– Лежи, – вздохнул он. – Я вызываю рвоту.
– З-зачем?
– Играть так играть! – фыркнул он.
Что он там с собой сделал жуткого, ради меня, не знаю, но звуки показали, что ему удалось. Потом он искал кувшин, чтоб лицо умыть. Сама ему отнесла, опираясь о стену. Потом он ушёл, оставив меня страшно усталую и безумно счастливую. Едва легла – сразу провалилась в сон.
Камень 80-ый
Сандхья очнулась в своих покоях, поверх расстеленных двух одеял. Потянулась, распрямляя усталое тело. Не сразу поняла, где она и куда делось жаркое солнце, от которого золотые украшения на теле так раскалились и, казалось, прожигали кожу. Да, впрочем, светильник, стоявший поодаль у изголовья, осветил край её скромных покоев. Вещи, подаренные настоятелем, которые ей в очередной раз захотелось выкинуть.
– Ночь ещё! – поняла танцовщица бога.
Дёрнулась, вскочив.
– Ночь уже?!
Кто принёс её, измученную и сознание потерявшую, она не сомневалась. Ни когда только очнулась в своих покоях, ни когда торопливо отмывала пот и пыль чистой прохладной водой из большого таза, найденного возле светильника.
– И если я светильник смахну и пожар устрою, и если, заметив, захочу помыться… – тихо сказала Сандхья самой себе. Потом уже, когда тело вытерла и в чистые одежды облачилась – самые нарядные, добавила: – Да благословят тебя боги лучшей женой из всех, Аравинда! Той, которая заботиться будет о каждой частичке твоего тела и жизни!
Торопливо поднесла светильник к металлическому зеркалу и, вглядываясь в лицо своё в глубине, торопливо украшения поправила. Нет, заново расчесала волосы, падающие волнами. Пришлось помыть, чтобы смыть грязь. А сушить было некогда и негде.
«Неясно, которая часть ночи уже прошла» – вздохнула молодая женщина, поспешно промакивая волосы тканью и заново надевая украшенья. Самые лучшие. Цветов свежих не было, да и кто бы принёс ей, наказанной? А ещё гхунгру на щиколотки – пусть бубенцы поют многоголосо в такт каждому удару её и движению.
«Да, впрочем, лучше уж так, чем вообще ничего» – и, подхватив огонь, подаренный ей Аравиндой, разыскала светильник свой, наполнила гхи, зажгла. И, сжимая оба в хрупких руках, побежала к храму.
Сегодня было пугающе тихо и темно. Стражников на пути отчего-то совсем не попалось.
Сандхья благополучно добралась до храма, никем не остановленная – вот радость – и, сбавив шаг, медленно и величественно поднялась по ступеням. Там, во мраке, ожидала её статуя Индры.
– Вы – мой бог, о дэврадж! – она опустилась на колени и, поставив светильники, склонилась, коснулась осторожно руками и головою его стоп, выпрямилась, ладони сложив у груди. – А он – моё сердце. Я не смею просить у вас прощения. Но я не смею предавать мою любовь!
А потом, немного вслушавшись в тишину, дэвадаси поднялась. Изящно наклонилась за светильниками. И, стала кружиться перед статуей раджи богов, разбрызгивая густые струи волос и искры света, разрывающие темноту. Наклоны, изгибы… казалось, что во тьме течёт огненная река. Что струя огня вышла из камней пола и поднимается вверх.