Ты – моя половинка

– Не положено, следующий!

Вот и все. Сколько раз потом корила себя Марина, что не сказала «дочь».

– Ты бы все равно ничего не изменила. Думаешь, они там не знают, кто кому кем приходится? И есть ли у Режины Витольдовны дочь? – качал головой Коля. Но втайне от Марины все равно сходил в страшное место еще раз, прорвался, назвался сыном Валевской. Ему ответили, что она выслана. Куда – не сказали.

Пространство все сжималось, пахло безумием – у него оказался свой, какой-то особенный металлический запах. Одной ночью воронок увез мужа Тони из 50-й квартиры, другой – мужа и отца квартуполномоченной Федосюк. Коля не стал говорить Марине, что арестовали и кое-кого из их больницы. Не хотел тревожить.

Ночами он прижимал к себе жену иначе, более ревниво, с отчаянием. Она отвечала на ласки с еще большей готовностью. Засыпали они, накрепко обнявшись, неделимые.

Несколько раз навещали Светку с маленьким Ванечкой. Становилось страшно от одной мысли, что эту маленькую, легкую жизнь могли оборвать еще до рождения, втайне, как обрывали не одну до этого. Марина смотрела в детские доверчивые глаза, трогала крохотные пальчики и мечтала, что родит такого же Коле. Нет, не такого же, в сотни раз прекраснее! Он будет самым красивым и самым счастливым мальчиком на планете!

Коля в ответ на эту мысль, промелькнувшую в ее глазах, кивнул: «Конечно, будет, любимая».

В «Мосбелье» Марину приняли. Правда, она скоро поняла, что ее эскизы, идеи и новшества никому тут не нужны. Она просто раскраивала куски мадаполама, бязи, сатина и ситца по одинаковым лекалам: утвержденных моделей женских комбинаций было всего восемь. Впрочем, и творить ей больше не хотелось. Всем своим мастерством Марина считала себя обязанной Режине. А Режины больше не было.

Одной особенно темной ночью, когда лужи на улице схватывались хрустким льдом, Коля и Марина не спали, лежа в коконе тонкого одеяла.

– Ты знаешь, Мариш. Я никогда тебе не говорил этого вслух. Ты и сама всегда знала… Что я люблю тебя больше своей жизни. Больше солнца и мамы. Ты – единственная моя. Жизнь моя. Когда я тебя увидел, я сразу это понял, как током дернуло. Если вдруг что…

Марина затрясла головой, стала мелко целовать:

– Тихо, замолчи. Не говори, пожалуйста, Коля!

– Если вдруг что, Мариш… Ты только не унижайся ни перед кем, прошу тебя. Моя любимая никогда не должна унижаться.

За ним пришли около трех ночи, в середине декабря, в самый глухой час. Их было двое, неприятных мужчин в штатском. В одном из них чета Кареловых узнала Никиту, бравого Светиного «физкультурника».

Марина не верила в происходящее. Она то кидалась к Никите, умоляла вспомнить, кто они, умоляла оставить их, уйти. То пыталась повиснуть на шее у Коли, и ее приходилось отдирать от него насильно. То собирала вещи в чемодан и все никак не могла понять от ужаса, что же туда класть. Слез не было, глаза сухо жгло.

«Какие у нее огромные глаза… Смотрит не мигая. Наверное, глазам уже больно. Моргни, солнышко, станет легче… Нет, не моргает. Это от страха», – вздыхал Коля с любовью. О происходящем он как-то не думал – будет еще время подумать. Главное в эти последние минуты – наглядеться на нее, свое сокровище, самый дорогой подарок, преподнесенный ему жизнью. Жаль только, что она так испугана. Его Мариночка не должна ничего бояться. И ее никто не должен обижать. Даже эти сволочи.

Коля посмотрел в холодные Никитины глаза. В них не было ни капли переживания, скорее скука.

– У твоего сына твой цвет глаз, твой нос. Ты подлец.

