Лучезарный след. Том первый
– Да ничего, – скрывая обеспокоенность за неубедительным равнодушием, ответила я.
Дня три Радмилка снова собиралась уйти жить к Златке. Потом они с Верещагиной подписали приговор бутылке игривого, задушевно побеседовали и опять превратились в подруг.
Короче, последние два с лишним месяца жизнь наша лупила кипятком из брандспойта. Не щадя окружающих. После выяснилось, что всё происходящее являлось цветочками. Ягодки нас ждали впереди. Причём ягодки ядовитые, а налопались их мы все от пуза. В особенности я.
Лучезара влюбилась.
У неё с парнями как-то плохонько отношения складывались. Она толком ничего не рассказывала, но из нескольких ненароком брошенных фраз мы с Радмилкой поняли, что Лучезару когда-то предал мальчик, которого она без памяти любила. Потому теперь для неё все представители мужского рода – нравственные уроды и совершеннейшие имбецилы.
И тут – здравствуй, дружок!
Оттолкнусь от начала.
Пятнадцатое грудня начиналось пасмурно. Мне всегда по утрам просыпаться сложно, а зимой особенно. Небо вечно затянуто. Солнца не хватает. Со светом перебои. Батареи не накапливают достаточного количества энергии. В общем, медведи правильно делают, что зимой спят. Хотя я зиму всё-таки люблю. Особенно к вечеру, когда просыпаюсь окончательно.
А ещё я в тот день с работы только утром вернулась. Смена выдалась напряжённая. Пожалуй, самая запоминающаяся в моей недолгой практике.
Сначала за мой столик присел парнишка лет двадцати. На лице его отпечаталась невыносимая душевная мука. Ему явно хотелось надраться. Страдалец вызвал симпатию. Он заказал всё самое дорогое из меню. С горестным видом уплёл и выпил принесённое. А потом испарился. Сперва никто не думал, что он ушёл совсем – куртка осталась висеть на спинке стула. Ну, мало ли как бывает, вышел подышать. Куртка неплохая, хоть и ношеная, потеряла владельца, как я плательщика. Симпатия сдохла в конвульсиях.
Позднее явились посетители из разряда Званых Гостей. Эти смыслом жизни видели разбой на центральной улице. То есть уважаемые люди. Они приехали вкусно покушать. И тут наш повар прокололся. В тарелке главаря (того, у кого самая широкая физиономия) обнаружилась муха. И не то чтобы она, почувствовав внезапный приступ дурноты, упала сверху, пока я несла суп к месту назначения. Муха попала в замес ещё на стадии варки. ЗГ-исты потребовали повара. Мальчишка работал у Владимира вторую неделю. Хозяин взял его по рекомендации своей знакомой в помощь старшему повару. У того имелся помощник, но знакомая едва ли не умоляла. О благодетельстве Владимир, видимо, сильно жалел в тот момент, когда рассыпался в извинениях перед клиентами. Незадачливый кашевар стоял рядом бледный, как халат патологоанатома. Капли пота текли по его лицу, веко дёргалось. Я понимала, что он чувствовал, и сама испытывала нечто похожее. Потому что поужинать к нам зашли явно не те люди, которым можно вот так запросто подать к столу невинно убиенную муху. И вот стояли мы втроём перед суровыми мужчинами и про себя молились. Попутно вспоминая, не оставили ли в этой жизни неоконченных дел. Через минутную бесконечность толстомордый сказал, что ко мне никаких претензий, и я, возликовав, поспешила освободить его поле зрения.
Владимир, заикаясь, обещал месяц бесплатных ужинов. Пришёл старший повар. Выдал свою порцию извинений и сказал, что уже готовит своё фирменное блюдо в качестве оплаты морального ущерба. Мальчишка-помощник выглядел так, будто вот-вот упадёт без сознания. Он оставался способен только на нечленораздельное лепетание.
Здравко, осторожный напарничек, ожидал меня за дверью и тут же утащил в подсобку.
– Переждём, – объяснил он свои действия и закрыл дверь на щеколду.
Всё завершилось нормально. Юный повар оказался уволенным, фирменное блюдо никто не попробовал. Клиенты покинули харчевню. А ближе к ночи завалились другие. Мои любимые. И опять неудача. Блондин только вновь начал интересоваться моими планами на завтра, как у него зазвонил мобильник, и посетители сорвались с нагретых мест. Интересно всё-таки, кто они Добролюбу?
