Однажды под Новый год
– Так окончилось моё знакомство с яслями, потому как туда меня уже не приняли. Все боялись, что такой неуравновешенный ребёнок может покалечить остальных детей. Поэтому маме ничего не оставалось, как просить бабу Веру сидеть со мной время от времени, так как сама с утра до ночи работала медсестрой в одной из местных клиник, в то время как отец по-прежнему придавался очередному запою. В обед мать прилетала домой, чтобы проконтролировать всё ли со мной в порядке и не учинил ли я чего эдакого. Походу она не очень-то доверяла мне, тем более после происшествия в яслях.
Гулять со мной было некому, а одного во двор меня не выпускали, поэтому, днями напролёт я отсиживался то у телевизора с вечно пьяным отцом, от которого вечно несло перегаром, то у окна, разглядывая детвору, гуляющую во дворе с родителями. Как же я им завидовал!
– Сынуля, – услышал я как – то голос в стельку пьяного отца. – Ползи сюда!
Я послушно слез с подоконника и подошёл к нему.
– Давай, посиди со мной! – пробуровил он, – Составь мне компанию. Мужик ты или не мужик?!
– Музык! – гордо ответил я, стукнув себя в грудь в подтверждение своего могучего супер-Эго.
– Ну, тогда дуй сюда, – он хлопнул рукой по дивану, как обычно подзывают собачку. Я сел. По телевизору шёл футбол.
– Это же моя любимая игра! – думал я.
– Давай! – закричал я, воинственно потрясая кулачками.
Отец налил мне апельсиновый сок.
– Уж лучше бы водочкой поделился, жлоб несчастный! – про себя подумал я с унынием поглядывая на стакан.
Во время рекламы, отец выбежал в туалет и недолго думая, я решил воспользоваться ситуацией. Схватив бутылку водки, я перелил немного содержимого в стакан с соком. Когда же отец вернулся, я с гордостью попивал коктейль под общеизвестным названием “Отвёртка”. Недопив до конца, я по-взрослому облокотился на спинку дивана, тупо глядя перед собой. Видимо молодой организм не справился с выпитым и зрачки тупо встретились у переносицы. В это время домой с работы вернулась мать. Глядя на мою неадекватную реакцию, она поднесла мой стакан к своему носу. Такого рёва я давненько не слыхал.
– Сволочь! – пронзительно завыла она. – Это же ребёнок! Мало нам одного алкоголика в семье?! Хочешь и его споить?!
Она с кулаками набросилась на ничего не понимающего отца, отвешивая ему одну оплеуху за другой. Я не долго созерцал очередной семейный мордобой, так как вырубился после первой своей попойки.
***
Проснулся я уже в кровати. Отец смачно храпел рядом.
Мать, как всегда, была на дежурстве. Я встал и подошёл к шкафу. Заглянув внутрь, я увидел несколько дорогих костюмов, висящих среди прочего тряпья. Где-то я их уже видел, – подумал я, как меня будто током пронзило.
– Это же мои костюмы! Мои – кровные! Вот этот от Армани – я покупал в Париже. На обороте внутреннего кармана должны быть мои инициалы. Я тотчас отвернул ворот. На указанном месте золотыми буквами красовались знакомые инициалы «АБ», что означало «Андрей Борисов». Именно так звали меня в прошлой жизни.
– Да уж, – думал я, продолжая разглядывать содержимое шкафа.
– А этот костюм был приобретён мною на Манхэттене, – я сердито сдвигал один костюм, за другим, прокручивая в памяти события давних дней. – А этот мой любимый – от Пьера Кардена из Лондона. Так значит вот, в какое захолустье уплыли мои шмотки, теперь уже вместе со мной, – обиженно размышлял я, – И почему это только мне довелось родиться именно у таких людишек, каких я больше всего презирал? – при этой мысли мой взгляд скользнул на отца, по-прежнему храпящего на диване. Прямо наказание какое-то! Ну почему? Почему я не родился в другой семье, в королевской, например? Почему другие купаются в этом масле, а я – нет? Ведь я больше других заслужил это! В прошлой жизни я то и делал, что работал, работал и работал. И теперь начинать всё сначала?! – не унимался я, – Неужели это круговорот какой-то? Неужели я опять проработаю всю свою жизнь и, заработав деньги, мне опять не удастся вдоволь насладиться плодами своей деятельности? Почему одним всё, а другим – ничего? Я не хочу начинать всё сначала! Я не должен начинать всё сначала! Думаю, в прошлой жизни я уже за всё отработал и за всё заплатил сполна! По крайней мере своей смертью я уж точно должен был искупить все свои грехи, которых, впрочем, было не мало, – наконец признался я самому себе. – Ну да, признаю, я тоже был не подарком, но не настолько же, хотя… Я невольно задумался о своём шальном прошлом, припоминая ворох грехов, тянущихся за мной в виде мантии, доступной лишь моему взору и конечно же Всевидящему оку, в которое я похоже теперь навсегда уже утерял всякую веру, оказавшись в этом захолустье.
