Удивительные странствия. Сборник сказок

– Ты, милая, не только родителя своего от мук избавить должна, но и всю землю нашу. Ибо, если сей завоеватель не будет остановлен, то придёт и в наше княжество, и во многие другие.

– Но как победить его, если ходит слух, что он непобедим? – спросила княжна.

– Единственное, что есть в мире непобедимого, – истина! С кем она прибудет, тот одолеет всё. Знаешь ли ты, милая, что есть ложь? Ложь – яд. До поры до времени она как будто помогает тому, кто сделался её рабом, накапливаясь в его сердце, но, когда коснётся его меч истины, накопившаяся ложь станет ядом для самого лжеца, и изольётся в него, и отравит, и погубит.

– Но где же взять такой меч?

– Странницы сказывали мне, что подле стольного града Киева, в глубокой пещере живёт святой старец Илия. Дни и ночи проводит он в молитве и посте, редко допуская людей к себе. Он понимает язык птиц и животных, он видит то, что не может узреть ни один смертный, он исцеляет больных… В нём – истина. И всё, чего касается он, освящено. Подле пещеры его течёт живительный родник. Очень-очень давно сей старец был богатырём, о котором слагались легенды. Его меч не знал поражений. Меч этот и по сей день у него. Сей меч и есть Меч Истины… Но учти, милая, истина тяжела для того, на ком грех есть. И, чем грехов больше, тем неподъемнее для человека меч этот. Лишь праведник может владеть им в совершенстве.

– Спасибо тебе, мать Фемарь! – поклонилась до земли Любава. – Я отправлюсь в Киев и найду старца. И мой отец будет спасён!

– Помоги тебе Господь, милая! – ответила игуменья, осенив княжну крёстным знаменьем.

– Только… – княжна задумалась. – На кого же оставлю я княжество? Ведь время трудное пришло. Люди растеряны и места не найдут от дурных вестей. Как же быть?

– Вера нужна, милая. Людям нужна вера. Лишь она даёт силы на жизнь, труд, на великие подвиги.

– Мудра ты, матушка! И слова твои – золотые. Только люди не слышат их.

Игуменья обняла и расцеловала Любаву в обе щёки и сказала:

– Ступай в Киев-град. А о княжестве не печалуйся. Я и все инокини наши позаботимся о нём, а Пресвятая Богородица всех нас своим платом укроет от беды!

Глава 3. Слепой гусляр

Весна набирала силу с каждым днём, но ни одна весна не была ещё столь печальной, сколь эта. Казалось, даже птицы поют как-то по-другому, грустно, надрывно. И ниже обычного поникли всегда тоскующие о чём-то ивы над любимым прудом Любавы. Не играли, не смеялись дети, а женщины ходили в чёрных одеждах с лицами, посеревшими от горя.

– Ох, Любавушка, страшно как нынче-то! Надо в поля идти работать, а некому. Бабы-то одни много ли напашут? – вздыхала старая няня княжны Евфросинья, сидя за вязанием у окна. – Разве что так слезами своими землю-матушку умилостивят, что урожай она даст… Ещё бы и солнце задобрить. Осенью прошлой небо-то красное-красное было – к большим бедствиям это. Старики говорят – засуха этим летом будет. Пропадём тогда, золотая моя. Сгинем, как не было. Земле без хозяина, как вдове… Не будет плода от неё. И что ж тогда? Кореньями да мхом питаться… А детишки-то как? Их жаль! Я-то, старуха, век свой прожила, а они? В тяжкие годы мужают… А что-то впереди? И того страшнее.

– Погоди ты, няня, панихиду петь, – отозвалась Любава. – Перед зарёй, сама сказывала, всегда особенно черно бывает. Вернётся отец – всё и наладится.

– Да вернётся ли?

– Вернётся, няня. Непременно вернётся! А, покуда нет его, грех нам духом падать, грех руки опускать. Надо слёзы утереть да работать изо всех сил.

