«Крутится-вертится шар голубой»

После освобождения из плена Гершону не суждено было вернуться в Крынки – по условиям Брестского мира территория Гродненской губернии отошла к Германии. Он принял решение отправиться в Польшу, в Белосток, в надежде разыскать там Якова.

Якову повезло больше – его миновала участь пленника. Он воевал в Винницком летучем отряде до последних дней его существования, а после вернулся в родной город. Вскоре Гершон его там и нашел. Яков помог товарищу устроиться на фабрику, на которой работал сам, ввел в круг анархистов-синдикалистов.

К тому времени эйфория, охватившая анархистов после Октябрьской революции, уже прошла. Гершон все отчетливее осознавал противоречия между их взглядами и взглядами большевиков. Поначалу разница в подходах к устройству нового общества казалась ему несущественной. Но по прошествии времени пропасть в идейных разногласиях становилась очевидной. Большевики взяли курс на строительство новой централизованной государственной машины, которая сосредотачивала в своих руках все средства производства. Анархисты не могли с этим согласиться, полагая, что общество следует строить «снизу вверх», создавая независимые профсоюзы и комитеты сельских тружеников, которые и должны распоряжаться всеми средствами производства.

Анархисты Белостока также не приняли настоящего положения вещей. Отрицая террористические методы борьбы, в качестве основного своего оружия они видели всеобщую экономическую стачку. Для ее подготовки анархическая организация начала проводить агитацию среди работников своей фабрики и других промышленных предприятий Белостока. Был создан организационный комитет, который устраивал митинги, занимался просветительской работой среди рабочих. Будучи наиболее подкованным в теоретическом плане и обладая опытом анархической работы, Гершон стал одним из лидеров этого комитета.

В июле 1921 года анархисты провели несколько забастовок на различных промышленных предприятиях города, требуя предоставить профсоюзным организациям права на участие в управление производством, выступая за повышение оплаты труда. Они также выдвинули требование о снятии ряда запретов, ограничивающих свободу работников в период работы.

Многие рабочие поддерживали требования анархистов. Воодушевленные этой поддержкой, комитет приступил к подготовке всеобщей забастовки в Белостоке. Во время проведения очередного митинга, призывающего рабочих города поддержать забастовку, полиция арестовала большую часть руководителей анархистского движения. Гершона забрали прямо с самодельной трибуны, на которую он только что взобрался, чтобы произнести речь.

Всех арестованных поместили под стражу; началось следствие. Отношение властей к анархистам, как и к представителям иных политических течений, было довольно гуманным: их рассматривали не как врагов, а как идейных противников. Через несколько дней всех задержанных освободили из-под стражи в ожидании суда. Гершон не стал испытывать судьбу и решил бежать в СССР, туда, где свершилась революция, где можно найти новых сторонников, где есть больше шансов продолжить борьбу и реализовать свои цели.

Купив билет на поезд, он выехал в город Барановичи, находившегося в шестидесяти километрах от границы. Там он связался с местными анархистами, у которых был налажен надежный «коридор». Они познакомили Гершона с полезными людьми, а те свели его со своим извозчиком. В неприметной повозке, запряженной уставшей от долгой жизни лошаденкой, извозчик доставил его до пограничного местечка Рубежевичи, расположенного в восьми километрах от границы. В Рубежевичах по инструкции, полученной от извозчика, Гершон нашел нужного человека, заплатил ему пять тысяч марок, и ночью тот перевел его через Польско-Советскую границу. Так Гершон Йоселевич Тарловский оказался на территории СССР.

8.

Обычно Иосиф ставил перед низким креслом, на котором сидела жена, небольшой столик. За ним она завтракала, обедала и ужинала. После еды он убирал столик, чтобы Диане было удобно вставать и бродить по комнатам. Поначалу жена еще ходила сама. Правда, это создавало дополнительные проблемы. Ее нельзя было оставить одну: она находила и перекладывала в самые неожиданные места документы и ключи от квартиры, прятала одежду, посуду, после чего Иосифу приходилось часами все это искать. Тогда он собрал все ценные вещи и документы, убрал их в шкаф и запер на ключ. Главное было самому не забыть, куда положил ключ от шкафа – память в восемьдесят с лишним лет начала подводить.