От злости, накопившейся в душе, я резко захлопнул дверцу шкафа так, что она, сорвавшись с петель, на которых прежде едва держалась, с грохотом хлопнулась вниз. Спящий на диване отец аж подскочил от такого грохота, растерянно озираясь по сторонам:
– Что такое?! – вскрикнул он, спросонок выпучив глаза.
Глянув на меня и убедившись, что со мной всё в порядке, он завалился на подушку и захрапел как ни в чём не бывало, оставляя меня наедине с моими недобрыми мыслями.
– Я точно достоин лучшего, – думал я, – Это не моя жизнь. Я не должен так существовать. Я непременно верну своё состояние!
Правда, пока ещё не очень представлял каким образом.
***
Итак, мне стукнуло четыре.
С утра до вечера я ютился на широком подоконнике, любуясь одним единственным деревом, растущим на детской площадке. В руках я держал листок бумаги и карандаш. Но вместо того, чтобы рисовать дерево, писал какие – то замысловатые цифры. Почему? Сам не знаю. Почему именно в одной и той же последовательности? Исписав весь листок, я непременно брался за другой, выводя ту же самую комбинацию чисел. Вернувшаяся как-то раз с работы мать, заметила это и воссияла так, как никогда прежде.
– Математик! – на радостях воскликнула она, потрепав при этом мои волосы, – Видимо какими – то талантами мой ребёнок всё же обладает.
– Ёжик, – рявкнула она, поглядывая на вошедшего в комнату отца, – Может отдадим сынулю в математическую школу? Смотри, какие числа выводит. Считать ещё толком не умеет, а уже рисует.
– Рисует это хорошо. Может тогда в художественную отдадим?
– Что? В художественную, да вы в своём уме?! Я никогда не умел рисовать! Да из меня художник, как из слона спецназовец! – возмущению моему не было предела. Мать, словно считав мою ненависть к изобразительному искусству вовремя вмешалась в ситуацию.
– Нет, будет математиком! – решительно заявила она, проявляя стальную мужскую волю, ведь единственным мужиком в нашей семье, не считая меня, конечно, всё же была именно она.
Предчувствуя безрадостные перспективы, я и тут поморщился, припоминая свои никудышные познания в точных науках. Впрочем, не отрицаю, это решение было куда лучше предыдущего, ведь деньги прежде я всё же неплохо умел считать, тем более их зарабатывать. На том и порешили.
***
В один из дней мать вернулась с работы необычайно поникшая. Она зашла в комнату, села на диван, и обхватив руками голову зарыдала. Для меня это было подобно началу ядерной войны, так как я и представить себе не мог, что эта волевая во всех отношениях женщина может когда-либо проявить подобную слабость.
– Сто случилёсь? – поинтересовался я, испытывая дикий страх в сложившейся ситуации.
Она сквозь слёзы взглянула на меня и протянула ко мне свои толстые ручищи, резко притягивая к себе.
– У нас больше нет папы, – воскликнула она и снова заголосила.
Спустя пару дней на похоронах, я узнал, что пьяного отца сбила машина. Так мы с матерью остались одни. Она, конечно, пыталась в последствии устроить свою личную жизнь, но благодаря моим упорным стараниям, это у нее плохо получалось. А я тем временем, намеренно, продолжал пить кровь у её ухажёров, чтобы те надолго не задерживались на нашей скудной жилплощади. Так я мстил матери за своё убогое существование. Ох уж мне этот процесс перерождения душ! Было бы проще жить, если бы не помнить прошлого. А я помнил, и ещё как! Но, несмотря на это, в моей голове всё ещё существовали незначительные информационные пробелы. Например, эти цифры, которые я вновь и вновь выводил на сотом листке бумаги, никак не давали мне покоя. Почему именно эти цифры? Почему в такой последовательности?
***
Так пришёл мой пятый День рождения. Впервые в своей жизни я не получил в подарок ни куклы, ни очередного розового платьица, чему был несказанно рад. Положительные эмоции и стали дорогим подарком в этот знаменательный день.
