Я тебя присвою

– Какого хрена тогда вытворяешь?

– Не знаю…

– Поднимайся.

Не могу я выполнить это требование. Физически не могу. Ему приходится помогать. Подтягивая за плечи, смеряет меня тяжелым взглядом.

Даже стоя в ванне, я намного ниже ростом. Чтобы смотреть непосредственно Андрею в глаза, приходится чуть откинуть голову назад. В поисках равновесия, машинально упираюсь ладонями в каменную грудь. Цепляясь пальцами за мокрую ткань, пытаюсь удержаться на подкашивающихся ногах.

– Я просто запаниковала, – нахожу себе оправдание, при этом, сохраняя остатки достоинства, стараюсь, чтобы голос звучал спокойно.

Не хватало только, чтобы Рейнер решил, что я на голову двинутая.

Делаю себе пометку: не пить. Мне не помогает.

Подчеркиваем красным. Дважды.

– Сейчас сними с себя одежду и прими ванну, как человек. Так понятно? Отвечай, пожалуйста, на вопрос, когда я к тебе обращаюсь!

– Да, – выдавливаю, стуча зубами.

Напоминаю себе, что нахожусь здесь по доброй воле. Моя семья, как бы там ни было, нуждается в деньгах. Андрей эти деньги дал. Роли разыграны. Он рассчитывает на определенное поведение с моей стороны.

Я же, вероятно, нуждаюсь в его покровительстве. Куда мне еще идти, если не к нему? С таким долгом – это пожизненные обязательства.

Рейнер предлагает полгода. Я выдержу.

После недолгих внутренних колебаний, опять-таки с его помощью сдираю с себя мокрое платье. Оставаясь в белье, ненадолго отвожу взгляд. Решаюсь и… полностью обнажаюсь.

Впервые оказываюсь перед мужчиной без одежды. Шок парализует тело, расчетливо вычеркивая из сознания происходящее. Я даже прикрыться руками не сразу соображаю. Впрочем, стоит это сделать, Андрей качает головой и жестом требует прекращать детский сад.

Никогда в жизни не ощущала себя страннее, чем в эту минуту. Все мое тело, выказывая стыд и волнение, выразительно дрожит. Но я подчиняюсь, подставляясь под его оценивающий взгляд. С ног до головы покрываюсь багровыми пятнами.

Андрей же совершенно точно моим смущением наслаждается.

– Ты очень красивая, Барби.

У меня есть имя. Я не кукла.

Молчу, опасаясь спровоцировать более активные действия с его стороны. Я пока к этому не готова. Хорошо, что сейчас он просто смотрит на меня. Не прикасается, лишь за плечи удерживает. Слышу свое срывающееся, нездорово частое дыхание и мысленно молюсь, чтобы скорее отпустил.

Мне просто нужно привыкнуть. Я смогу.

– Ну, так что? Закончишь с мытьем самостоятельно? – его лицо остается серьезным, но в голосе слышится насмешка. – Или мне помочь?

– Сама… – едва ловлю дрожащую челюсть, чтобы заставить ее функционировать.

– В этот раз, чтобы без глупостей.

– Хорошо…

Отпускает и тут же вынужденно ловит мое ослабевшее тело. Не давая грохнуться, помогает опуститься в воду. Я сажусь, поджимаю к груди колени и, обхватывая их руками, настороженно смотрю на Рейнера. Пока он… не начинает раздеваться.

С изумлением моргаю, прослеживая за тем, как он разводит промокшие полы и снимает с себя рубашку. При виде поросшей темными волосками рельефной груди, в очередной раз всеми возможными красками заливаюсь.

– Передумала?

Резко отворачиваюсь. Зажмурившись, опускаю голову так, чтобы волосы ширмой закрыли лицо.

Ванна не такая большая, но нас двоих, вероятно, все же поместит. Или не поместит? Хочу ли, чтобы он мне помогал?