Позднее поток посетителей не прерывался. Тяжёлая вышла смена, вспоминать не хотелось. Я легла в шесть утра. Какая учёба в девять? Продолжила дрыхнуть. Лучезара тоже. Замечу: я прогуливаю занятия в том случае, если совсем не имею сил их посетить. Для Лучезары прогулы – жизненная позиция.
Проснулись мы часа в два. Потому что Радмилка вернулась из Академии взвинченная и, невзирая на наше изнеженное состояние, взялась выплёскивать эмоции.
– У нас сейчас грызня такая случилась на законоведческой практике, – объявила она, снимая возле двери сапоги. – Меня наш преподаватель удивляет, сил нет. Я знаю, что он любит, когда ученики вступают в теоретические споры. Так рождается истина и всё такое. Но тут же борьба менталитетов! Это неискоренимо! И главное, имело бы отношение к лекции. Сидим, пререкаемся, а он улыбается!
У Радмилки в группе есть учащиеся, приехавшие из Подпекаемых земель, из Заокеанья, с Западных островов. Со всех восьми континентов. И естественно, представители каждого народа считают, что именно они живут как должно. Иногда даже высказываются по данному поводу.
И вот кто-то брякнул, что мы, русичи, кругом неправильные. Потому что у нас мужчины и женщины в банях и душе вместе моются, не делая из наготы проблемы (кто там чего не видел? Обычная традиция с древнейших времён) и ещё мы к геям недостаточно толерантно относимся.
Слово «толерантно» резануло слух. Мой преподаватель по отечественной словесности развлекается тем, что подыскивает родные синонимы к заимствованным словам. Правда, он же утверждает, что вопрос заимствования довольно спорен. Ещё неизвестно кто у кого и что заимствовал. Основа-то языков одна. И приводит примеры. Допустим, глагол «видеть», а к нему приблудное словечко «видео». Корень один, это понятно. Зато «аудио» мы сейчас не произносим, но явно когда-то произносили. Ведь сохранился в текстах, близких к сказочным, возглас «ау» в значении «услышьте меня хоть кто-нибудь!»
Однако тут же я забыла о языковых изысканиях и толерантности и переключилась на геев, ибо Радмилка продолжала:
– А я отвечаю: да обыкновенно мы к ним относимся! Хорошие, наверное, мальчики. Просто, говорю, у вас, на Островах, перенаселение. Геи помогают решать проблему. Плодиться они не стремятся. А у нас демографическая ситуация, не то чтобы радостная. Нам потворствовать однополым бракам ни к чему. И всё такое прочее.
Слушая Радмилку, мы с Лучезарой проснулись окончательно. Я глянула на часы и сообразила, что пора бы уже подниматься. Чародейка времени не наблюдала.
– Девчонки, может, пельменей сварим? – подала она голос из кровати.
Покушать Лучезара всегда не прочь. Как это у неё нигде ничего не откладывается? Я вот у Владимира начала отъедаться. Стоит контролировать себя. Потому от пельменей отказалась.
Радмилка полезла к форточке, чтобы достать из неё сумку с продуктами.
– Слушай, Верещагина, может, мы всё-таки купим холодильник? – не в первый уже раз подняла она вопрос. – Ты постоянно тратишься на продукты. У нас самый большой мешок за окном висит.
– Измеряла? – скептически вопросила Лучезара. – Весной купим. Зимой энергии мало, да и на улице продуктам хорошо.
Резонное замечание, но только для поздней осени. Когда столбик термометра уползёт от холода вниз и забьётся в щель, продуктам за стеклом станет не совсем комфортно. Раньше в нашей комнате стоял холодильник. Старый, дряхлый, от предыдущих жильцов достался. А тем – от прежних. Мы его Надёже отдали как подарок на свадьбу. Денег ни на что новое у нас тогда не водилось. Кстати, надо поинтересоваться у остальных, водятся ли они сейчас. Надёже скоро рожать. Опять подарок нужен.
За едой Радмилка продолжила хаять сокурсников. Но уже так, для порядка. Надвигающаяся сытость неизменно приводила её в состояние покоя и добродушия.
Попив кофе, я убежала на учёбу. Стоило попасть хоть на последнее занятие. Вернулась через пару часов. Соседки отсутствовали, и я порядочный кусок времени чувствовала, что отдыхаю и восстанавливаю душевное равновесие в беззвучии и покое. А ближе к ночи забеспокоилась. Радмилка обычно раньше с рынка возвращается. Лучезара любит погулять ночами, но старается предупреждать.
