Теория медиа. Отечественный дискурс
Все это свидетельствовало о повышении значения медиаисследований не только для традиционной академической науки, но и для общественных дискуссий, для осмысления роли журналистики и медиа в социальном развитии в целом. В контексте развития социогуманитарного знания во многих странах мира все заметнее проявлялся запрос на формирование теории медиа, что стало академическим ответом в том числе и на запрос общества и массовой аудитории на актуальную общественно-политическую информацию (Nordenstreng, 2009: 254266). Это, в свою очередь, породило и объективные экономические процессы в медиабизнесе – рост инвестиций в газетно-журнальный, а впоследствии и в аудиовизуальный бизнес как со стороны медиапредпринимателей, издателей и вещателей, так и со стороны рекламодателей (Curran, Seaton, 2010; Albarran, 2010; Doyle, 2013).
С середины XIX в. на становление теоретических подходов к медиа значительное воздействие начала оказывать политическая система национального государства: для проведения регулярных демократических выборов во все органы власти обществу потребовались каналы распространения политических программ партий и кандидатов. Сформировавшаяся во многих европейских государствах массовая ежедневная пресса, система журналов, другие компоненты системы передачи новостей внутри и за пределами государства, прежде всего информационные агентства, оказались ключевой инфраструктурой для политической жизни (Christians, Glasser, McQuail, Nordenstreng et al., 2009; Thussu, 2007; Boyd-Barret, Rantanen, 2000).
Соответственно, в экономически развитых странах Западной Европы и Северной Америки уже во второй половине XIX в. сформировался социальный запрос на массовую прессу, а следовательно, и на специально обученных профессионалов, ее создающих (Hallin, Mancini, 2004). А там, где возникли индустрия, рынок труда, журналистика как профессия и профессиональное высшее образование, начали развиваться и прикладные, и фундаментальные научные исследования в области массовой коммуникации (Землянова, 2012). Именно в странах, где медиаиндустрия исторически оказалась в условиях потребительской рыночной экономики раньше, были заложены основы теоретико-концептуального аппарата медиатеории. Это заставило многие другие государства, особенно постколониальные, пойти в XX в. по пути его заимствования и адаптации (Thussu (ed.), 2009).
Осмысление аналогичных процессов и явлений в Советской России и затем в СССР с начала XX в. шло не под влиянием развития рыночной экономики и западных моделей демократии, а под влиянием сначала монархической власти, и затем революционных процессов и задач строительства социалистического общества в условиях постимперской России. И это, создав совершенно особые условия развития теории журналистики и СМИ, предопределило то обстоятельство, что вектор отечественных исследований оказался иным, чем в Западной Европе и Северной Америке (Дунас, 2016).
Концепции журналистики в Советской России (1917–1922) и СССР (1922–1991) носили откровенно идеологический характер, рассматривали средства массовой информации и пропаганды (СМИП – советское определение объекта изучения) как важнейший инструмент идеологической работы, воспитания людей в рамках коммунистической идеологии (Прохоров, 1984; Засурский, 1975). Несмотря на очевидные просветительские задачи, которые КПСС и государство ставили перед СМИП, основы советской теории журналистики находились под значимым идеологическим воздействием. Распад СССР (декабрь 1991 г.) резко изменил исследовательские подходы к массмедиа. С отменой цензуры и жесткого партийного контроля отечественные СМИ признали приоритет свободы слова, отсутствие давления коммунистической идеологии, ввели новые подходы к анализу отношений государства, бизнеса, общества и медиа. Распространение в зарубежных исследованиях представления о журналистике и СМИ стали частью российского академического пространства, трансформировав представления о функциях и ролях профессии (От теории журналистики к теории медиа, 2019).