Как-то раз в гости к матери заглянул незнакомый мне мужик.
– Здорово, Женёк! – бесцеремонно буркнул он.
– Здоово! – в свои пять лет я не выговаривал пол алфавита отчего жутко страдал.
– Ну, иди сюда, – он протянул ко мне руки. Мать улыбнулась и пошла на кухню заваривать чай.
– Виктор усадил меня к себе на колени. Недолго думая, я описался.
– Боже мой! – заорал он и тотчас смахнул меня с колен, как котёнка.
В этот момент в комнату влетела мать и словно кудахтающая наседка бросилась к нему.
– Что он опять натворил? – восклицала она, старательно вытирая мокрые штаны «пассажира». Да именно так я величал приходящих в жизнь матери мужчин, зная, что ни один из них не задержится в нашей лачуге надолго. Дабы не получить очередной подзатыльник, я наигранно завыл, делая вид, что произошедшее – случайность.
Мать нервно переодела меня и выпроводила из комнаты, решив остаться со своим любовником наедине. На радостях, воспользовавшись случаем, я побежал на улицу, чтобы в очередной раз увидеть Катю. Катя – девочка из нашего двора. Вначале она не обращала на меня никакого внимания, как и остальные ребята, но я настойчиво сверлил её взглядом, и на этот раз она всё-таки сдалась.
– Ты кто? – спросила она.
– Я – Зэня, а ты? – гордо произнес я с ломанным «иностранным» акцентом.
– Катя, – ответила она. – А у тебя редкое имя. Никогда не слышала такого.
– Посему? – удивился я. – Осень дасе.
– Что, что? – она с издёвкой улыбнулась.
– Осень дасе не едкое.
– Не поняла? – она снова улыбнулась.
– Я говолю меня зовут Зэня.
– Наверное, Женя? – на этот раз она понимающе взглянула на меня.
Я утвердительно кивнул.
– Ты откуда? – опять поинтересовалась она.
– Отсюда, – я указал пальцем на своё окно.
– А я здесь живу, – она махнула рукой в сторону соседнего дома. – А сколько тебе лет? – Катя умело поддерживала беседу.
– Пять, – уверенно отвечал я.
– А мне уже шесть с половиной, – гордо объявила она, давая мне тем самым понять, что я слишком мал для неё. – В этом году пойду в первый класс. А ты, наверное, ещё в детский садик ходишь?
Я отрицательно покачал головой.
– Нет, дома с бабой сизу. – грустно произнёс я, почёсывая за ухом. Почему-то именно в этот момент оно зачесалось настолько сильно, что я по-собачьи продолжал его теребить, до тех пор, пока зуд не стих.
– С кем? – она удивлённо глядела на меня, словно не расслышала моих слов.
– С бабой, – снова повторил я, осознавая прямой смысл сказанного.
– А что так? – не унималась моя новая подружка.
Я пожал плечами.
В окне соседнего дома показалась женщина.
– Катя, домой! – закричала она.
– Ну что, мне пора, – произнесла девочка, послушно слезая с качелей.
– Я пловозу, – вдруг догнав её, по-джентельменски произнёс я.
– Хорошо, проводи.
Мы поднялись на второй этаж. На пороге нас встретила молодая женщина на вид лет двадцати семи.
– А это кто, Катюш? – она, улыбаясь глядела на меня.
– Это мой друг – Женя, – произнесла уверенно Катя, отчего я её даже зауважал, ведь это был первый человек, который назвал меня своим другом. Прежде во дворе никто из ребят не хотел дружить со мной, считая меня дефектным из-за моей речи.
– Здластвуйте! – отчеканил я приветствие.
– Ну, проходи, Женя, – женщина отошла в сторону, давая нам пройти, – Разувайтесь, мойте руки и за стол, – произнесла она тем же приятным голосом и пошла на кухню.
Катя сняла обувь, посматривая на меня немного свысока.
– Ну, что ты? Давай, разувайся.
На пороге стояли женские туфли, по всей видимости, принадлежащие Катиной маме.
Пока я раздумывал снимать мне свои башмаки или нет, понимая, что под ними рваные носки, Катя влезла в мамины башмаки и стала красоваться перед зеркалом, разглядывая своё отражение.
– Что ты делаешь? – удивился я, – а мама не заугает?
– Нет, – она у меня добрая. Да и к тому же, когда я была большая, тоже носила такие туфли.
