Любомор

Глава 11. Свинское поведение под звуки жаса

«Что я делаю?» – флакон выскользнул из пальцев и упал на дно сумочки. Тьяна мотнула головой, словно в попытке отогнать недоброе видение. От ее поступка тянуло холодом, тьмой, ночной канавой, куда падают в подпитии и больше не выбираются. Неужели она, действительно, решила влюбить в себя Медовича – и убить его? Или влюбить – и не убивать? Даже под дулом пистолета Тьяна не ответила бы на эти вопросы. Она редко действовала по наитию и старалась думать наперед, но сегодня был необычный день. Впрочем, каждый день теперь, после укола иглы с «Любомором», был необычным. Все обыденное, нормальное и предсказуемое ушло из Тьяниной жизни.

Мару не проснулся, когда она распылила духи – лишь глубже вдохнул, двинул туда-сюда глазными яблоками и протянул сквозь сомкнутые губы: «М-м». Возможно, он узнал аромат. В конце концов, дурманным парфюмом пользовалась его мать. Интересно, слышала ли она легенду искусниц? Верила ли в нее? Тьяна – нет. Что не помешало ей применить духи, когда она на секунду, всего на секунду допустила мысль, что Медович может стать ее спасением.

Она уже думала в подобном ключе – только о Еникае. Увы, он оказался слишком мил, добр и простодушен, так что Тьяна отбросила темные мысли: видят лики, «Любомор» еще не прикончил ее совесть. С Мару все было не так однозначно, хотя убивать его Тьяна, разумеется, не желала. Просто он не был милым. Добрым, вероятно, тоже. И уж точно не отличался простодушием. А еще Медович слегка раздражал Тьяну. При виде его она чувствовала, как внутри что-то ворочается с боку на бок и никак не может улечься. Ей было неспокойно с Мару, но не убивать же его за это?

Возможно, Тьяне действительно следовало поискать кого-то на роль жертвы. Человека, способного влюбиться в нее. Да еще такого, чтобы совесть молчала, когда он умрет. Получалось, что Тьяне нужен очередной подлец, но тут крылась загвоздка. Хорошего парня досадно убивать, зато проще влюбить. А вот всякие негодяи редко способны на нежные чувства, зато и приносить их в жертву не так стыдно. Тьяна глубоко задумалась.

Минут через пятнадцать, когда Мару потянулся и сел, она спросила:

– У тебя случайно нет смертельно больных друзей?

– Ответ зависит от того, зачем ты спрашиваешь.

– Хочу поправить материальное положение, – она полоснула по нему взглядом. – И своей семьи тоже. Брак с Вэлом должен был помочь нам избавиться от долгов.

– Хм. – Медович сделал паузу. – А зачем тебе смертельно больной? В моем круге есть здоровые кандидаты, которые не прочь… – он задумался на мгновение, – познакомиться с девушкой вроде тебя.

– Как я уже говорила: мне хочется учиться, а не рожать детишек.

– Не все высокосословные помешаны на потомках. Есть и такие, кто уважает стремление девушек к знаниям.

– И все же я предпочла бы, кхм, – она приглушенно кашлянула, – скрасить чьи-то последние дни и остаться вдовой.

– Не все смертельно больные умирают быстро.

«О, поверь, я ускорю процесс», – мрачно подумала Тьяна, а вслух сказала:

– На все воля ликов.

Мару поднялся и потянул за покрывало, принуждая ее встать.

– Нам пора. – Внимательно посмотрев на Тьяну, он добавил: – Помни свою роль.

– Я жертва, – кивнула она и не сдержала ядовитой усмешки.

Клуб находился в двух шагах от парка. Скользнув под вывеску «Аромат ночи», Мару и Тьяна спустились по лестнице, оставили в гардеробе покрывало и накидку, а следом прошли в зал. Боковым зрением Тьяна заметила, что Медович тщательно заправил волосы под кепи и надвинул козырек на глаза. Костюм, помятый после сна, придавал ему чуть потасканный вид.

Стоило войти в зал, как жар толпы, полумрак, сотни звуков и запахов окружили Тьяну. Вдохнув дым трубок и сигарет, пары парфюмов, смешанные с алкоголем, и стойкий дух старого истоптанного паркета, она едва не закашлялась. Впрочем, Тьяна быстро привыкла к здешнему воздуху. Куда больше ее поразил звук.