В 2000–2010 гг. в отечественной науке не только продолжилось широкое обсуждение основных теорий и концепций медиа, но и начались дискуссии о базовых терминах и самом объекте изучения (Горохов, 2012; Лазутина, 2012; Прохоров, 2012; Фомичева, 2012). Академическое сообщество, активно обсуждая вопросы изучения медиа, по сути, начало работу над определением природы, границ, сущностных черт медиа. Все чаще исследовательские школы, которые сложились (и по традиции продолжают существовать) на факультетах журналистики российских университетов, проводят на эту тему общероссийские конференции – в Москве, Санкт-Петербурге, Воронеже, Челябинске, Иркутске.
Сфера академических журналов представлена известными и новыми изданиями: «Вестник Московского университета. Сер. 10. Журналистика», «Вестник Санкт-Петербургского университета. Сер. 9. Филология. Востоковедение. Журналистика», «Вопросы теории и практики журналистики», «Вестник Воронежского государственного университета. Сер.: Филология. Журналистика», «Вестник Томского государственного университета. Филология», «Коммуникации. Медиа. Дизайн». Журналы все чаще публикуют теоретические статьи, которые ставят задачу не только произвести новое знание, но и организовать дискуссии по поводу обновления, переосмысления, переоценки старого. Добавим, что поле академических журналов по журналистике и массовой коммуникации все еще не насыщено, и в некоторых университетах статьи, исследующие данную область, публикуются в филологических журналах (Макеенко, 2017, 2018). Тем заметнее становится развитие журналов открытого доступа, которые, избегая сложных предметных классификаций РАН, ВАК и других академических организаций (Дунас, Гуреева, 2019), изначально адресуются все еще не институ-циализированной области медиаисследований (Макеенко, Трищенко, 2018).
Сегодня и в отечественных, и в зарубежных исследованиях по-прежнему ощущается потребность определить, что же точно мы сегодня все активнее изучаем – журналистику или публицистику, массмедиа или СМИ, новые или цифровые медиа (Суходолов, Кузнецова, 2017). При этом большинство авторов все-таки согласны с тем, что, говоря о медиа, следует признать: сначала «мы формируем наши инструменты, а потом инструменты формируют нас» (Athique, 2013: 17). И поэтому сегодня, прежде всего в России, все более актуальным становится формирование парадигм и концептуального аппарата медиа как инструментов построения новой теории.
1.3. Ключевые понятия тезауруса медиаисследований
При создании теории, проведении фундаментальных исследований в любой области науки встает вопрос о ее объектно-предметном поле. Здесь понятие «поле» мы используем в смысле, близком к тому, который вкладывал в этот термин П. Бурдье (2007) для описания и анализа сфер человеческой деятельности в обществе, а именно автономных социальных пространств, системы специфических связей между социальными позициями, отличающейся определенной степенью автономии. Рассматривая понятие «поле», мы не только применяем процедуры концептуализации и операционализации, но и говорим о необходимости поиска методологии и выбора корректного методического инструментария.
Особенно важно это для социальных и гуманитарных наук, которые во второй половине XX в. и на рубеже XX–XXI вв. в связи с усложнением социального развития стали особенно востребованы в обществе. Необходимость анализа экономических, политических и культурных процессов, объяснения новых явлений, прогноза их развития и возможных эффектов в обществе и для индивидуума не только стимулировала проведение эмпирических исследований и построение новых теорий, но и стала причиной появления новых областей знания. Эти процессы имеют всеобщий характер, но проявляют в разных странах национальную специфику (Nordenstreng, Thussu (eds.), 2015).
Происходящая с 1990 гг. в России общественная трансформация, не только меняющая структуры и практики, но и заставляющая переосмысливать традиционные научные парадигмы социально-гуманитарного знания, выступает очень интересным примером соотношения глобального и национального, придавая общим процессам особую национальную противоречивость и многовекторность.