Господи, ведь это же Андрей Рейнер! Герой моих девичьих грез… Глупых девичьих грез!

– Ты обещала, что справишься сама, – его голос долетает примерно с того же расстояния. Но шорох одежды больше не слышу. – Начинай, Барби. Если не хочешь, чтобы я тебе помог.

Хорошо, что иногда тело реагирует за нас. Не знаю, откуда берется концентрация в движениях, но руки хватают мыло и мочалку, производят нехитрые манипуляции, и вот я уже рьяно до красных полос растираю кожу.

С облегчением выдыхаю, когда Андрей, оставляя меня в покое, шагает в душевую кабину. Череда активных действий позволяет мне закончить купание раньше него. Рискуя все же разбить голову, резво выскакиваю из ванны и бросаюсь к полотенцам. По пути поскальзываюсь, но каким-то чудом удерживаю равновесие.

Оборачиваюсь махровым полотном. Волосы промокаю уже в спальне. Избегая последующих возможных контактов с Андреем, преодолевая внутренний протест, гашу верхний свет и забираюсь в постель. Сворачиваюсь на самом краю калачиком и, зажмурившись, прогоняю взбудораженные мысли и образы. Того, что он видел меня голой… Того, что между нами должно случится. Его самого… Прогоняю… Безуспешно…

4

Рейнер

В нашей, годами готовящейся к сносу, многоэтажке не было нормальных семей. Нормальные в нашем бараке не задерживались, каким бы плачевным ни являлось их финансовое положение. Оценив даже не условия, а скорее контингент, адекватные люди искали любые пути съехать. Бежали без оглядки.

В каждой затхлой квартирке нашего убогого клоповника жили свои демоны. В моей – этим демоном был я. Рос, как принято говорить, безотцовщиной. Мать со мной намучилась. Лишь стоя у нее на могиле, понял все, что не оценил при жизни. Тогда и слова все дошли до сознания, и слезы все вспомнились, когда ловила у порога за руку, просила остаться дома, не ходить, не ввязываться, сойти с кривой дорожки… Только в моем мире, если ворвался под купол, назад хрен вернешься. Я над пропастью прошел, от края до края. Сейчас не знаю, то ли молитвы матери уберегли, то ли сам Бог по нитке провел. Наверное, то и другое вывело.

Барби нравилась многим. На нее толпой заглядывались. Не я один.

Раз мазнул взглядом, и по-любому вернешься досматривать. Наградила природа нереальным сочетанием кукольной и одновременно женственной красоты. Стоило ей появиться во дворе, вся наша дурная компашка стихала. Так и глазели.

Тихая, кроткая и скромная – такой я ее запомнил. Взгляд в землю упрет и едва не бегом мимо нас несется. Случалось, глаза на пару секунд поднимет, глянет взволнованно, а у меня внутри – будто разрыв связок. Ни с кем больше подобного не было. Ни до, ни после.

– А красивая эта Барби, – протянул как-то Шолох, провожая девчонку мутными зенками. – Я бы за ней приударил…

– Зачем?

Уже понимал, к чему этот черт ведет. Мозги сходу закоротило. Но решил уточнить, дабы сразу для всех акценты расставить.

– Ну, и того… А че? Классная…

– Еще раз что-то подобное услышу, я, сука, твой ебальник о бетон оприходую. Размажу до кости, быдло ты безмозглое.

Говорил с выверенным хладнокровием, хотя внутри все так и клокотало. Тогда уже понял, если точнее, то от Сауля набрался, что именно подобным путем проще всего подавить другого человека. Не ором, и даже не благим матом. Интонациями порубать. Силой и, граничащей с дурью, уверенностью.

Шолох сходу обосрался. Но я все же не удержался, размазал его кровяху по бетону. Такая звериная ярость обуяла, как представил, что кто-то к Наташке притронется. Это был мой первый и последний мордобой за девчонку. Жестокий и зрелищный. Все запомнили, не только Шолох.