На маленькой сцене, декорированной черными и золотыми тканями, играли музыканты. Стонали духовые, убегали куда-то клавишные, истомно вибрировал контрабас. Голоса инструментов не пребывали в гармонии. Они вламывались в пространство и, не помня себя, оголтело и оголенно носились под низким потолком. Музыка, словно смятая в порыве страсти постель, вызывала чувство неловкости, интереса и возбуждения. Сердце Тьяны разогналось и неровно забилось в ритме жаса.

Мару, цепко ухватив ее за локоть, повел к бару. Мерцали и множились, отражаясь в зеркалах за стойкой, цветные бутылки. Два барщика выхватывали то одну, то другую, и наполняли разномастные бокалы. Иногда первый начинал готовить напиток, а второй подхватывал – и это тоже напоминало жас. Мару, навалившись на стойку, шепнул что-то подскочившему барщику – и тот кивнул. Пока он смешивал коктейли, Тьяна оглядывала публику.

Люди здесь словно стремились обогнать моду. Кто-то – за счет вложенных в образ денег, но большинство – с помощью фантазии. В стиле главенствовала творческая непринужденность. Мужчины предпочитали узкие брюки и бабочки, из-под расстегнутых пиджаков мелькали яркие подтяжки, а на плечах лежали небрежно накинутые шарфы. Женщины дополняли платья шалями, крупными ожерельями, а главное – своими движениями, свободными и лишенными всякой робости. Они качали длинными серьгами, взмахивали перьями на ободах, поводили обнаженными плечами. Их руки и ноги, запястья и щиколотки, мелькали в танце.

Были здесь и те, кто не относился к «шлепкам», не задавал моду, а жил по своим правилам. Одевался – причудливо, вел себя – сумасбродно. Тьяна заметила девушку в длинном платье-балахоне с мистерианскими узорами. Распущенные белые волосы, легкими волнами стекая по плечам и груди, доставали до бедер. Девушка кружилась на одном месте, воздев руки с десятками золотых, серебряных и деревянных браслетов. В ее сторону бросали заинтригованные взгляды, но никто не глазел на нее, как на сумасшедшую.

Устия, оказавшись тут, схватилась бы за сердце и побледнела, точно поганка. Представив настоятельницу в клубе, Тьяна громко фыркнула.

Мару резко повернулся к ней, прошил взглядом и спросил:

– Что смешного?

– Ничего, – Тьяна опешила, – я просто вспомнила кое-кого.

– Кое-кого, – с непонятной злобой повторил Медович и, пригубив коктейль, бросил: – Пей.

Он сунул ей бокал – перевернутую пирамидку на длинной ножке – и напиток плеснул через край. Ледяная, липкая жидкость попала Тьяне на руку, и она охнула от неожиданности.

– Пей, – повторил Мару, тяжело уставившись на нее.

Тьяна сделала глоток, и обжигающее пойло, отдающее морозным металлом, пронеслось по горлу. Словно гиря трубочиста по забитому дымоходу – так оно ощущалось. Обрушившись в желудок, напиток вызвал дрожь во всем теле. Тьяна судорожно вдохнула и сразу поняла: зря! Воздух словно разжег внутри пламя.

– Вот, значит, как. – Медович повысил голос. – Пьешь за мой счет, а вспоминаешь кого-то другого!

Тьяна и моргнуть не успела, как его рука стиснула ее запястье, и бокал вывернулся из пальцев. Не разбился – лишь звякнул о стойку и откатился в сторону. Пойло разлилось озерцом. Люди вокруг, заказывающие напитки, отпрянули и недоуменно переглянулись. Скандалы в клубе, похоже, случались редко.

Мару подтянул Тьяну к себе и резко подался вперед. Его лицо оказалось так близко, что она, даже сквозь полумрак, заметила легкую россыпь веснушек на высокородно-приподнятых скулах.

– Сейчас, Островски, я буду вести себя по-свински, – быстрый шепот пощекотал ухо. – Потерпи.