Я уже легла, уснуть только никак не получалось. И тут Верещагина буквально ворвалась в комнату и включила свет.
– А что, Милка ещё не вернулась?
Милка, по-моему, – имя для коровы, я предпочитаю говорить «Радмилка».
– Должна? – расслабленно отозвалась я, прикрывая глаза от света.
– Ряша, тогда мне надо у тебя кое-что узнать.
Ряша, по-моему, – имя для домашней крысы.
– Не называй меня так, – я перевернулась на другой бок, делая вид, что сплю.
– А что? Замечательное сокращение от Добряши.
– Иди в баню!
– Почему? – Лучезара села рядом на постель и встряхнула меня за плечо. – Ну, проснись. Как тебя назвать? «Ряна», может?
– Лучше уж фамильярничай. Твои фантазии звучат ужасно.
– Просыпайся давай. По логике ты сама виновата. Не стоило расти такой добренькой.
В наше время всё упрощается, и некоторые уже не следуют многовековой традиции имянаречения. Однако существуют и те, кто до сих пор, как и в древности, дают ребёнку несколько имён. При рождении первое – детское. Его записывают в свидетельстве. А в тринадцать лет проводится обряд инициации – введения во взрослую жизнь. И дарится подростку новое имя. Дарится не просто так, не от балды, а в соответствии с характером или поступками, или чем там ещё прославился нарекаемый.
Разумеется, обряды, проводимые нынче, лишь отголоски обрядов древности. (А многие и вовсе без обрядов обходятся.) Сейчас зовут в гости Ягу (если нет Яги под рукой, то любую Чародейку или жрицу из храма). И за столом, поедая поросёнка, придавливая его водочкой, решают, с каким именем ребёнок дальше жить будет. Что ему напишут в личной грамоте.
Любому понятно, что во времена мегаполисов тащить образованного тинейджера в лес, пугая тем, что Баба-Яга посадит на лопату и в печке изжарит, никак не прокатит. В старину от юного обалдуя ожидалось, что он проявит силу и отвагу. Не испугается ни Яги, ни печки, ни другого испытания, которое она для гостя удумает. Теперь информация о стародавних инициациях сохранилась только в сказках. Ведь слово это раньше означало «быль».
Когда-то новорожденному давали даже два имени. Одно – для семьи. Истинное. Его не открывали чужим. Люди опасались сглаза, порчи, иной дряни. Второе – для посторонних. Чтоб горшком не называли. Теперь о человеке всё что хочешь узнать можно. Да и отношение к сглазу и порче изменилось. Современные Чародеи предпочитают с законом не спорить. Когда к нам присоединилась Лучезара, Радмилка весьма заинтересовалась судебными процессами против людей Чародейного сословия. И многое мне поведала.
Так вот, ныне родители дают ребёнку чаще всего одно имя и его же оставляют при инициации. Захочет – сам поменяет. У нас в школе учился мальчишка со шрамом на скуле. Звали его Мстислав. Имя многозначащее. Такое при рождении не дают. Ну и сомневаюсь, что успел прославиться кровной местью до тринадцати лет. Значит потом переименовали, когда отличился.
А вот Малина Борисовна явно в детстве любила малинку. Все это понимают, потому в сезон несут ей ягоды корзинами. А она, судя по всему, отношение к нежной ягоде с годами поменяла. Варит из неё варенье и дарит всем подряд. У нас тоже такая баночка стоит.
Я раньше звалась Нерадой. Улыбалась мало. Зато отличалась сентиментальностью и постоянно возилась с какими-то зверюшками. При обряде (попросту говоря – за столом) тётка Пламена задумчиво проговорила: «Какая же она Нерада? Она – Добряна». Правда, в последние годы я доброй себя редко ощущаю, с чем Дубинин усердно борется. Ощущаю мизантропичной пессимисткой. Но имя неплохое. И мнение тётки Пламены я уважаю. Братца тоже она нарекала. Ему подходит. Добряк, человеколюбец, милый, умеет радоваться, верит в лучшее.
– Проснулась уже, – я села на кровати. – Что тебе нужно, Луча?
– Я к «Луче» нормально отношусь, – протараторила Лучезара. – Вьюжина, расскажи мне про одного человека.
– Я его знаю?
– Надеюсь, да. Славомир Гуляев.
Вот и до Славомира Гуляева добрались. Даже не смешно.
– Верещагина, думаешь, ты одна такая?
– В смысле?