Никита коротко ткнул Коле в зубы кулаком. Что-то хрустнуло, Марина закричала.

– Тише, гражданка. Не будите честных людей, – упрекнул второй чекист. Марина бросилась ему в ноги:

– Забирайте и меня тоже. Я с ним!

– Тебя позже, – буркнул Никита.

И тут Коля обезумел.

– Сволочи! Гады! Оставьте ее в покое, она ни в чем не виновата! Не трожь ее своими лапами, урод! Мерзость! Не трогайте ее! Она не виновата!

Началась неразбериха, Марина все же кинулась к Коле, чекисты отшвырнули ее к шкафу, грубо скрутили Колю и поволокли. Никита бросил через плечо:

– А елочный шар с Иосифом Виссарионовичем кто в помойку сунул, а?

Всю ночь Марину лихорадило. Болели то почки, то селезенка, резко, схватками, как от ударов. Сердце больно стучало в грудную клетку. Иногда звенело в голове, будто сапогом пинали.

И тогда Марина начинала глухо, по-собачьи выть.

Варвара Ильинична приехала по телеграмме, через два дня. Все это время Марина не спала, круглосуточно стояла во дворе тюрьмы, стараясь узнать хоть какую-то весть о Коле. После приезда свекрови они стояли уже вдвоем, посменно.

А еще через неделю Марина упала. Посреди комнаты, их с Колей комнаты, как подстреленная.

Она перестала слышать биение его сердца.

Варвара Ильинична нашла ее через несколько часов. Черные Маринины взлохмаченные волосы будто кто-то мукой посыпал.

– Марина, Мариночка! Я узнала. Мне сказали, что Коленьку уже судили и выслали. Дали десять лет без права переписки. Но это же всего десять лет. Немного. Мы же его подождем, – лепетала Варвара Ильинична.

Марине было все равно. Правду она уже знала.

Она умерла через два года после него, в АЛЖИРе[5 - АЛЖИР – Акмолинский лагерь жен изменников Родины ГУЛАГа.]. Она снова слышала свой разговор с Колей, когда они только познакомились. Тогда она сетовала, что слишком хрупкая и слабая, чтобы водить трактор или комбайн. Сейчас… Сейчас она была рада, что ее хилое тело так быстро сдается. Она устала. Тут всегда был ветер – то с песком, то со снегом. И некому было заслонить ее от этого проклятого ветра.

Часть третья

Она все еще не могла поверить, что это происходит.

Они сидели в просторной гостиной каменного особняка, на диване. Большие окна смотрели теперь в сад, а то, что у двери, – на аллею, по которой она сюда прибежала. Чуть заметно колыхалась занавеска. Ноги приятно ласкал длинный ворс кремового ковра. Пахло книгами, скрипучими половицами, высохшими чернилами и…

– Странно… На улице туман, а я чувствую, что пахнет, когда так, как будто солнце нагревает пол в старом деревенском доме. Такой теплый древесный аромат… Сухой…

– Знаю, – улыбнулся он. – Хочешь, чтобы было солнце?

Она не успела ответить. Косой солнечный луч упал в комнату через чистое стекло, начертил неровные четырехугольники света на полу. Пылинки, до этого невидимые, завихрились и заплясали, подсвеченные со всех сторон.

– Невероятно…

Она с восторгом уставилась на пылинки в солнечном луче. Потом забралась с ногами на диван, положила голову ему на колени, чтобы можно было одновременно разглядывать обстановку вокруг – и не терять из поля зрения его лица. Ни на секундочку.

Удивительно. Она не знала, где находится, и это ее нисколько не заботило… Главное, что он рядом.

– Мы Дома. – Его ответ прозвучал в ее мыслях. Она была уверена, что его губы даже не шевельнулись.

– И что это за дом? – так же мысленно откликнулась она.

– Наш Дом.

– Это рай? – поинтересовалась она с живейшим любопытством.

Он засмеялся:

– Ну, можешь считать и так. Конечно, рай, моя любимая. Тут только ты и я. И можно не бояться ничего.