Тьяна с досадой поняла: она сплоховала. Не догадалась, что представление уже началось, и приняла странные нападки Медовича за чистую монету. Правда, он вошел в роль раньше, чем обещал. Скорее всего, особа, которую Мару хотел привлечь, находилась где-то поблизости. Не та ли это девушка в платье-балахоне? Размышлять было некогда – настала пора включаться в игру. Мару, слегка отстранившись, что-то злобно выговаривал ей в лицо. Тьяна страдальчески наморщилась и попыталась высвободить руку.

– Пусти! – голос звучал яростно и жалко: то что надо. – Я не твоя собственность. Могу думать, о ком пожелаю!

– О ком пожелаешь? – протянул Мару. – Не раньше, чем заплатишь мне за коктейль. За всё, что я на тебя потратил!

Тьяна отметила, что у Медовича неплохо получалось изображать мелочного, заносчивого и гадкого мальчишку, а следом все мысли выскочили из головы. Мару предупредил, что будет вести себя по-свински – и не обманул. Одним рывком он повалил Тьяну на стойку. Лопатки стукнули о полированное дерево, спина вмиг намокла от разлитого алкоголя и холодного пота. Полетели бокалы, отхлынули посетители. Барщик сурово окликнул Медовича: «Эй, парень! Убери руки!». Не обращая на него внимания, Мару придавил Тьяну к стойке и бросил в лицо:

– Потаскуха!

По коже пронеслись колкие мурашки, словно ругательство разбилось над ней и осыпало осколками. Кровь ударила в голову, пересохло в горле. Тьяне пришлось напомнить себе, что надо отыгрывать роль.

Взвизгнув, она заметалась под Медовичем. Он нарочно ослабил хватку, и Тьяна не упустила момент: резким движением впечатала ладонь в щеку Мару. Его голова дернулась в сторону, на лице остался пылающий след. Кожа на руке Тьяны тоже вспыхнула, будто она снова, как в детстве, на спор коснулась раскаленного песка. Тогда Тьяна победила и получила медяк. А сейчас – что? Вероятно, свою свободу. Она хорошо отыграла роль, а значит, Мару не сдаст ее сыщикам.

Впрочем, спектакль еще не окончен.

Барщик, выскочив из-за стойки, схватил Медовича за плечи и поволок к выходу. Тот и не думал сопротивляться, лишь сыпал ругательствами и угрозами в адрес Тьяны. Вяло огрызнувшись в ответ, она сползла со стойки и оправила платье. Что делать дальше? Прикрыв лицо ладонью, Тьяна медленно отошла в угол за баром, куда едва дотягивался свет ламп. Останься она у стойки, «особе» проще было бы отыскать ее, но какая девушка будет торчать у всех на виду после такого? Обхватив себя руками, Тьяна вжалась в потертое кожаное кресло и застыла в ожидании.

Музыканты продолжали играть, а посетители – танцевать, пить и перекрикивать друг дружку. Тьяна стеклянным взглядом смотрела в пол, теребила бахрому на подоле и считала минуты. На одиннадцатой закралось сомнение: подойдет ли «особа»? На двенадцатой в поле зрения возникли остроносые туфли.

– Ты как? – голос напоминал перезвон колокольчиков на ветру.

Как Тьяна и предполагала, перед ней стояла девушка в балахоне.

– А ты как думаешь? – бросила Тьяна и тотчас, изобразив раскаяние, пробормотала: – Простите, я не хотела. Это все нервы… – она тяжело вздохнула, потупила взгляд и мысленно похвалила себя.

– Меня зовут Лука. – Девушка присела на корточки; от нее пахло спелыми грушами. – А тебя?

– Власта, – выскочило у Тьяны; пожалуй, стоило заранее выдумать имя.

– Ты не похожа на Власту, – Лука тонко улыбнулась, – девушки с таким именем обычно, несмотря на корень «власт», слабы и податливы. Ты не такая. Надломленная, несчастная, но я чувствую в тебе силу. Стержень. Скажи мне, что случилось?

– Он… – Тьяна кивнула в сторону выхода и сокрушенно помотала головой. – Тот парень считает, что я его вещь. Считает, что все девушки – вещи.

– Это не редкость, и все же тут, в «Аромате ночи», нечасто встретишь таких мужчин. Здесь безопасно. И, поверь, его больше сюда не пустят. – Лука вгляделась Тьяне в лицо, взяла за руки и проникновенно добавила: – Я вижу, что ты лжешь мне. В чем-то, в мелочах. Но в главном – нет.