Среди новых областей социально-гуманитарных научных исследований заметное место занимает и такая область, как медиаисследования, часто также определяемая как исследования массовых коммуникаций, теория СМК, развивающаяся в пересечении или параллельно с изучением журналистики (теория журналистики) и средств массовой информации (Теории журналистики в России, 2014; От теории журналистики к теории медиа, 2019: 63–64; Дзялошинский, Шариков, 2017; Макеенко, 2017, 2018). По этой причине в отечественном академическом поле и сам термин «медиаисследования» не устоялся, хотя его использование представляется логичным именно потому, что понятие «медиа» становится для обозначаемой области всеобъемлющим, включающим в себя все перечисленные выше понятия, а также наиболее полно соотносящимся с его пониманием в мировой академической практике (Nordenstreng, 2009). Опираясь на традицию освоения русским языком понятия «медиа», образующего новые термины присоединением к данной лексеме других слов, представляется наиболее рациональным использовать термин «медиаисследования» (Smirnov, 2019: 140–141).
Согласно данным РИНЦ, в отечественной науке изучение (массовых) коммуникаций чаще всего соотносится с такими исследовательскими полями, как исследования медиа, СМИ, социология массовых коммуникаций, коммуникативистика (см. табл.). При этом остается актуальной принципиальная особенность данного поля – опосредование коммуникаций, как массовых, так и немассовых (фрагментированных, кастомизированных, индивидуальных), технологиями, каналами и платформами медиа, о чем речь пойдет ниже.
Таблица
Медиаисследования: обозначения научной области
Составлено по: От теории журналистики к теории медиа (2019), данные РИНЦ по состоянию на 27.11.2019
Особая сложность описания исследовательского поля связана с «терминологическим беспорядком» – неустоявшейся терминологией, в которой часто одинаковые понятия означают различные явления и, наоборот, одинаковые явления и процессы обозначаются отечественными исследователями по-разному, в зависимости от принадлежности к научной школе. Очевидна также проблема с пониманием и написанием англоязычных заимствований, а также адаптированием иностранных терминов и концепций, в том числе и образующих объектно-субъектное научное поле – массовая коммуникация/массовые коммуникации (mass communication), массмедиа (mass media), медиа (media) (Дунас, Гуреева, 2019; Загидуллина, 2015; Дзялошинский, Шариков, 2017; Кириллова, 2011).
Споры о формализации и обозначении той единой академической исследовательской области, которая обращает свое внимание на журналистику, массовые коммуникации, медиа, идут в России в течение последних двух десятилетий (Землянова, 2004; Горохов, Шилина, 2009; Кириллова, 2011; Суходолов, Рачков, 2016; Дунас, Гуреева, 2019). Причем в числе важных целей этой дискуссии – борьба и за обозначение этой области как самостоятельной, и за включение ее в перечень научных специальностей Высшей аттестационной комиссии Российской Федерации, несмотря на отсутствие согласия в академическом сообществе о названии научной специальности (Дзялошинский, Шариков, 2017; Дунас, Гуреева, 2019).
Исследовательские центры за рубежом также не достигли консенсуса о названии этой специальности (Мухамадиярова, Новикова, 2018), в теории ищут новые понимания ее актуального места, времени (Qvortrup, 2006), подчеркивают растущую фрагментацию коммуникационных наук как постдисциплинарной области (Waisbord, 2019). Как отмечает известный бельгийский исследователь Ф. Хендерикс, «если мы действительно считаем, что исследование коммуникации – дисциплина развивающаяся и приближающаяся к зрелости, то сообщество должно объединить силы, чтобы завоевать признание академического мира… Для этого требуется, чтобы мы договорились о ясно определенном, строгом и своеобразном наборе эпистемологических стандартов и развитом комплексе методологического инструментария» (цит. по: Теория журналистики в России, 2018: 13). Здесь мы, правда, не вдаемся в дискуссию об обозначении научной области (об этом речь шла выше), но признаем, что бельгийский коллега говорит именно о том, что нами понимается как медиаисследования, то есть академическая область, изучающая комплекс, единую систему и подсистемы массовой и немассовой, индивидуализированной (кастомизированной) коммуникации, опосредованной медиа.
В число проблемных теоретических понятий входит даже устоявшийся в русском языке термин «журналистика», который в силу своей многозначности трактуется различными учеными по-разному (см.: Теория журналистики в России, 2018: 17–21), причем ему даже противопоставляется однокоренной англицизм «журнализм» (Свитич, 2000; Загидуллина, 2015).