– Да по меньшей мере треть девушек ВГА убиваются по Славомиру Гуляеву.
– Это тот самый Гуляев? – предпочла уточнить Лучезара.
– Ты его машину видела? – я уныло глянула на неё. – Это тот самый Гуляев.
Семейство Гуляевых известно не только на Руси. Во всём мире. Лет двести назад первый Гуляев основал завод по производству самодвижущихся карет. Тогда они ездили на бензине. Гуляевская продукция не особо ценилась в мире. Качество хромало. Но производитель не опускал рук и всё стремился к совершенству. Постепенно он стал знаменит. Сеть заводов расползлась по миру. Ушёл на покой, передав дело детям. Или сразу внукам. Никогда не интересовалась подробностями. Во время войны, что неудивительно, Гуляевские заводы перешли на изготовление соответствующей техники. Война длилась недолго, но оказалась очень разрушительной. Я вообще поражаюсь, как люди тогда мир совсем не уничтожили. Оружия у великих держав – до дури. А дури ещё больше, чем оружия. Но предпочли учесть опыт прежних цивилизаций, что мне как представителю последующего поколения приятно.
Одумавшись, люди стали стремительно решать остро стоящие вопросы. И озадачились сохранением природы. Кареты постепенно переводились на солнечную энергию. Семейство Гуляевых держало нос по ветру. Из войны они вышли почти без потерь. А я так думаю, что даже с прибылью. И их светомобили скоро стали весьма популярны. Сейчас Гуляевы – богатейшие люди. Кто-то из их многочисленных родственников в политике, другой передачу ведёт по дальневидению, одна юная Гуляева поёт на сцене, другая одежду шьёт для элиты и духи выпускает. А Славомир в Академии учится.
Насколько я знаю, он младший сын теперешнего главы сети заводов. Многие считают его потрясающе красивым парнем. Прямо вот с картинки сошёл. А я так полагаю, лучшей хвалебной песнью в его честь для большинства девушек является богатство. И «Гуляй-мобиль» у него всегда последней модели.
Это всё мне Радмилка поведала. Я богатеями Руси никогда не интересовалась. Но про «Гуляи» знала, естественно. Что ценятся они высоко.
Дубинин терпеть не может Славомира. Тот вьётся возле Любавы Суховой. И шансов у него на сотню порядков больше. Ведь Любава в курсе, что Гуляев существует. А вот существует ли Милорад?
– Я хочу с ним познакомиться, – заявила Лучезара.
– В чём проблема? Иди знакомься, – я попробовала снова лечь, но Верещагина поспешила удобнее устроиться на моей кровати, оставив немного свободного места.
– Добряна, ну у тебя же есть на примете кто-нибудь с ним знакомый? Чтобы меня представить мог. Не самой же идти с бухты-барахты!
– А что? Девичья стыдливость не пускает? – я изобразила изумление. – На тебя не похоже.
– Я серьёзно, Вьюжина.
– Где ты его встретила? – я пристроила подушку к спинке кровати и навалилась на неё.
– В холле главного корпуса. Там списки какие-то внизу вывешены. Не знаю, для чего. И он с приятелями громко обсуждал, что его фамилию тоже внесли. Добряна, он красив как бог!
Я поморщилась. Спорное утверждение. Вовсе и не бог. Так, божок из мелких. Я в команде Дубинина. Мне Славомир кажется отталкивающим. А ещё за нашей баррикадой Радмилка.
– Он с Барышниковой в одной группе учится, – поставила в известность Лучезару. – У них на первом курсе что-то типа романа приключилось. Слишком краткосрочного. Гуляев её в трактир пригласил. В пафосный. Радмилка вернулась рассерженная. Сказала, что Славомир полудурок, каких свет не видывал. Он как-то некрасиво себя вёл. Надо уточнить. Они одно время собачились между собой. Постоянно цеплялись и огрызались. А сейчас каждый из них к другому как к пустому месту относится. Нет для Радмилки Славомира, но спросить её можешь.
– Он не выглядит полудурком, – мечтательно глядя в потолок, проговорила Лучезара.
– Ещё бы, – буркнула я, оценивая степень её восхищения.
Дверь открылась, в комнату ввалилась развесёлая Радмилка.
– А мы там день рождения отмечаем. Сколько времени?
Глава IV
На следующий день, возвращаясь с занятий, я остановилась на площадке десятого этажа общежития. Лифты не работали. Малина Борисовна экономила энергию и заодно прививала здоровую привычку обитателям своей волости. Чем выше живёшь (этаже так на девятнадцатом), тем здоровей. Или просто реже на улицу выходишь.