Сглотнув ком, Тьяна заставила себя посмотреть на Луку.

– Я привыкла не доверять людям. Особенно, если они добры. Он, – Тьяна зажмурилась на мгновение, словно от вспышки боли, – тоже поначалу был добр…

– Нет, не был. Всего лишь изображал. Они всегда притворяются. Не только мужчины, женщины тоже. Все, кто отравлен гордыней, и считает себя лучше других.

Лука выпустила Тьянины руки и выпрямилась. Высокая, грозная, она напоминала статую неведомой богини. От сумасбродки, кружащейся под жас, не осталось и следа.

– Я помогу тебе. Мы поможем. Просто скажи, чего ты хочешь? – глаза сверкнули сверху, точно молнии из туч. – Отомстить?

Тьяна моргнула и почувствовала, как по щеке скользнула слеза. Это вышло само собой – без подготовки и желания. Смахнув одинокую каплю, она уставилась на сгиб руки: след от иглы давно исчез, но Тьяна помнила, где он был. Чуть выше родинки, на полупрозрачной дуге вены.

– Начать жить заново. Вот что я хочу. – Ответ выпорхнул изо рта, точно бабочка, которой уготована скорая смерть: легкий и безнадежный.

– Это можно, – кивнула Лука и, перехватив Тьянин взгляд, тихо рассмеялась. – Не смотри так. Это правда. Я и сама в каком-то смысле проживаю вторую жизнь.

– Тоже из-за мужчины? – поинтересовалась Тьяна.

– Можно сказать и так. Сейчас это мужчина, раньше была женщина, а до нее другой мужчина. Не спрашивай. Эта история уходит корнями к Хозяину последнего пира. – Она задумчиво поглядела вдаль и, наклонившись, прошептала то, ради чего затевался весь спектакль. – Дойди до северного конца парка, отыщи калитку в частоколе, позвони в колокольчик ровно три раза и скажи, что пришла от Луки. Тебе помогут.

Тьяна кивнула, и Лука добавила:

– Никому не рассказывай об этом. Ни единой душе. Поняла меня? Если узнаю, что ты выдала секрет, найду и перережу горло. Вместо второй жизни у тебя не будет ни одной.

Лицо собеседницы вдруг изменилось, всего на секунду, но этого хватило, чтобы Тьяна вцепилась пальцами в подлокотники и перестала дышать. Сквозь светлые глаза Луки проступили другие – темные, сквозь плавные линии лица – резкие черты, а сквозь белые локоны – черные патлы.

Тьяна зажмурилась, не понимая, что происходит. Сердце рвануло вверх и заколотилось в горле. С трудом протолкнув его обратно, Тьяна открыла глаза. Лука вновь стала Лукой. Мягко улыбнувшись, она развернулась, бряцнула браслетами и сказала через плечо:

– Ты же не упустишь свой шанс, правда, Тьяна?

Глава 12. Откровенность за откровенность

– Ты же не будешь мне врать, правда, Островски?

Тьяна вздрогнула, уловив странную схожесть вопросов: Луки и Мару. Та спрашивала про шанс, этот про ложь, и оба хотели, чтобы Тьяна играла по их правилам.

Медович шагнул из-за угла и, приподняв козырек кепи, вгляделся ей в лицо. На секунду Тьяне показалось, что он продолжает изображать мерзавца: настолько вошел в роль, что забыл, где выход. Волоски на коже встали дыбом, между лопаток пробежал озноб. Или это от ночного холода? Тьяна поняла, что вышла из клуба без накидки, да и покрывало осталось в гардеробе. Остывший воздух щупал за плечи и бесцеремонно забирался в вырез на спине. Она обхватила себя руками, и в ту же секунду тело накрыл пиджак Мару. От ткани тянуло апельсином и дубовой корой, подкладка бархатисто касалась кожи, и Тьяна не стала отказываться. Поглядев на Медовича снизу вверх, она быстро прикинула: что говорить и о чем умолчать.

Могла ли Лука, действительно, помочь ей? Подарить вторую жизнь? Избавить от «Любомора»? Тьяна не верила в это. Не верила в чудо.