Несмотря на отсутствие конвенциональных определений и корреляций между многими ключевыми упомянутыми терминами, наибольшую сложность представляет трактовка понятия «медиа», которое довольно часто используется в академических статьях (Макеенко, 2017, 2018), однако еще не обрело строгого и согласованного хотя бы большинством исследователей определения (Медиасистемы стран БРИКС, 2018: 10–13). Проблема заключается как в сложности, многогранности и определенной противоречивости самого объекта, так и в выявлении, использовании эмпирических показателей, индикаторов, его характеризующих (От теории журналистики к теории медиа, 2019: 71-126).
Особую актуальность медиа как объект исследования приобрели на рубеже XX–XXI вв., когда ученые выдвинули, а политики развитых стран подхватили идею информационного общества как нового этапа цивилизационного развития. Возросшая роль информационно-коммуникационных технологий и распространяемой посредством медиа информации подтверждает, что динамика общественного развития в значительной степени определяется инфокоммуникационной сферой, формирующимся бизнес-альянсом телекоммуникационной, компьютерной и медиаиндустрий. В информационном, сетевом, цифровом обществе будущего медиа, традиционно понимаемые как средства коммуникации, занимают все более важное место (Мелюхин, 1999; Castells (ed.), 2004; Кастельс, 2016).
Сам термин «медиа» в отечественных исследованиях уже давно вызывает споры, достаточно вспомнить дискуссию в отечественной теоретической литературе о рамках понятий «медиа», «массмедиа», «средства массовой информации», «журналистика» (Вопросы теории и практики журналистики, 2016, 2017), хотя, на первый взгляд, он имеет достаточно понятное и четкое определение. Л. Землянова в основополагающей работе «Коммуникативистика и средства информации: англо-русский толковый словарь концепций и терминов», до сих пор остающейся наиболее полным сводом терминов, который соотносит англоязычные определения с русскоязычными концепциями, определяет медиа как: «…средства связи и передачи информации различных типов – от самых древних (языки жестов, дымов, барабанов, наскальных рисунков и др.) до наисовременнейших, образующих глобальные информационные супермагистрали. В особую категорию выделяются массмедиа. – массовые средства информационных связей, отличающиеся особой атрибутикой и функциями» (Землянова, 2004: 200).
Очевидно, что медиа тесно связаны с понятием «массмедиа», которое признанным классиком медиаисследований Д. МакКуэйлом описывается и как индустрия, и как самостоятельный новый социальный институт (МакКуэйл, 2013: 9). В русском языке термин «массмедиа» часто употребляется практически как синоним понятия «средства массовой информации» – то есть такие средства, как телевидение, радио, газеты, журналы, при помощи которых рекламодатели, политики общаются с широкими слоями общества (Землянова, 2004).
Четкие и однозначные трактовки понятия «СМИ» содержатся в Законе РФ «О СМИ» (1991), в котором под средством массовой информации понимается «печатное издание, сетевое издание, телеканал, радиоканал, телепрограмма, радиопрограмма, видеопрограмма, кинохроникальная программа, иная форма периодического распространения массовой информации под постоянным наименованием (названием)» (ст. 2). Конечно, покажется странным опираться в научном исследовании на определение законодателей, однако парадокс ситуации заключается в том, что именно оно дает наиболее понятную трактовку тому понятию, о едином содержании которого все еще не договорились ученые.