Однажды днем он задремал и не уследил, как Диана открыла английский замок входной двери и вышла на лестничную клетку. Каким-то чудом он вовремя проснулся, заметил, что жены нет в квартире, и запаниковал. В последний момент, догадавшись, он выскочил на лестничную клетку. Диана стояла у края лестницы, обеими руками вцепившись в перила, готовая шагнуть на непослушных, подгибающихся ногах вниз. После этого случая Иосиф стал запирать дверь на ключ, ключ убирал подальше, с глаз долой, чтобы Диана не смогла его найти.

Прошло время, и Диане стало трудно самостоятельно вставать. Утром Иосиф спешил к ее постели, целовал в щеку: «С добрым утром, любимая!» Затем он придирчиво осматривал ее лицо, плечи, руки – так он контролировал, все ли в порядке с женой. Он поднимал ее под руки, помогал дойти до ванной, после этого сажал в кресло. Это черное кожаное кресло они вместе с сыном купили специально для нее. Иосиф долго ходил по огромному мебельному магазину, тщательно анализируя параметры. Он выбирал низкое и глубокое кресло, чтобы Диана с него не упала.

Днем, ухватив жену подмышки, он поднимал ее с кресла и упорно заставлял ходить по квартире, водя под руку. Диана слабела, едва переставляла ноги, и порой Иосиф практически тащил ее на себе из последних сил. Вскоре в одиночку с этой задачей он уже не справлялся. Пришлось нанимать сиделку, которая помогала ему утром и вечером. Днем на помощь приходили взрослые дети и вместе с Иосифом, под руки, водили маму по квартире. Диана порой пыталась сопротивляться, не понимая, что от нее хотят, куда ведут. Потом она вообще отказалась ходить. Из-за недостаточного количества движений мышцы дрябли, атрофировались. Ступни изуродовал артроз. Он изогнул, искалечил ноги, ступать на них было невозможно. Иосиф пришел в отчаяние. Движение – это жизнь. Диана должна двигаться! Диана должна жить! Они всегда будут вместе! И он, как умел, начал делать с ней гимнастику, тряся и поворачивая ее руки, ноги, шею.

Наступил день, когда Диана Геннадьевна перестала самостоятельно принимать пищу. Еще утром она ковыряла ложкой творог с размоченными сухофруктами, складывая в рот ложку за ложкой. Половина содержимого до рта не доходило, падало на стол, на колени, на пол. Но тем не менее она ела. После еды Иосиф мокрым полотенцем протирал жене лицо, руки, подметал пол вокруг стола. Сегодня он, как обычно, приготовил обед и поставил перед женой тарелку с супом. Она посмотрела на еду, нахмурилась и отвернулась. Муж попытался ее уговаривать, но Диана вдруг занервничала, закричала:

– Не говори мне такие слова! Как ты смеешь?

Иосиф растерянно стоял перед ней, не зная, что делать. Диана не хотела брать ложку в руки. Тогда он сам начал кормить жену. Поначалу она отворачивалась, плотно сжимая губы. Иосиф смотрел на жену сквозь слезы, ложка дрожала у него в руке. Но когда капля наваристого бульона наконец попала ей в рот, она перестала сопротивляться и начала есть.

Помимо физического угасания, Диану безвозвратно покидали остатки разума. Речь становилась все менее связной. Она не помнила событий последних дней, месяцев, лет, зато память, откатываясь назад, четко в хронологическом порядке возвращала ее в давно минувшие дни. Сегодня жена была студенткой. Доев суп, она радостно посмотрела на Герасима и спросила:

– У нас сегодня тренировка? Вы наш новый тренер?

Иосиф безропотно кивнул головой. Зачем спорить, возражать, убеждать, что все это осталось в далеком прошлом? Диана не поймет, начнет злиться, спорить, обижаться, и в результате он сам будет нервничать.

