Мизеус

– Сколько?! Вы шутите?

Морок вдруг рассеялся, оцепенение исчезло. Анна расхохоталась.

Задетый Бруно пожал плечами.

– К чему притворство? Я вижу, что вы способны оценить реальную стоимость вещи. И понимаете, что это нормальная цена для такой работы.

– Это гробы. Гробы, понимаете?

Анна направилась к выходу, обмахиваясь каталогом, чудом оказавшимся в руке.

– Кто купит такой гроб да еще за такую цену? Машину можно купить за эти деньги.

Обогнав ее, Бруно учтиво отворил дверь. Он собирался что-то сказать, губы шевельнулись, но Анна опередила его:

– А какие здесь продавали велосипеды! И всего за сто евро.

Мало заботясь о деликатности, она всучила ему каталог и выскочила на улицу.

Мария и Йоргос удивленно уставились на нее, словно ад выплюнул ее преображенной. Но она была настолько поглощена своими чувствами, что прошла бы мимо, если бы Йоргос ее не окликнул.

– Что? – нахмурившись, обернулась она. – Что там? Так зайдите сами и посмотрите.

Как дети, ей-богу…

Перед дверью подъезда Анна, однако, оглянулась снова и громко, с торжествующей интонацией добавила:

– Ну по крайней мере не китайская харчевня!

– Уж лучше бы харчевня. – крикнул в ответ Йоргос.

И добавил:

– Мизеус! Его будут звать Мизеус!

Но Анна уже ушла.

Мальчишка сошел с ума, со смехом думала она дома, скидывая туфли. Кто купит такой гроб? Да еще за такие деньги? Полный безоговорочный ку-ку.

С минуты на минуту на урок должен был прийти сын веганши Каролины, и постепенно мысли Анны вернулись в повседневное русло: к нотам, к теме занятия, к педагогическим мелочам.

Хорошие новости

Садясь за фортепьяно, двенадцатилетний Мартин менялся до неузнаваемости: из угловатого, непоседливого подростка он превращался в серьезного джентльмена. У него появлялись осанка, такт, деловитость. В нем просыпались гены европейских аристократов. Слушая объяснения, он кивал головой с важностью герцога. Анне нравилось, что он такой правильный и послушный.

– А сейчас мы с тобой вот что сделаем с темой, – мягко произнесла она. – Мы не просто ее сыграем. Мы ее проинтонируем.

Речь Анны также была проинтонирована отработанными годами доверительной нежностью и строгостью.

– Представь торт. Булочник испек торт и теперь сверху украшает глазурью. Листики, розочки, завитки. Это все и есть интонация. Можно говорить монотонно. Бу-бу-бу-бу-бу-бу. А можно с интонацией. Точно так же и музыку можно сыграть без интонации, – тонкие музыкальные пальцы без малейшей эмоции прогулялись по клавишам. – Все. Просто ноты. Ноты без глазури. Скучно, безжизненно. Ни завитков, ни розочек. А могу сыграть вот так.

Пальцы вспорхнули, и комнату залило живым, веселым звуком.

– Или даже так…

У Мартина дернулись плечи, и он строго взглянул на свои ноги, опасаясь как бы те не выскочили на середину комнаты, не пустились в пляс.

– Есть разница? Смотри, никаких опознавательных знаков в тексте нет. Мы видим длинное легато, небольшие подчеркнутые акценты на отдельных нотах в правой руке, нет софорта и нет никаких сигнальных столбиков. Но что у нас есть? У нас есть свой художественный вкус. У нас есть чувства. И мы используем их, чтобы эту тему проинтонировать.

Мартин послушно интонировал тему, а на улице раздался шум перфоратора.

Только обживешься, думала Анна, расслабишься, возрадуешься, какая приятная, спокойная началась жизнь, как повезло с местом, домом, соседями. Нет! Снова перемены. Даже в такой глуши, как этот тишайший Бржецлав, жизнь не стоит на месте. Анна закрыла окно. Что он там сверлит, этот смешной сероглазый гробовщик? Образ Бруно ненадолго занял ее мысли, и она несколько секунд задумчиво смотрела на свою руку.

К Мартину Анна относилась бережно, жалела его. Ей всегда было жаль послушных детей. Она считала, что Каролина его чрезмерно нагружает и опекает. Эти современные мамаши совсем посходили с ума. Мальчишка с детства занимался немецким, куча каких-то у него кружков и секций, теперь еще и на музыку отдали. А он всего этого не любил, ни немецкий, ни музыку, но молча терпел, не хотел расстраивать мать.

– Котика погладить можно? – спросил Мартин, едва было объявлено о конце занятия.

– Конечно, можно.

Уроки Мартина заканчивались одинаково. Он шел в кухню, брал кота на руки, терся щекой о густую кошачью шкуру, прижимался лбом к загривку, потом кот из рук выскальзывал, парень распластывался с ним на полу, что-то бормоча в кошачье ухо. Кот терпеливо принимал ласку. Затем Анна мягко говорила, что уже пора, и после третьего напоминания, сердито зыркнув на нее, Мартин нехотя поднимался.

Сегодня Анна не успела отправить его домой, потому что зазвонил телефон.

– Что на этот раз? – услышала она шутливый голос Макса, своего двадцатипятилетнего сына. – У кота понос?

Хороший у нее сын, всегда терпелив к своей непутевой матери.

– С котом все в порядке.

– Так ты придешь?

Анна задержалась у окна. Гробовщик и какой-то парень загружали гроб в кузов пикапа.

– Да-да…

Анна рассеянно коснулась пальцами лба. Перемены, перемены, вот и гробы теперь по соседству. Внезапная слабость заставила Анну опуститься на стул.

– Точно?

Надо купить тонометр…

– Угу.

– Наконец-то! – обрадовался Макс. – Тогда в семь ждем. У нас хорошие новости.

– Хорошо…

– Но Машку ты не увидишь. Позавчера ее увезли на море.