Да, она видела нечто невероятное – одно лицо наслоилось на другое, – но разве оптический фокус мог освободить ее от оков яда? Да, Лука откуда-то знала ее настоящее имя, но это тоже ничем не могло помочь Тьяне. И да, Лука грозила убить ее, вот только Тьяна и так умирала. Как-то недостойно бояться обыкновенного ножа, когда отравлена магическим ядом.

Тьяна решила: она не будет врать Медовичу. Наоборот.

И привычно подбодрила себя: «Пэстра».

– Я все расскажу, – они перешли дорогу и направились к парку, – но вначале обновим условия сделки.

– Ты не забыла, кто чей должник? – в голосе Мару прозвучала насмешка.

– Ставки повысились.

– Не вижу для этого причин.

– Мне обещали перерезать горло – как тебе такая причина? – плотнее запахнув пиджак, Тьяна сурово глянула на Мару.

– М-м, вот как. – Угроза явно заинтриговала его. – И чего же ты хочешь, Островски?

– Вернемся к прошлому разговору, – она коротко вздохнула. – Что там у тебя по смертельно больным друзьям? Точно нет никого на примете?

– Ты меня пугаешь. Что за зацикленность на больных людях? Тебе нравятся мужчины с шатким здоровьем?

– Нет. – Тьяна остановилась на дорожке, в тишине опустевшего парка, и уставилась на куст падуба. – Я отравлена «Любомором». Ты понимаешь, что это означает?

Мару, даром что в третий раз проходил первый круг обучения, все-таки неспроста носил зеленую форму.

– А говорила, что не собиралась убивать Велимира, – произнес он; тон был непонятный, но, по крайней мере, не насмешливый; ноты сомнения, отвращения или испуга тоже не звучали.

– Собиралась, – призналась Тьяна, – но не убивала.

– Я понял. Значит, нужен тот, кто влюбится в тебя? Влюбится – и умрет.

Она кивнула, не отрывая взгляда от острых глянцевых листьев. Кто-то суетился в корнях, должно быть крыса, и также суетилось сердце в груди. Тьяна не знала, что скажет Мару. Примет ее условия? Найдет другую компаньонку? Или, вернувшись к роли негодяя, вытрясет признание?

Тьяна заставила себя посмотреть на него. На первого человека, кому открыла свою тайну.

Сверху полыхнула молния, высветив сосредоточенное лицо Мару, и гром прокатился над головами.

– Как это случилось? – спросил он, чуть подавшись вперед.

Тьяна рассказала про иглу, библиотеку и проверку крови, а после добавила:

– Раньше я думала, это случайное нападение. Выходка какого-то сумасшедшего. Но после смерти Велимира и Млады… – не договорив, она покачала головой.

– Считаешь, кто-то отравил тебя, чтобы ты убила Велимира? Если так, придумано тонко. Ты избавляешься от него, а поскольку эта сволочь любила только себя, вскоре сама отправляешься к Хозяину последнего пира. Никаких свидетелей, никаких подозреваемых. Разыграно как по нотам. – Он задумчиво покивал. – Думаю, мы сможем это проверить. Тебе кто-нибудь говорил, что не стоит заходить в часовню после наступления тьмы?

– Да. Твоя сестра.

– Гневлида? – Тьяне показалось, что Мару удивился этому факту чуть больше, чем новости об отравлении. – Она включила тебя в свой алфавит?

– Да.

По маске спокойствия, приклеенной к лицу Медовича, пробежала тонкая трещинка. Он на секунду прикрыл глаза и сдавил переносицу, словно получил неприятное известие, а следом уточнил:

– Называет «О»?

– Нет, «Тэ». Это что-то значит? – насторожилась Тьяна. – Я думала, что твоя сестра – просто… – она замялась, – чудачка. Не в плохом смысле.

– Так и есть. – Не вдаваясь в подробности, Мару сменил тему. – Значит, твое условие таково: мне нужно найти для тебя мужчину.

Это могло бы прозвучать смешно, но оба собеседника знали подтекст, и не улыбнулись. Не сговариваясь, они пошли дальше. Тьяна, не разобравшись с внутренним компасом, бросила подсказку:

– На север. То место, которое ты ищешь, находится в парке.

– Я так и думал, – сказал Медович. – Иначе она выбрала бы другой клуб, более модный, в Низу. Но ей надо держаться поближе.