В институте Диана занималась спортивной гимнастикой, благодаря чему до преклонных лет сохраняла прямую осанку и легкую походку. Сейчас она начала готовиться к тренировке. С трудом поднимая негнущиеся руки вверх, она пыталась выполнять разминочные упражнения, раскачиваясь туловищем из стороны в сторону. Ноги, по всей видимости, тоже выполняли какие-то движения, но только в представлении Дианы. Пусть подвигается, с облегчением вздохнул Иосиф, это ей полезно.

Иосиф ни на миг не переставал разговаривать с женой. Кормя ее с ложки, он рассказывал ей о детях, внуках, правнуках. Переделав все дела, он садился рядом и вслух вспоминал их лучшие дни. Для него все дни, прожитые с Дианой, были лучшими.

Сейчас жена целыми днями неподвижно сидела в кресле. У Иосифа появилась возможность выходить из дома, не привлекая на помощь соседку, которая прежде приходила посидеть с Дианой, когда Иосифа уходил в магазин. Но у него по-прежнему сохранилось ощущения страха, что с женой может что-то случиться в его отсутствие. И он каждый раз торопился вернуться к своей Диане. А она даже не замечала его отсутствия и сидела, витая в своем далеком мире.

Иногда она начинала стучать пятками об пол – обеими ногами сразу, потом попеременно. Тук-тук-тук-тук, тук-тук, тук-тук. Получалось довольно громко. В старом хрущевском доме слышимость была хорошей, и соседи снизу начали жаловаться на странный стук из квартиры Иосифа. Он ничего не мог сделать с женой, ей понравились эти незамысловатые движения, и она рефлекторно целыми днями отбивала пятками ритм. Соседи продолжали жаловаться. Иосиф приходил в отчаяние, не зная, что предпринять. Выход нашел сын: он положил под ноги маме толстое одеяло, которое смягчало удар и заглушало звук. Жалобы прекратились.

Когда Диана перестала ходить, с одной стороны, стало легче. Пропала необходимость непрестанно наблюдать за ней. Сейчас она никуда не могла уйти, ничего не прятала. Но возникли другие трудности, главная из которых – гигиенические процедуры, в частности, банные дни. Хотя расстояние от кресла до ванной составляло всего несколько метров, преодолеть их была целая проблема. Иосиф вдвоем с дочерью под руки вели, точнее, тащили Диану по квартире, протискиваясь через узкие проходы «хрущевки». Дойдя до ванной, Иосиф держал жену обеими руками, пока дочь снимала одежду. После этого он сажал Диану на край ванны и держал за подмышки, а дочь перекидывала ее ноги. Далее шел самый тяжелый этап: Иосиф, собрав все силы, опускал в ванну саму Диану и уходил отдыхать, пока дочь мыла маму. После этого вся операция происходила в обратном порядке: взять за подмышки, поднять, посадить на край ванны, перекинуть ноги на пол, вытереть тело, волосы, одеть, взять под руки, дотащить до кресла.

Но однажды Иосиф не смог больше участвовать в этом процессе. Ночью он проснулся от глухого стука. Прибежав в комнату, где спала жена, он обнаружил ее лежащей на полу. Тахта, на которой спала Диана, была невысокая, и, упав во сне, она, к счастью, не ударилась, ничего себе не повредила. Оставлять жену на полу Иосиф не мог, и в одиночку затащил ее обратно на постель. В результате у него вышла застарелая грыжа.

После операции Иосифу больше нельзя было поднимать Диану. Сейчас в банный день приходил сын. А еще пришлось искать вторую сиделку. Это привело к новой проблеме – координации одновременного прихода двух женщин. Можно, конечно, перевести Диану на лежачее положение, не поднимать по утрам – сколько инвалидов ведут лежачий образ жизни. Но это лишит жену того минимума движений, который у нее остался. И тогда…. Иосиф не хотел об этом думать. Диана должна сидеть днем, должна шевелиться! Для того, чтобы поднимать и проводить утренний туалет с человеком, который абсолютно тебе в этом не помогает, необходимы два человека. Все остальное – магазины, стирка, приготовление еды – Иосиф брал на себя. Пока он еще мог, пока справлялся.

Больше всего Иосиф боялся, что однажды у него не будет сил ухаживать за своей Дианой, которая таяла с каждым днем.