– Кому? Старикам, бабам да сиротам малолетним? Ведь у нас же бабье княжество теперь…

– И что? Или мы не сила? Или мы хотим, чтоб нашим мужьям, братьям, отцам совестно за нас было?

– Верно ты говоришь, дочка. Отец бы тобой гордился, – грустно улыбнулась Евфросинья.

Внезапно откуда-то послышался звон гуслей. Чьи-то необычайно искусные руки касались струн, и те пели на разные лады чудную песню, какой Любава никогда не слышала. Княжна подошла к окну и увидела недалеко от терема высокого, красивого юношу, игравшего на гуслях. Он был одет очень бедно, рядом с ним, прислонённая к забору, стояла длинная клюка. Огромные глаза гусляра, неестественно расширенные, смотрели в одну точку.

– Видать, слепой, – покачала головой няня. – Жалко-то как! Ведь молодой совсем…

– Вели впустить его в дом, накормить, истопить для него баню. И денег дай ему. Оставь на ночь и выспроси, куда и зачем путь держит. Потом расскажешь мне, – велела княжна, отходя от окна.

– Хорошо, Любавушка, – заспешила Евфрсинья. – Доброе сердечко у тебя! Золотое!

Едва няня ушла, княжна отправилась в людскую и стала будить крепко спавшую у печи свою прислужницу Глашу. Девушка протёрла слипшиеся от долгого сна глаза и стала быстро оправлять косу, оправдываясь:

– Извините, барышня: всю ночь в церкви была… Сморило!

– Ничего, – остановила её Любава. – Мне, Глаша, помощь твоя нужна.

Девушка изумлённо захлопала глазами:

– Что же я могу?

– Раздобудь мне нынче же платье мужское. Крестьянское. Поняла?

– Господи, зачем это вам?

– Какое тебе дело, Глаша? Ты мне должна служить. Так исполняй, что велено!

– Слушаю, барышня, простите.

– Вот, возьми гостинец за работу, – княжна протянула девушке свой перстень.

– Спаси Господи, барышня! – обрадовалась Глаша, кланяясь княжне, и тотчас надела перстень, который налез ей только на мизинец.

– Только учти, Глаша, одежда должна быть у меня уже ночью! – предупредила Любава.

– Не извольте беспокоится – всё сделаю, – кивнула Глаша и убежала.

Княжна вернулась в свою горницу и стала ждать возвращения Евфросиньи. Однако, прежде неё явилась раскрасневшаяся Глаша, неся в руках большой узел.

– Вот, барышня, – бухнула она ношу на пол. – Это брата моего одёжа. Того, который пять лет тому назад в реке утоп. Мальчик совсем был, так что вам, барышня, велико не будет.

– Спасибо, хорошая моя! – поблагодарила Любава. – Я этой услуги твоей не позабуду.

– Да что уж там! – опустила глаза Глаша. – Мне идти можно?

– Ступай, – кивнула княжна.

Няня вернулась лишь, когда начало темнеть, неся кувшин молока и тарелку со свежими пирожками.

– Сама лепила: как ты любишь, – улыбнулась Евфросинья, ставя их на стол.

– Спасибо, нянюшка, – откликнулась Любава. – Какие вести принесла?

– Принесла, родная, принесла, – няня села к окну, устало снимая с головы платок. – Мать Фемарь сестёр монастырских отправила в поля – помогать нашим вдовам да сиротам. И сама говорила с ними, утешала, научала.

– Послушали её?

– Так как иначе-то? Двух человек в нашем княжестве пуще всех чтят – князя и игуменью. Как же не послушать её? Эх, ночь-то какая звёздная! – вздохнула Евфросинья. – Ты бы спать ложилась. Хочешь сказку скажу тебе? Как в детстве, помнишь?

– Помню. Я твои сказки, няня, наизусть помню. А что человек тот, гусляр? Накормили ли его, устроили?