Истоки отечественных исследований медиа обнаруживаются в изучении журналистики как целостного социального явления и построении ее теории. Это характерно не только для советского периода, в течение которого она рассматривалась как центральное понятие информационной среды, социальных массовых коммуникаций и системы пропаганды, но и в постсоветский период (От теории журналистики к теории медиа, 2019: 10–15). Для ведущего теоретика московской школы изучения журналистики Е. Прохорова было принципиально важным поставить журналистику в центр исследований всей информационно-коммуникационной сферы, используемой массовой аудиторией. Он подчеркивал: «Роль центральной категории может сыграть лишь такое общее понятие, которое раскрывает специфичность, фундаментальную особенность изучаемого предмета – журналистики, а потому является характеристичным как для журналистики в целом, так и для всех сторон, шагов деятельности в ней. Будучи внешне простым, очевидным для “наблюдателя”, в свернутом виде оно содержит в себе, как в зародыше, все богатство, разнообразие и сложность рассматриваемого явления… Основным требованиям центральной категории отвечает понятие “массовая информация”. Не случайно и наиболее употребительным синонимом к термину “журналистика” выступает словосочетание “средства массовой информации”. Иногда к этому словосочетанию добавляют “…и пропаганды” – это свидетельствует лишь о том, что термин “информация”, к сожалению, употребляется не только в научно-специальном значении, но и в традиционном узкожурналистском смысле (как обозначение кратких некомментированных сообщений об актуальных новостях и соответствующих жанров – заметки, отчета, интервью, репортажа, часто именуемых “информационными”)» (Прохоров, 2009: 13–14).
Как видим, Е. Прохоров достаточно объемно трактует журналистику, связывая ее с системой СМИ (или даже СМИП), при этом он расширительно относится к термину «информация», рассматривая его не только как продукт журналистского творчества, но и как содержание каналов коммуникации в самом общем смысле. Правда, в этом и других описаниях объектно-предметной области (Прохоров, 1984, 2004, 2012) он практически не рассматривает (медиа)технологии в качестве важнейшей составной части медиа и ограничивает поле информации в массмедиа текстами профессиональных журналистов, с чем, конечно, трудно согласиться.
Более четкую формулировку определения медиа дает один из самых известных представителей санкт-петербургской школы С. Корконосенко, который подчеркивает: «В американской и частично европейской лексике в сходном значении используется понятие mass media, массмедиа (или просто media, медиа). В английском словаре Webster мы находим следующую статью: “mass media (1923) – средство коммуникации (газеты, радио или телевидение), предназначенное для того, чтобы обращаться к массе людей”. Нетрудно заметить, что перед нами фактически то же явление, которое выше называлось СМК. Однако с 20-х годов, которые упоминаются в словаре как момент введения термина в употребление, его реальное содержание не могло не измениться. В новых версиях, например в американских справочниках по языку СМИ, mass media толкуются как различные средства, используемые для доставки информации массовой аудитории: радио, телевидение, кабельное ТВ, газеты, журналы, книги, диски и т. д.» (Корконосенко, 2001: 4).
В формулировке С. Корконосенко уже появляется как важный компонент процесс технологического опосредования, то есть медиации, передачи информации / содержания / журналистского текста массовой аудитории, однако по-прежнему в определении явно просматривается приоритет индустриального производства и профессиональной журналистской деятельности, творчества.
Очевидно, что поле теоретических представлений о медиа гораздо богаче, чем определения этих подходов. На наш взгляд, это связано с историческими особенностями развития журналистики и массовой коммуникации, которые, трансформируясь под воздействиями социальных и технологических процессов и вступая в новые взаимосвязи, производили новые сущности и явления, хотя и сохраняли при этом традиционные названия. Как отмечал Д. МакКуэйл в связи с анализом терминологического аппарата объектно-предметного поля медиа, «в практике использования терминов… отсутствует последовательность» (МакКуэйл, 2013: 10).
Ключевая роль в формировании теоретических подходов к медиа принадлежит школе технологического детерминизма, складывавшейся в медиаисследованиях с середины XX в. – времени активного выхода нового для своего времени медиа – телевидения – в социальную коммуникацию. Значительный импульс в развитии она получила благодаря М. Маклюэну – филологу, литературному критику. По мере становления массового телевидения представления Маклюэна об информационной среде, технологиях, ее создающих, классической высокой и будничной массовой культуре значительно поменялись. Он стал думать о медиа как о новой культурной и технологической среде, которая преобразовывает, как он подметил, культуру человека и его жизненные ценности (Маклюэн, 2003). Маклюэн подошел к разработке теоретических подходов, которые рассматривали медиа как средства коммуникации в их тесной связи с человеком, поэтому уже в 1960 гг. он назвал медиа «расширениями человека» (extentions of men) (MacLuhan, 1964).
