Усё

Ремонт – это обнажение сути вещей через натиск и боль. Со стен мы сдираем кожу. Освежеванная комната напоминает о том, о чем хочется поскорее забыть. Под ноги то и дело выпрыгивают паркетины. Мы спотыкаемся о них, невольно пинаем эти деревянные костяшки пола. Мы ходим по останкам динозавров.

Первое, что я делаю, это стелю в кухне новый линолеум. Он создаст иллюзию деревянной доски. Линолеум – иллюзионист. От него остается картонная труба. Я дарю ее соседу. Он обернет ее ковролином, прибьет к стене, его полосатый кот будет взбираться по трубе, как по дереву.

Потом я покупаю электрическую плиту, в Икее – белую тумбу с алюминиевой мойкой. Я не могу оторвать взгляд от алюминия. Как богато. Так завещал Чернышевский. Мои руки отражаются в алюминии. Я нарцисс нового века.

Двухкомнатная квартира расположена недалеко от Серебряного бора, на предпоследнем восьмом этаже. Здесь много блаженного света, радужных искр, испускаемых чешским хрусталиком, на леске подвязанном Кристиной к карнизу, сияния и того светлого, щемящего чувства грядущего обновления. Я чувствую, как во мне зреет новое для меня ощущение стабильности, обретения гавани, покоя. И предвкушаю то ближайшее грядущее, когда, закончив ремонт и обустроившись на новом месте, я, может быть, отважусь на что-то более значимое и серьезное, чем короткие рассказы, которые я писал до этого, и, может быть, начну, наконец, повесть или даже роман.

– Зря я тебя бросила, поторопилась.

– Зачем ты так говоришь. Миша – отличный парень.

– Сержи, давай я сделаю тебе дизайн-проект. Сколько ты мне сможешь заплатить? Нельзя делать ремонт вот так и покупать всякое гэ.

Тысячу раз я просил ее не называть меня Сержи, но без толку. Но раз я Сержи, она будет на этих страницах Марго.

– Это не гэ. Это хороший кухонный ансамбль. Я купил его в Икее.

– Тут нужна женская рука. Вкус. Как насчет стиля джапанди?

– Почему бы тебе не направить энтузиазм на собственное гнездо?

Она открывает и закрывает дверцу кухонного шкафа, критически покачивая головой.

– Нет никакого гнезда. С меня довольно.

– О Господи, Рит. Как так?

– Алюминиевая? Ну Сержи, это прошлый век. Хватит с меня его истерик. Когда все хорошо, с ним хорошо. Но стоит хоть чему-нибудь выйти из-под контроля… этот зануда выедает мне мозг. Ты не представляешь, до чего у него противный голос.

– На что же ты будешь жить?

– На что живут художники? Портреты на заказ. Со временем раскручусь как дизайнер интерьеров. Папа кое-что подкидывает.

– Привет ему передавай.

– Ок.

– Где же ты живешь теперь?

– На даче, – она безнадежно махнула рукой, словно «дача» – это летняя развалюха без воды и тепла. На самом деле это добротный двухэтажный дом ее отца со всеми удобствами в коттеджном поселке «Севилья».

Через открытые настежь окна влетает теплый ветер с запахами реки и хвои. Вид потрясающий для города – река, сосновый бор. Я хожу из кухню в одну комнату, в другую и обратно, пытаясь представить интерьер своей мечты. Впервые в жизни мне выпала возможность создать пространство по собственному вкусу. Это будет практичный холостяцкий ландшафт. Только самое необходимое: письменный стол, диван, поле для гольфа, озеро для рыбной ловли, бар. На следующей неделе поставят пластиковые окна. Приезжал замерщик – он вышел на балкон, закурил и забыл, зачем приехал. Я окликнул его.

– Хотите панорамные окна на балкон? – очнулся он. – Такая красота – надо панорамные ставить.

– У меня пока на балкон, тем более панорамный, нет денег, – ответил я. – Обойдусь пока тремя окнами в квартире, а балкон как-нибудь потом.