На площадке, на светлой плитке, блестели красные капли. Свежие. Если бы я находилась в кадре в фильме-ужастике, то непременно завопила бы: «Кро-о-о-о-овь!» А так – ничему не удивилась, в общежитии всякое случается. Но на десятом живёт Милорад, и я пошла его проведать.
Капли алели и в коридоре, а возле двери комнаты 1003 имелась целая лужица размером с визитку. Там же кровавый след и заканчивался. Я решительно распахнула дверь и вошла. Следовало сперва постучать. В 1003 я захожу часто, но могу оказаться не вовремя. Милорад сидел за столом спиной ко мне. Пальцы его бегали по клавиатуре.
– И тебе здоровья, Вьюжина, – поприветствовал он, не дожидаясь от меня первых слов.
– Как ты узнал, что тут я?
– По твоему непередаваемому пыхтению.
– Чучело!
– Ты отражаешься в кастрюле.
Кастрюля рядом с ним блестела металлическим боком. То, что отражалось в нём, трудно было идентифицировать со мной, а ведь поди ж ты – узнал!
– Что тут произошло? – я подошла и всмотрелась в экран. Дубинин как раз закончил оформлять титульный лист контрольной работы Лучезары. Титульные листы Милорад всегда оформляет в последнюю очередь. Он нажал на кнопку, и серый ящик на полу заскрипел, переводя электронный текст в бумажный.
– Это замечательная история в духе средневековой трагедии, которой я, к сожалению, не знаю, – замысловато изъяснился братец.
– Вот как?
– Добряна, ты по делу? – Дубинин встал и чмокнул меня в щёку. У них в семье так принято. Все целуются даже после недолгой разлуки. У нас в семье никто никогда не целовался, и я часто говорила Милораду, чтобы избавил меня от этих соплей. Но он всё равно при каждой встрече проводит один и тот же ритуал, потому что знает: в глубине души мне приятно. – Я убегаю. У нас консультация. Отдашь Лучезаре контрольную? Цену она знает.
– Нет, я по следам крови. Дубинин, посвяти в подробности. Откуда краски жизни на полу?
Милорад взял со своей кровати небрежно брошенную дублёнку и стал одеваться.
– Тут такое дело, – начал он, – Ратмир загулял с… Краса её вроде зовут… ну и… по сути «загулял» здесь ключевое слово, поскольку это единственное, что я точно знаю. Всё остальное – домыслы.
Распечатанная контрольная легла на полу почти ровной стопкой.
– Давай домыслы, – кивнула я.
– Есть у меня основания думать, что «добрые» люди рассказали парню Красы о происходящем. И заодно указали, где можно её сегодня обнаружить. Дальше – как в кино.
– А кровь чья?
– Вьюжина, я же сказал, что не знаю всей истории, – Дубинин поднял контрольную, выровнял листы и скрепил их. – Прихожу домой, дверь нараспашку, в комнате никого, кровь в коридоре, и только соседи аккуратно смотрят в замочную скважину. Благодаря их наблюдательности стало известно, что тот второй в дверь едва пролазит. Как ты понимаешь, помогать Ратмиру справляться с его бедой никто не поспешил.
– Надо же, как у вас весело, – протянула я, принимая из рук Милорада готовую работу.
Ещё он положил сверху книгу и диск в коробке.
– Зачем? – изумилась я, посмотрев на картинку. На ней кровосос из известного сериала нежно прижимался к любимой девушке из того же сериала и демонстрировал белые клыки. Душещипательная сказочка. Терпеть такие не могу. О чём Дубинин прекрасно знает.
– Лучезара просила. А книга – тебе. Почитай на досуге. Чародейка тебе новостей ещё не передавала? Вот спроси и почитай, вдруг пригодится.
– Каких новостей? – насторожилась я, когда увидела название книги.
– Она всё скажет, – Милорад отключил вычислитель, взял шарф и начал обматывать им шею. Горло Дубинин берёг. – Роднуля, мне бежать пора.
– Подожди, – я повертела в руках диск. – То, что Лучезара смотрит такую бредятину, меня не удивляет, но у тебя он откуда?
– Да Пересвет приволок месяца три назад. Валяется тут, место занимает.