Такой подход выявил неразрывную связь медиатехнологии, медиасодержания и человека, объяснял востребованность СМИ аудиторией и обществом. Сегодня, в эпоху, когда небольшое устройство – мобильный телефон – становится продолжением человека, причем зачастую даже физическим, это утверждение трудно опровергнуть. Но, с другой стороны, и сами медиа превращаются в наше интеллектуальное расширение, в чем мы также видим проявление одного из важнейших положений Маклюэна, которое подтверждает, что появление и развитие медиатехнологий всегда есть ответ на общественный запрос (Williams, 1975).
Осмысляя роль технологического фактора в медиасреде, Маклюэн сформулировал одно из самых главных положений в своем концептуальном аппарате. Его фраза the medium is the message (MacLuhan, 1964: 8–9) обозначила два основных понятия медиа: medium здесь, очевидно, следует перевести как «посредник», но, уточняя перевод этой фразы далее, можно заключить: посредник – это есть и сообщение, и послание, то есть содержание. Применительно к массмедиа, можно сказать, что медиум, то есть канал, будучи посредником, отражает суть контента.
С точки зрения теории понятно, что М. Маклюэн связывал в своем подходе к медиа понятия «канал» и «контент/содержание», которые впоследствии в индустриальной практике медиаотрасли оказались разными, поскольку попали в разные бизнес-сегменты: в производство контент-продуктов и в обеспечение каналов дистрибуции (Айрис, Бюген, 2010). В середине XX в., когда он писал свои ключевые работы, такой подход оказался достаточно новаторским. Для традиционных бумажных газет, как, впрочем, и для аналоговых телерадиовещателей, работавших в эпоху ограниченности эфирных частот, утверждение Маклюэна было верно. Так, газетный материал никак не мог быть размещен нигде, кроме газетной полосы. Конечно, можно было обзор газет на радио прочитать, но тогда газетные материалы уже превращались в радиопрограмму (Hamilton, 2004). Форма распространения и содержание были связаны воедино. Аналогичная ситуация сложилась и на телевидении: телевизионные новости или телепрограмма могли существовать только на телеканале, для которого они производились и который их транслировал. И хотя телевидение, увеличивая время вещания и развивая свои программные стратегии, стало «добирать» свой контент еще и у поставщиков информации – у студий Голливуда, других кинопроизводителей, продакшн-компаний, в эпоху массового телевещания «содержание» и «канал» все еще оставались неразрывными (Eastmen, Ferguson, 2002).
Вероятно, первой технологической новинкой, которая начала разрушать неразрывную связь понятий «канал» и «содержание» в массмедиа, еще задолго до появления телевидения стал граммофон. Но в начале XX в., когда он только начал входить в массовый обиход, его еще мало кто воспринимал как часть медиапространства. Создание граммофона ознаменовало, вероятно впервые в истории СМИ, разделение технологии воспроизводства, не имевшего четко выделенного канала распространения, и самого содержания, находившегося на отдельном носителе – виниловой пластинке (Быховский, 2012: 169–171). Возникшая впоследствии практика кинематографа и звукозаписывающей индустрии только подтвердила наметившийся тренд – отдельное существование содержания, точнее, контент-продуктов в медиасреде, их связь не с одним, а с несколькими возможными каналами распространения или воспроизводства (Noam, 2018: 23–38). Например, сегодня аудиозаписи можно слушать и традиционно – в эфире радиостанции, на любом цифровом проигрывателе, и в новых цифровых средах – в Интернете посредством стационарных компьютеров, на мобильных ноутбуках, мобильных телефонах, мобильных плейерах, планшетах, смартфонах.