– Ты про Луку?

– Про ту, что подходила к тебе. Я не знаю ее имени.

«Зато она знала мое», – подумала Тьяна. В памяти мелькнули черные патлы, проступившие сквозь белые локоны, и сомнение ущипнуло за сердце. А если он был – второй шанс – и Тьяна упустила его? Нет, нет. Невозможно. Здесь не существует иного волшебства, кроме магии ядов – такова уж мистерианская земля. А Лука явно имела в виду нечто небывалое. Может, у нее какая-то секта? Мышеловка без сыра, в которую заманивают отчаявшихся? Фокусы Луки, стоило признать, впечатляли больше, чем у дядюшки Рукокрюка. И все-таки, решила Тьяна, это были лишь трюки.

– Я принимаю условие сделки, – продолжил Мару, – но, как ты понимаешь, ничего не могу обещать. – И вдруг осведомился невинно-лживым тоном: – Кстати, как тебе Еникай? В качестве претендента.

Тьяна чуть не споткнулась на ровном месте. Задрав подбородок, она пронзила Мару взглядом. Небо, будто уловив ее настрой, поддержало молниями и громом.

– В качестве претендента – никак, – отрезала она.

– Я просто видел вас вместе, – добавил Мару.

«Какой глазастый».

– Вот и подумал, что ты взяла Еникая на заметку.

– Он мой друг, – с нажимом произнесла Тьяна.

– Тогда, возможно, тебе лучше держаться от него подальше.

– Что? Медович, ты в своем…

– Если он в тебя влюбится, а другого претендента не будет, как ты поступишь?

Кровь прилила к Тьяниному лицу.

– Это не повод для шуток.

– А это не шутка. Срежем тут.

С легкостью балетного танцора Мару запрыгнул на валун и, протянув Тьяне руки, помог забраться следом. Ладони у него были теплыми, не влажными и не сухими, а пальцы – крепкими, хоть и костлявыми.

– Весьма благородно с твоей стороны беспокоиться за Еникая. – Тьяна скривила губы. – А за себя не боишься? – и ей тотчас захотелось прикусить язык.

Ее ладони все еще лежали в руках Медовича. Отстранившись, Тьяна залилась краской. Благо, тут, среди камней и зарослей, стояла тьма.

– Не думаю, что смогу влюбиться в тебя. – Мару пошел вперед по узкой тропе; под ногами зашуршала палая хвоя. – После того, что видел сегодня.

– О чем ты? – Несмотря на ночную прохладу, у Тьяны на висках выступил пот.

– Ты ужасно, просто ужасно, – он сделал короткую паузу, – ешь драники. Хрустишь так, будто жуешь кирпичную крошку.

Тьяна нахмурилась – и ничего не сказала. Все ее внимание сосредоточилось на том, чтобы не рубануть с плеча: не развернуться и не уйти прочь. Сверху грохнуло, в лицо дыхнуло грозовой свежестью, и на щеки, словно в попытке остудить, упали прохладные капли.

– А вот это была шутка. – Мару глянул через плечо. – Как еще я должен был ответить на твой вопрос, Островски? Могу сказать одно: я действительно постараюсь тебе помочь. Сильно постараюсь. Уже думаю над этим.

Тьяна проглотила сухой комок со вкусом обиды и раздражения, вставший в горле. Шутка Мару была несмешной, неприятной, но стоило признать: в чем-то он прав. На какой ответ, в самом деле, она рассчитывала? На секунду Тьяна представила, что он говорит: «Боюсь», и снова мысленно поблагодарила окружающую тьму.

Дождь убыстрился, усилился, и стало невозможно поддерживать разговор. Вот и прекрасно, подумала Тьяна, пусть ливень сотрет следы неловкой беседы. Натянув пиджак на голову, она продолжила путь по тропе. Ткань постепенно тяжелела, хвоинки липли к влажным икрам. Дождь заглушал все звуки, маячил перед глазами мутной стеной, и борта пиджака тоже закрывали обзор. Не потеряться бы. Тьяна ускорила шаг. Не заметив, что Медович остановился, она врезалась ему в спину – и мгновение спустя, охнув, оказалась в его объятиях.

Нет, не в объятиях. Он просто схватил ее и поволок в сторону.