутых шортах. Ирина сказала, что если бы еще тело маслом натереть и обрызгать водой – было бы вообще супер-сексуально. Но ты постепенно всему этому научишься. А деньги там, сама понимаешь, очень хорошие. Не то, что твои нищенские свадьбы.

Неужели с этим человеком Саша жила в одной квартире, спала в одной постели… Так ошибиться…Черт!

– Надеюсь, твоих «приличных» денег хватит на аренду квартиры?

– Почему? – всполошился Макс.

– Потому, что эта квартира – моя, и ты немедленно съезжаешь отсюда.

– Конфетка, не делай этого! Нам с тобой было так хорошо!

– Было… Черт, и прекрати называть меня конфеткой! У тебя теперь другие сладости! Даю тебе полчаса на сборы. И чтобы через полчаса тебя здесь не было.

– Ну да, ясно. Включила обвинителя? А ничего, что ты меня гонишь из дома на ночь глядя? Не лето ведь…

– Ничего! Тебе есть, куда пойти. Позвони своей нанимательнице – она тебя и приютит, и согреет. В конце концов, ты – ее новый актив. Она должна о тебе заботиться, пока ты не окупился.

– Издеваешься? Ладно, я уйду. Но ты сама об этом пожалеешь!

– Не дождешься, не пожалею. Лучше быть одной, чем одной из клиенток жиголо.

– А ты так и будешь одна! Тебя же ничего не интересует, кроме твоей дурацкой фотографии. Посмотри, как ты живешь! Круглый год носишь одни и те же затасканные джинсы, жрешь дешевые полуфабрикаты… И то, если не забыла их купить. У тебя нет денег даже на отдых в какой-нибудь вонючей Турции. Зато мы не продаемся! Да лучше уж продаться задорого, чем считать копейки!

– А ты реализовал свою мечту – продался задорого. Поздравляю! А теперь вали отсюда. Тебе не место в нищенской квартире. У твоей Мадам, наверняка, шикарный особняк на Рублевке. Она возьмет тебя к себе комнатной зверушкой.

– Между прочим, Ирина меня ценит. Это твой дед всегда считал меня комнатной зверушкой. Типа: поиграть можно, но недолго.

Какой странный упрек! Сашка даже не подозревала, что Макса настолько задевает презрение старшего Корбуса.

– Причем тут Элем?

– А притом! Для него я всегда шел вторым сортом. Я, видите ли, недостаточно хорош для его талантливой внучки. Гожусь только удовлетворения естественных надобностей. Он всегда настраивал тебя против меня.

– Черт, что ты несешь, Макс? Бред какой-то! Никто меня не настраивал. И потом – нечего валить с больной головы на здоровую. Ты мне изменил. Ты!

– Я… Ладно, может, так и лучше. Я сейчас соберу вещи. В конце концов, переночую в машине.

Последняя фраза взывала к Сашиной жалости. Но Сашка не поддалась на манипуляцию. Еще не хватало провести ночь рядом с Максом на узком диванчике. А если он попытается восстановить отношения? А он попытается… Нет! Рвать так рвать – быстро и безжалостно!

Тяжело вздохнув, Макс вынул из стенного шкафа дорожную сумку и стал молча бросать туда свои вещи. А Саша села за компьютер, вывела на экран одну из последних фотографий и занялась редактированием. Ее профессия была важнее всех предательств и разочарований. Абсолютная ценность, не подверженная девальвации.

Макс ходил по квартире, хлопал дверцами шкафов, рассчитывая привлечь Сашино внимание, но напрасно. В конце концов, он окликнул ее:

– Саш, я заберу свои портреты.

– С чего бы вдруг? Это мои портреты.

– Твои?

– Ну да, я их снимала, я их отдавала в печать и в багетную мастерскую. И платила, между прочим, из своих нищенских денег.

– Деньги я тебе верну.

– Нет. Портреты останутся у меня.

– На них изображен я, значит, это мои портреты. Я не позволю тебе их использовать.

– Черт, еще один урод попался! Что, у всех мужиков такая ублюдочная философия: «я, мое, не смей без моего разрешения»?

– Что значит «еще один»? Кто он?

– Никто. Не об этом речь! В любом случае, портреты я тебе не отдам.

– Но мне они нужны для работы. Уж ты-то должна это понять!

– Мне тоже нужны. Это мое портфолио. Тем более, что я, хоть и нищенствую, но снимала тебя совершенно бесплатно. Если нужно, бери файлы, печатай, оформляй – делай, что хочешь. Я тебе разрешаю. Но, естественно, со ссылкой на авторство. И с гонорарами за публикации, – Сашке самой понравилось, как она ввернула словечко про гонорары. Если деньги для Макса важнее отношений – пусть платит!

– Значит, так? Ну что ж, ладно! Скоро ты увидишь меня на страницах Вога, конфетка!

– Или каталога «трусы и носки – почтой». Прощай, Макс!