Лесорубы

– Тарасова, Фёдора. Он тут гусей в ОРСовскую столовую завозит.

– Знаю такого. Зачем кора?

– Кораблики будем делать.

– А топор зачем?

– Кору рубить.

Мужик помолчал немного, потом встал с бревна, взял в охапку огромную груду коры и спросил:

– Куда вам?

Максим задрал голову, с высоты его роста ему видно было только огромные ручищи с татуировками. Рабочий казался ему великаном, закрывшим собой и небо, и солнце, и Волгу.

– А вон туда, дяденька, – ответил Витька, показывая на пень, стоявший поодаль от берега, ближе к перелеску.

Рабочий отнёс им кору и скинул её на землю.

– Спасибо.

– Осторожней с топором, – бросил мужик напоследок и ушёл.

Мальчишки начали работу. Максим подкладывал, а Витька рубил. Дело спорилось. Сосновая кора была лёгкой, податливой, не то что поленья. Работать было одно удовольствие: она рубилась в один мах, к тому же Максимка вовремя подкладывал следующий кусок, так что брату не надо было останавливаться. Витя вошёл в раж, раскраснелся, щепки летели в разные стороны.

Вдруг они услышали какой-то грохот с реки и тут же раздались крики:

– Берегись!

Максим, положив очередной кусок на пень, на секунду застыл и обернулся в сторону криков. Вдруг, в следующий миг, сильный удар топора рубанул ему по пальцу. Алая кровь брызнула во все стороны.

Максим закричал, схватил отрубленный палец, болтавшийся на одном лоскутке кожи, и приставил его к обрубку. Кровь сильными толчками вырывалась из зажатого кулака. Макс продолжал визжать, держа свой большой палец. Он видел, как его шорты, рубашка покрывались брызгами крови.

Витька выронил топор. Бледный, он уставился на брата и завопил:

– Помогите!!!

Вся артель на мгновение замерла, а потом суматоха усилилась вдвое. Какие-то мужики, женщины заносились вокруг, засуетились. Две женщины подбежали, одна обняла Максима, а вторая осторожно расцепила Максимкин кулачок. Большой палец тут же повис вниз на тонкой складке кожицы, кость белела в кровавом месиве, кровь струилась тонким, но уверенным ручейком. Максимка почувствовал, что его стало мутить, голоса стали глухими, будто во сне.

– Главное, чтобы крови много не потерял.

– У них отец здесь работает!

– В ветеринарку! Успеем!

Голоса и люди пропали в вязкой белёсой пелене.

Максим очнулся от сильной тряски. Он почувствовал крепкие руки, державшие его и прижимавшие к чему-то тёплому. Мальчик открыл глаза. Алое пятно на чьей-то рубашке прыгало, разрасталось и мельтешило перед глазами. К пятну прислонялся его кулак с зажатым внутри собственным отрубленным пальцем. Он посмотрел наверх. Серьёзное лицо под чёрным картузом, мокрое от пота, напряжённо всматривалось вперёд, искорёженный в гримасе рот, из которого вырывались частые и неровные хрипы, обдавая его знакомым запахом махорки.

– Папка,.. – прошептал Максим.

Отец, не поворачивая головы, прерывисто бросил:

– Держи палец,.. сын,.. только держи…

Максим посмотрел вниз и увидел чёрные кирзовые сапоги, быстро перескакивающие через брёвна, крюки транспортёра, кору, пни, багры. Откуда-то издалека донёсся крик: «Разойдись!», и эхом ему вторили «Майна! Вира!». Впереди показалась бревенчатая изба, из огромных дверей которой выводили корову.

Отец ногой толкнул дверь, они оказались в маленькой светлой веранде, где сидела бабушка с козой. Так же, с ноги, он распахнул вторую. В центре просторной светлой комнаты возвышался большой стол, накрытый белой клеёнкой, по сторонам, вдоль стен, стояли металлические шкафы со стеклянными дверцами. Мужчина в белом халате что-то писал, сидя напротив окна. Отец быстро прошёл в комнату и положил сына на огромный стол.

– Михалыч, – запыхавшись, прохрипел он. – Сын мой… Палец… Помоги…

Незнакомый человек, седой, в очках, мельком взглянул на них, потом склонился над Максимом и сказал:

– Сделаю, Василич, иди.

Отец устало вытер рукавом пот с лица, снял картуз и молча вышел.

Доктор отошёл на минуту, потом вернулся с какими-то инструментами и склянками. Вокруг его глаз рассыпались морщинки-лучики.

– Ну что, пострел, везде поспел?

Он полил какой-то прозрачной жидкостью мальчику на кулак, палец жутко защипало. Максим зажмурился от боли, слёзы невольно покатились из глаз. Наконец, справившись с первой волной боли, Максимка спросил:

– А вы – врач?

– Ну какой же я врач? Это же ветеринарный пункт. Значит, я – ветеринар.

– А что, ветеринары и людей лечат?

– Лечат, лечат, ещё как лечат, – усмехаясь, ответил мужчина и туго перевязал Максиму руку верёвкой. – Если на собаке заживает, отчего же на человеке не зажить? Все мы из одного мяса сделаны. Давай договоримся. Я тебе дам вот эту замечательную красивую палку, ты прикусишь её зубами и отпустишь палец, а я посмотрю.

Доктор и вправду вставил между его челюстями какую-то палку, потом взял жестяную коробочку, достал оттуда что-то маленькое, блестящее и продолжил:

– Вот тут у меня скобочки припасены. Как раз для такого случая, – он полил на них той же прозрачной жидкостью. – Вот мы твой палец скобочками и приделаем. Будет как новый, не боись.

Врач взял какой-то странный предмет, вставил в него скобки, аккуратно повернул палец в правильное положение. – Так было? – спросил он мальчика и подмигнул.

– Угу, – промычал Максимка сквозь мешающую ему говорить палку.

– Значит, так и приделаем, – ответил ветеринар, внимательно изучая палец. Он приставил свой инструмент, что-то щёлкнуло и руку мальчика пронзила острейшая боль. Мальчик замычал, сильно сжимая зубы.

– Тсс, тихо, тихо, не ори, – вполголоса сказал доктор. – У меня там скотина брюхатая за стеной, испугается, отелится раньше времени, не дай Бог. Нам сначала с тобой надо закончить.

Он приставил инструмент к другому месту на пальце и опять щёлкнул. Макс заскулил, но уже тише, стараясь подавить свой голос.

– Уже лучше, – сказал Михалыч. – Глядишь, настоящим мужиком отсюда выйдешь. А на войне как было, знаешь? Там ничего не было, шили тупыми иглами по мясу. А у тебя, смотри, все радости жизни: и скобочки, и палочка, – и он вонзил скобки в его палец в третий раз.

В этот раз Максим стиснул зубы и промолчал.