Я хмыкнула. В 1003 всё валяется. И куча всякой ерунды понапрасну занимает место. Самый чистоплотный здесь как раз Пересвет. Ему несвойственно тащить домой мусор. Он регулярно уборку делает. Милорад никогда не отказывается помогать, но сам очистительных мероприятий не затевает. Просто не замечает беспорядка. Ратмир совсем чуть-чуть прибирается перед приходом девушки. Ну да… частенько получается…
Да и не стал бы Пересвет смотреть этот сериал. Я продолжала разглядывать картинку на коробке, пока Милорад не вытолкал меня в коридор.
– Осторожно! Не наступи в лужу. А то оставишь свой кровавый след в истории общежития.
Он три раза повернул ключ в замке.
– А кровь чья? – видно, я начала тупеть без просмотра, просто подержав диск в руках.
– Добряна, у тебя как со слухом? Не знаю. Может, Ратмира, может, того другого, может, вообще Красы. Всё, я лечу, – Дубинин снова клюнул меня в щёку и пообещал: – Увижу Ратмира – обязательно расспрошу.
Полагаю, что любопытство его мучило не меньше, чем меня. Людей привлекают пикантные истории. Очень хочется понаблюдать в замочную скважину, сунуть нос не в своё дело, а затем посплетничать. Потому великому количеству зрителей так нравятся многолетние шоу по дальневидению, будто бы открывающие настоящие чужие любовные истории. И чем больше в них обмана, измен, криков и драк – тем интересней.
А я-то как хороша! Тоже ведь дико хочется узнать, что там произошло у Ратмира. В какую бы скважину заглянуть?
Глава V
Ратмир ещё тот озорник. С ним часто происходят любопытные вещи. Безголовый напрочь. Удивительно. Ведь он из очень приличной и правильной семьи. Родители, дядья, тётки, бабушки и дедушки – все сплошь люди науки. Выглядят благопристойно, не повышают голоса, носят очки и строгие костюмы. Чрезмерно образованные, воспитанные и культурные. Разговор о ядерной физике на языке племени далёкого тропического острова для них – как для нас кости преподавателю перемыть. Перегибаю, конечно. Однако согласна с Дубининым, который, по собственному признанию, до глубины души прочувствовал значение выражения «в семье не без урода», когда познакомился с Ратмировыми родственниками. Они нередко приезжают в Великоград и заходят повидаться. Я тоже встречалась как-то с дядей и бабушкой. Или с тёткой и дедом…
Когда смотришь на Ратмира, возникает стойкое чувство, что в момент его происхождения от обезьяны процесс застопорился где-то на восьмидесяти двух процентах и до сих пор не пошёл дальше. Какие-то животные, можно даже сказать зверские, флюиды он испускает. Девчонки с ума сходят. Наверное, им симпатична его наглость, бьющая через все возможные границы. И умение потрепать языком. Ратмир – этакий хрестоматийный плохой парень. (Именно хрестоматийный, а не настоящий.) Плохие парни почему-то многим нравятся. И, вообще, он красив.
Дубинин даёт соседу краткую характеристику: «Бабник». Я в таких вопросах к братцу не прислушиваюсь. У него все бабники. Это от усиленно скрываемой зависти. Думаю, Милорад и сам бы хотел если не быть, то слыть бабником. Только не удаётся. Людская молва – штука нехитрая. На пустом месте не возникает. Хочешь создать себе репутацию – сделай первое вложение. У Милорада с вложениями туго.
А вот Ратмир себе определённое реноме создал довольно быстро. Человеком-загадкой его точно не назовёшь. И Дубинин, в общем-то, прав. Слышала однажды в лифте, как незнакомые девчонки обсуждали Ратмировы постельные подвиги. А Златка говорила, что с ним ещё и весело и щедрый он и многое другое.
Златка для Ратмира – незабываемое исключение. У неё интеллект в базовой комплектации шёл. Обычно вокруг него дурочки вьются. Они верят во всю его трепотню. Что Ратмир весь из себя герой, что и вправду ежедневно сражался с врагами, когда служил в Забытии. Какие враги?! Нам Забытия уже много лет никаких врагов не поставляет. Но на Ратмира они нападали из-за каждого куста.
Нет, конечно, хороший он парень. Но мне всегда больше другой Дубининский сосед нравился. Пересвет. Милорад и про него говорит, бабник, мол. Я молчу.
Когда мы только познакомились, я вовсю кокетничала с Пересветом, а он позволял себе некоторые вольности. Не знаю, к чему бы это привело. Милорад вмешался. Он всё меня оберегать пытается. Думает, что лучше знает, что мне нужно. Дурак ты, Дубинин!