А ведь когда-то она была совсем другой – ловкой, крепкой, отважной.

Детям было тогда четыре года. Они уже жили в своем новом пятиэтажном кирпичном доме. Времена тогда были спокойные, не то, что нынче – детей отпускали гулять во двор одних, и Алеша с Леной вольготно бегали в веселой компании соседской ребятни.

В тот день Диана крутилась на кухне, готовя ужин к приходу мужа, а дети гуляли на улице. Алеше, сорванцу и неутомимому нарушителю всех заведенный порядков и общепринятых приличий, вскоре надоело чинно ковыряться совочком в песочнице. Побросав формочки, он принялся нарезать круги по двору в поисках приключений. И вскоре приключения нашлись. Внимание мальчика привлекла пожарная лестница, ведущая на крышу дома. Это сейчас такие лестницы обрезают на уровне чуть ли не второго этажа. Но их дом был первой «хрущевкой» в городе, и, очевидно, строители не предусмотрели, что дети бывают разные, тем более такие, как Алёша. Лестница начинались от самой земли.

У сообразительного и находчивого четырехлетнего мальчика мысли пулей просвистели в голове, и, наконец, выпорхнула одна, самая подходящая. Подойдя к стене, он ухватился за железные прутья и стал карабкаться вверх. Маленькая Лена с восторгом смотрела на брата: он так напоминал ей обезьянку, которую они недавно видели в цирке. Она так же ловко взбиралась по веревочной лесенке под самый купол шапито. Алеша был ничуть не хуже той обезьянки, даже, пожалуй, лучше – пятиэтажный дом был значительно выше циркового купола. Остальные ребята тоже приостановили изготовление куличиков, вылезли из песочницы и, задрав головы, с восхищением и завистью смотрели на товарища. В какой-то момент соседский Колька не утерпел и тоже начал взбираться вслед за Лешей. Но, преодолев метра три, посмотрел вниз и осторожно спустился обратно.

Лена приплясывала внизу и, тыча пальчиком вверх, гордо хвасталась подошедшей тете Клаве, что это ее брат. Тетя Клава как-то разом побледнела и скрылась в подъезде.

Когда мама, в одном халатике и домашних тапочках выбежала во двор, Лена сначала удивилась: холодно, все люди ходят в пальто, а мама так легко одета. Даже летом мама всегда нарядно одевалась, когда выходила на улицу, а тут – домашний халат и тапки на босу ногу. Но тут же удивление сменилось страхом: сейчас Лешке попадет. У девочки уже сложились кое-какие представления о том, что можно, а что нельзя, и по опыту она знала, что все, что делает брат, как правило относится к «нельзя».

К удивлению Лены, мама не стала кричать и ругаться на брата. Подбежав к лестнице, она стряхнула с ног тапочки и молча начала карабкаться вслед за сыном. «Вот здорово!» – подумала девочка. «Оказывается, мама вовсе не такая и строгая. Она вполне классная – как смело лезет по лестнице!»

К Лене снова вернулось восторженное настроение и ощущение праздника.

К ребятам, наблюдавшими за происходящим, присоединились возвращавшиеся с работы родители. Но, в отличие от детей, они не издавали радостных возгласов, а, наоборот, строго одернули ребят, когда те попытались криками придать ускорение своему отважному другу. И лица у родителей были очень напряженные и испуганные.

Расстояние между двумя фигурками на пожарной лестнице сокращалось: опустив голову и увидев маму, Алеша решил ее подождать. Он остановился на уровне между третьим и четвертым этажами, чтобы дальше лезть уже вместе. Мальчик тоже преисполнился гордости за маму, которая единственная из всех стоящих внизу взрослых решилась к нему присоединиться.

Тем временем Диана поравнялась с сыном и осталась стоять на две ступеньки ниже него, ухватившись руками за перекладину над его головой. Улыбаясь, она что-то говорила Алеше, но, стоя внизу, Лена, как ни пыталась, не могла расслышать ни слова.

Алеша выслушал маму, кивнул головой, и они начали очень медленно спускаться – лезть вниз всегда сложнее, чем наверх. Диана по-прежнему находилась чуть ниже сына, перебирая руками у него над головой, своим телом прижимая его к лестнице.