– Не понял? – удивился я.
– Ну, я же сказала, когда я была большая, то носила такую обувь, – повторила она. Хотя нет, не такую. У меня были ещё более красивые туфли! А платья! – она восхищённо покачала головой. – У меня был муж и трое детей. А ещё, у нас был роскошный экипаж и своя прислуга, – совсем тихо произнесла она почти полушёпотом, настороженно поглядывая по сторонам, будто боясь, что нас могут подслушать.
– Ты хочешь скасать, ты помнис сто с тобой было, когда ты была больсой? – произнёс я на ломанном русском, ощущая себя полным фуфлом с такой обалденной дикцией.
– Не всё, конечно, ну кое-что помню.
– К столу! – снова послышался голос женщины из кухни.
– Ладно, давай быстрее, а то мама не любит ждать, – как-то совсем по-взрослому произнесла она.
Разувшись и помыв руки, вслед за Катей я устремился к столу. Несомненно, было стыдно за свои порванные носки, но желудок взял верх над разумом.
– Вот это да! – подумал я, глядя на стол, – Вот это я понимаю! Здесь всё по серьёзному! На столе было столько всякой всячины, что глаза разбегались.
– Вот, если бы мне так! – подумывал я, припоминая, как когда-то поглощал деликатесы с устойчивым постоянством, не испытывая при этом никаких эмоций, воспринимая все блага жизни как должное. Зажрался! Да, определённо зажрался! – думал я, – Если бы всё вернуть сначала. Я бы, наверное, по-другому смотрел на многие вещи, которые ранее просто не замечал и откровенно не ценил. Я бы … хотя, что это я?! Вряд ли всё сначала может быть! Мне уже никогда не быть тем, кем я был прежде. И никогда я не смогу никому доказать, что я – Андрей Борисов с Рублёвки, а не обычный Женя из Мухосранска. Впрочем, не стоит о плохом. Ладно, довольно воспоминаний, жуй и радуйся! – подумал я про себя и стал уплетать обед за обе щеки. Я ел, а сам посматривал на Катю. Это была довольно интеллигентная девочка, с длинной косой. У неё были красивые серые глаза и нежная улыбка.
– Очень миленькая девочка, – думал я. Наверное, вырастет, будет настоящей красавицей.
Пообедав, Катя пошла проводить меня до дверей.
– Сказы, – любознательно поинтересовался я, натягивая башмаки, – а сто есё ты помнис о себе длугой?
– Я много что помню, но, когда начинаю рассказывать об этом другим, они почему-то не хотят со мной общаться, говорят, что я всё выдумываю. Даже моя мама называет меня фантазёркой. Я и сама запуталась. Думаю, может действительно всё это мне только кажется?
– Катя, иди заниматься, – послышался женский голос из кухни.
– Ладно, пока! – а то мне надо готовиться к школе. Увидимся во дворе.
– Холосо! – ответил я и вышел за порог.
– Неужели, я не один такой, кто помнит о своём прошлом существовании? Вот и Катя тоже прекрасно помнит всё, но никто ей не верит. С другой стороны – правильно делают! Если бы я сам не помнил своей прошлой жизни, я бы ни за что не поверил во весь этот бред! А если я так же, как и она начну направо-налево распыляться о своих несметных богатствах, то все непременно сочтут меня психом. А мне это надо? Итак, никто кроме Кати не хочет дружить со мной. Буду держать язык за зубами, – твёрдо решил я.
С такими мыслями я вышел на улицу. В это время моя мать, как угорелая, носилась по двору в поисках пропажи, выспрашивая у прохожих, не видели ли они мальчика лет пяти в цветной куртке. Увидев меня, она будто с цепи сорвалась, бросаясь ко мне. Отвесив мне ряд подзатыльников, она тут же потащила меня домой, ухватив за капюшон.
– Ну, нельзя тебя на минуту оставить! – вопила она, – Где ты был? Я всех знакомых оббегала, пока ты шлялся неведомо где. Весь в своего покойного отца пошёл!
– Хорошо, что не в тебя. Иначе бы я сам себя перестал уважать. – огрызался недовольно я в своих мыслях.
Когда мы пришли домой, Виктора уже не было. Видимо не стал дожидаться моего прихода – так сильно я ему понравился.
Через некоторое время мать опять привела в дом очередного пассажира – Василия. Ситуация повторилась, и он испарился так же быстро, как и прежний. Так один за другим пассажиры исчезали, а я как ни в чём не бывало, продолжал радоваться своей прозорливости.