В следующем месяце я планирую сделать на заказ шкаф-купе в японском стиле. Посажу сакуру и бонсай. Меня тянет на все японское. Я планирую сделать на потолке деревянные балки, как в традиционном японском доме. В ванной предстоит серьезный ремонт. Мне нужны деньги, я хочу денег, а денег нет. Все ушло на первый взнос. Когда-то мы с Ритой снимали двушку недалеко от зоопарка, после нашего расставания я нашел квартиру поскромнее и район подешевле и два года жил почти монашеской жизнью. Но теперь из аскета и романтика я превращаюсь в алчного буржуа, в голодный мятущийся дух, жаждущий золота и зеленых холмов. Отражение черной чашки в алюминиевой раковине успокаивает меня, оно похоже на отражение черной птицы в воде. Все кажется зыбким, призрачным, текучим. Сюжет в моей новой повести будет таким же слабо очерченным, со стертыми гранями, бесплотным, обманчивым, он уже плывет ко мне величаво из мерцающей пустоты.

А пока я засеиваю поля квартиры семенами полезных приборов, из них вырастет новый пейзаж, сажаю тенистый сад вещей и огород необходимой для жизни утвари. Но никаких ваз, не терплю бесполезные вещи, цветы, корзинки, подушки, безделушки не выношу.

Крис отрешенно созерцает свой паспорт. Держит на вытянутой руке, смотрит на него, как художник на созданное полотно. Кладет паспорт на подоконник, насвистывая, делает круг по комнате, потом резко оборачивается к окну – опа! Не сон! Лежит! Паспорт! Она снова его открывает и читает: Кристина Николаевна Баштан. Кристина Николаевна. Баштан. Счастливо вздыхает. На лице блаженство, будто она читает письмо любимого. И пальцем касается строчек. У нее с паспортом роман.

Она кладет паспорт на кухонный линолеум. Нет ничего красивее, констатирует она.

– Этому линолеуму нельзя доверять, – говорю я. – Давай лучше отразим твой паспорт в раковине.

В алюминии паспорт отражается бурым пятном.

– Нет, – говорит она, – лучше всего он смотрится на ладони.

– Да-а-а, – вздыхаю я умиротворенно, – настают хорошие времена.

Она смотрит на меня снисходительно. «Эх, Серега, разве можно сравнить твою квартирную удачу с экзистенциальным счастьем», – читается в ее взгляде.

– Да, теперь заживем, как люди, – кивает. – С новым паспортом я человек. И работу найти – тьфу. Раз плюнуть.

Мы стоим на балконе, вдыхая речную свежесть. Трясогузка зажала в клюве что-то зеленое. Нас переполняет волнующее чувство начала новой, удивительной жизни, и кажется, что и лет нам много меньше, не тридцать, не сорок, а, скажем, двадцать один.

– Лилу Даллас. Мультипаспорт, – повторяет Крис, старательно тараща глаза. – Мультипаспорт.

Мы с трясогузкой смеемся.

Зеленое

В черном костюме с щедрого Риткиного плеча Крис выглядит решительно и опасно. Рукава пиджака и брюки коротки. Я одергиваю и тяну рукава вниз.

– Не слишком строго для дизайнера? – говорю.

– Костюм – шах. Портфолио – мат! Пусть видят, что перед ними не какой-нибудь самовлюбленный лентяй, презирающий рутину, а редкий экземпляр, серьезный графический дизайнер, сочетающий в себе талант и дисциплину. Впрочем, ладно, я надену зеленую блузку, розовые бусы и надушусь бергамотом, а то и правда подумают, что у меня нет воображения.

В зеленой блузке в «Зеленый город» по зеленой ветке. Так называется компания. Крис отвергла предложения микояновского мясокомбината и одной известной косметической фирмы из-за того, что она тестирует продукцию на животных. После несчастного случая на рыбалке Крис вегетарианка и planetfriendly.

– Удочкой можно уничтожить мир. Ты знал? Рыбак-палач.

Не только. Удочкой можно порвать пейзаж пополам. Удочка-гильотина. Тогда опрокинется озеро. Деревья исчезнут, и место неба займет рыбья голова. Тьфу, сгинь!

Удочка – не лучший способ рыбной ловли. Лучший способ рыбной ловли – это японское искусство укай.

– Господи, помоги! Последний раз, Господи! Ты же знаешь, Господи, как нужно мне это место, оно идеально для меня, – бормочет Крис, воздев к потолку глаза. По потолку бежит таракан.

***

Кутиков заглядывает в лежащую перед ним бумажку:

– Ваши положительные черты характера?

– Креативность, ответственность, добросовестность, стрессоустойчивость, – чеканит заученное Крис. – Политкорректность, законопослушность, многофункциональность, вездесущность.