Лена испытала некоторое разочарование – цель не была достигнута, хотя до крыши оставалось всего ничего. Наверное, мама устала и уговорила брата отложить восхождение. Главное, не пропустить, когда они соберутся лезть в следующий раз. Сама девочка даже не примеряла к себе подобный подвиг: она боялась высоты до дрожи в ногах, до обморочного состояния, так, что даже на балкон своего третьего этажа отказывалась выходить.

Тем временем Диана ступила на землю и, не дожидаясь, пока сын преодолеет оставшиеся две ступеньки, подхватила его подмышки и сняла с лестницы.

И грянул гром. И небо разверзлось. И разразилась буря. Столь резкое изменение маминого настроения повергло Лену в шок. На голову брата обрушился настоящий ураган маминых до сего момента сдерживаемых чувств. Сестра с ужасом смотрела, как недавний герой на ее глазах превращается в негодного мальчишку, паршивца, божье наказание, поганца и еще много в кого. Алеша мужественно переносил неизбежное, ковыряя носком сандалии песок и с тоской разглядывая непокоренную вершину.

А Лена неожиданно заплакала. Вообще-то, она любила поплакать по всякому поводу, но на этот раз это был вовсе не пустяк. Ей было обидно слышать эти незаслуженные упреки; она жалела брата, понимая, что подобный подвиг ему повторить не суждено. Как все-таки несправедливо устроен этот мир! Как жаль, что она не может уберечь брата от этой неправоты.

Всю свою детскую и подростковую жизнь Лена, как могла, по-своему защищала брата. Она покрывала все его несметные прегрешения и шалости, умалчивала о школьных проделках брата, лишь бы родители не узнали о них, лишь бы гром и молнии не полыхали над головой Алеши. В свое время Диана благоразумно решила, что дети не должны учиться в ее учебном заведении, чтобы не быть там на особом положении, и отдала их в школу в своем микрорайоне. Когда классный руководитель все же приглашал ее «на ковер» по поводу поведения Алексея, она, сжав зубы, стойко проходила через весь этот позор. Дома же доставалось обоим: и сыну – за то, что вытворил в очередной раз в школе, и дочери – за то, что не рассказала об это вовремя.

9.

На следующий день после возвращения Сони и Герасима бабушка Люба сбегала за докторшей, которая обычно приходила в их дом, когда кто-либо из жильцов сильно болел и сам не мог дойти до амбулатории. Это была высокая полная женщина с седыми волосами, уложенными башней вокруг головы. Однажды она приходила и к Йосе, когда у него поднялась высокая температура и сильно болело ухо. Он еще долго помнил эту тетеньку. Она наклонилась, нависла всем своим огромным телом над ним, словно грозовая туча, затем положила одну руку на его макушку, и холодными цепкими пальцами другой руки начала щупать за ухом. Было так больно, что Йося вскрикнул и схватил седую тетеньку за коленку. Она бросила на мальчика такой строгий взгляд, что тот отдернул руку и, зажмурив от боли глаза, мужественно терпел ее щупанье. Долгое время после этого случая Йося каждый раз, завидев докторшу, жмурился и вжимал голову в плечи – вдруг она опять захочет пощупать ему за ухом.

На этот раз докторша даже не взглянула на маленького Йосю. Она чуть замешкалась у двери, протирая ботинки о брошенную у входа тряпку, и сразу направилась к дивану, на котором лежала мама. Бабушка юркнула вперед и успела подставить докторше стул.

– На что жалуетесь? – дежурным голосом спросила врач и протянула к маме руку.

Йося в ужасе зажмурился – сейчас эта тетка будет трогать его маму и делать ей больно! Он хотел даже закричать, чтобы она не смела так делать, но ничего страшного не произошло. Докторша взяла маму за запястье и, следя за секундной стрелкой на ручных часиках, зашевелила губами. После этого она рассматривала мамино горло, засовывая туда чайную ложку обратным концом, и, наконец, долго слушала трубочкой ее грудь и спину.

– И давно это у вас? – спросила она озабоченно.