***
В свои пять с половиной я всё ещё довольно неважно выражал свои мысли. Думал то я, несомненно, правильно, а вот произношение дико хромало. Для того, чтобы привести мою речь в порядок, мать потащила меня к логопеду.
– Не хосю! – бурчал я по дороге. Но мать настойчиво тянула меня за руку, не обращая никакого внимания на мои пожелания.
– Скажи, ллллллошадь, – словно щипцами вытягивала из меня очкастая логопедша, – Ну скажи: «ллллллллошадь». Это ведь так просто.
– Лёшадь – выпалил я, – странно, но мне с таким трудом давалась эта простая буква. Все слова на лё я очень даже хорошо выговаривал, а вот «л»! Ведь в мыслях я отчётливо выговаривал все буквы, но произнести их правильно вслух было для меня сплошной пыткой.
– Ллллллллллошадь, – твердила она, – разговаривая со мной, как с умственно отсталым.
– Да лёшадь, льошадь, – глядя в одну точку монотонно твердил я.
Таким образом, я не в состоянии был осилить и всю оставшуюся часть алфавита. Спустя месяца два интенсивных занятий, логопедша вынесла свой строгий вердикт, признав меня полным дебилом. Так наши уроки сошли на нет. Мать глядела на меня с негодованием.
– Что же из тебя вырастет? – качала она головой и тяжело вздыхала.
***
Когда мне исполнилось шесть, мать, как и было решено ещё при жизни отца, отдала меня в школу с математическим уклоном, ссылаясь, по всей видимости, на мои неординарные художества. Я же, несмотря на все её ожидания, приносил в дневнике одну двойку за другой.
– Что же это такое?! В кого же ты такой тупой пошёл?! – нервно голосила мать.
– А действительно, – думал я. – Почему я и вправду так туплю? Что со мной не так? Видимо сбой мозга, – в итоге определился я, сославшись на родовой шок, полученный мною при Кесарево.
В один из дней, плюнув на домашнее задание, я снова поспешил во двор, чтобы увидеть Катю.
– Привет, – произнесла она, улыбаясь.
– Привет! – радостно ответил я, за это время сделав значительный прорыв в разговорной речи, так как моя дикция вдруг выправилась, и я больше не испытывал проблем с произношением. Видимо школа всё же сыграла значимую роль в моем становлении, как личности.
– Как успехи в школе? – поинтересовалась она.
– Да никак, – я повесил нос, – Очередной двояк сегодня схватил.
– Что ж так? – она с укором поглядывала на меня.
– Да ерунда какая-то! Ничего не понимаю в этой математике, да и не нравится она мне.
Катя была круглой отличницей и, думаю, с трудом понимала мою нелюбовь к точным наукам. Когда тебе всё даётся легко, ты вряд ли сможешь понять, что кому – то приходится прикладывать максимум усилий, чтобы заслужить хотя бы трояк. На лице Кати мелькнуло сочувствие к такому дебилу, как я. И что у нас было общего? Сам не пойму. Как мы, такие разные личности, смогли вообще найти общий язык? Но, видимо, для чего-то это случилось? Может, так и должно было быть? Я поймал себя на мысли, что становлюсь Фаталистом.
– Скажи, – вдруг спросил я, – А помнишь, ты когда-то давно рассказывала мне про свою прошлую жизнь?
Катя удивлённо захлопала своими длинными ресницами.
– Что? Ты что, совсем того? Какую жизнь? – на ее лице я прочитал такое удивление, что не рад уже был, что затронул эту тему.
– Ну, когда мы с тобой познакомились, ты рассказывала, что была большой, и носила красивую обувь, красивые платья и всё такое.
– Ты в своём уме? Я тебе такое говорила? – Катя глядела на меня, как на последнего придурка.
– Ну да! – возмутился я. – Не сам же я это только что придумал. Ты, вспомни!
– У меня, в общем-то, хорошая память, в отличие от некоторых! И ничего подобного я не припоминаю. А вот у тебя – явные провалы в памяти, – с укором произнесла она, опуская меня ниже плинтуса.
– Ты что, обиделась? – выпалил я, а про себя подумал: “Не может же быть, что всё это я выдумал?” Я стал усиленно прокручивать в памяти всё, что когда-то говорила мне Катя.
– Ты вроде говорила, что у тебя был муж и дети…
– Послушай, Женя, – перебила она меня, не дожидаясь дальнейшей ахинеи с моей стороны, – Я, конечно, ожидала от тебя многого, но не такого же?! Ты что, в конец умом тронулся? Ничего подобного я тебе никогда не говорила. Меня зовут Катя, и никакого мужа у меня нет. Я ещё маленькая для этого! – воскликнула нервно она.
– Да, вот оно свойство человеческой памяти, – подумал я, – Со временем у всех вся ненужная информация из прошлого окончательно стирается. У всех, но почему-то не у меня! Почему так? – напряженно осмысливал я. – Прямо проклятье какое-то! Ладно, проехали! Забыто, так забыто! Вряд ли стоит ещё раз возвращаться к этой теме.
С тех пор общение с Катей как-то не заладилось. Естественно, кто захочет общаться с больным на голову придурком вроде меня? В итоге с Катей мы виделись всё реже и реже, пока наше общение не сошло на нет.
***
Учёба в школе тоже не заладилась, и вскоре мать перевела меня в школу с гуманитарным уклоном. Завучем работала её старая подруга, поэтому меня приняли туда без всяких трудностей. Но и гуманитария из меня, по всей видимости, не вышло. Всё те же тройки гордо окропляли мой дневник. Впрочем, это было прогрессом в сравнении с первой школой, в которой я удостаивался одних неудов. Мать с утра до вечера убеждала меня в том, что я дебил, пока я и сам в это не поверил. Из этой школы мне тоже пришлось уйти. Мать пристроила меня в третью за год школу, в двух шагах от нашего дома, где учились, судя по аудитории, дети – тугодумы. Вот там я, наконец, и проявил весь свой скрытый потенциал, впервые ощутив себя довольно уверенно, окончательно убеждаясь в том, что я истинный дебил. С таким вот позитивным настроем изо дня в день я ходил в дебильную школу, общаясь с местными отморозками, как их величали окружающие.
Первое время возвращаясь из школы, я тут же бежал во двор, в надежде поиграть в футбол с мальчишками из нашего двора, но они по старинке шугались меня, как прокажённого, отвешивая презрительные взгляды и оскорбления в мою сторону. Мне ничего не оставалось делать, как понуро возвращаться домой, и за отсутствием иных дел приступать к выполнению домашнего задания. Перечитав за несколько месяцев всю школьную литературу, намеченную по программе на год вперёд, я приступил к чтению более серьёзной литературы. Особенно меня интересовала фантастика. Так я стал одним из начитанных «дебилов» в школе. Профессора стали выделять меня из общего числа детей, отмечая мои познания в различных областях. За это время я так же увлёкся, ранее презираемой мною математикой. В свободное от школы время я посещал математический кружок и со временем стал щёлкать задачки только так. Во мне, будто произошли резкие перемены. Вдруг стало как-то всё интересно. Появился вкус к жизни. Ужасно хотелось учиться, познавать что-то новое с неистовым рвением. Одним словом, появилось нестерпимое желание вырваться из тех жутчайших условий, в которых мы с матерью до сих пор пребывали. Я знал, что вырасту, и сделаю всё, чтобы никогда больше не терпеть тех лишений, которые испытывал сейчас. Смотреть было противно на наше жалкое существование. Я вдруг вспомнил, как когда – то не ценил то, что имел. Не общался с теми, кого считал ниже себя по статусу и положению, как, наверное, теперь делали эти мальчишки, не желающие общаться со мной, потому что я не дотягивал до их круга, потому как все они были из достаточно обеспеченных семей, а я…
– Нищий! – вот, как они величали меня. – Нищий! Нищий! – слышал я вдогонку их крики и от этого становилось так горько, что хотелось назло им быть только лучше, умнее, успешней что ли. И день за днём я совершенствовался, не давая себе стоять на месте.
– Я верну своё состояние! – не унимался я. – По какому такому праву? Как? Да просто, в наглую, заявлюсь и скажу, мол здравствуйте, я Андрей… как там меня по фамилии? Ах да, конечно – Борисов. Так вот, заявлюсь и скажу: «Здравствуйте, я ваш родственник, точнее душа того родственника, на деньги которого вы все сейчас жируете. Так что давайте-ка, возвращайте мне всё то, что по праву принадлежит мне! Представляю, какие они скорчат гримасы, хотя нет, даже не представляю. Да они и на порог то меня не пустят, не говоря уже обо всём остальном! А ведь эти сволочи сейчас живут в моих домах по всему миру, катаются на моих лимузинах и тратят мои деньги! Несправедливо! А есть ли справедливость в этом мире?