Любомор

Глава 8. Вечерний паром

Весь день Тьяна ждала: вот сейчас откроется дверь учебного зала, в проем шагнет старший мастер и при всех объявит «госпожу Островски» убийцей. При мысли о появлении Зорича лоб и виски холодил пот, а в желудке завязывались морские узлы. Тьяна не сомневалась: Еникай ошибся в своем выводе. Никто не проникал в ее комнату с помощью самодельной отмычки. У старшего мастера имелись ключи от всех дверей.

Надежда на спасение в лице Лже-Хитвика позволила Тьяне не пропустить мимо глаз и ушей своё первое занятие, но дальше всё пошло по наклонной. Она словно во сне перемещалась из корпуса в корпус, невпопад отвечала на вопросы Боры и других однокружников, с трудом могла сосредоточиться на словах мастеров – и постоянно ловила на себе любопытные взгляды. Душу тяготило ожидание неизбежного. «Он придет за мной», – повторяла Тьяна про себя, но часы тянулись, а старший мастер не появлялся. Ждать – вот что было хуже всего: духота густела, густела, а гроза всё не начиналась.

Во время обеденного перерыва, так и не притронувшись к индюшачьей грудке и толченой картошке, Тьяна вышла из столовой и столкнулась с Гнев.

– Хозяин последнего пира оказал тебе услугу, – криво ухмыльнулась она.

– О чем ты?

– Ох, Тэ, почему ты мне ничего не рассказала? – Гнев, взяв Тьяну под руку, повела прочь от столовой. – Если бы ты только обмолвилась, что твой жених – Горски, я немедленно сунула бы твою башку под струю ледяной воды, а потом отхлестала по щекам.

– Может, поэтому я ничего не сказала? – Тьяне вдруг стало легче, и в безжизненном голосе вновь зазвучали ироничные ноты.

– Резонно, – Гнев сипло хохотнула.

– Я уже поняла, что Вэла тут многие не любили.

– Как и ты, Тэ. Как и ты. Скажешь, нет?

Вместо ответа Тьяна, понизив голос, задала встречный вопрос:

– А Млада? – она пристально поглядела в зеленые медовичевские глаза. – Млада Требух любила его?

– Вот уж вряд ли. – Гнев крепче прижала Тьяну к себе, и между охряных губ просочился злой шепот: – Он ее изнасиловал. И ему ничего. За это. Не было.

На Тьянины ноги словно повесили пудовые гири. Она остановилась, не в силах оторвать туфли от брусчатки. Горло перехватило.

– Как это – изнасиловал? – прохрипела Тьяна.

– А ты не знаешь, как это бывает? – Брови Гнев, взметнувшись, исчезли за полями шляпы.

– Знаю. – Голос сел еще на полтона, и взгляд скользнул в сторону. – Я просто не думала, что он… – Нет, в этом она как раз не сомневалась: Велимир мог. – Не думала, что здесь такое возможно.

– В пансионах случаются вечеринки, девчонки хватают лишку, и такие, как Горски, пользуются этим. Насколько знаю, Млада была из чудаковатой семьи. Религиозной. Парней в жизни не видела, пока в Старика не поступила, и не знала, что можно напороться на козла.

– Утром я говорила с ее сестрой – Ликой. Она сказала кое-что странное, – Тьяна наморщила лоб, вспоминая фразу. – «Скоро у меня тут никого не будет». Видимо, Млада поделилась с ней своим планом: выпить яд и…

– Угостить насильника? – Гнев понимающе кивнула. – Не удивлюсь, если так и было. Тем более, Горски отравили «Кровобегом», что довольно жестко. А сама Млада напилась маковой воды. По сути уснула. Навсегда.

– Откуда ты знаешь?

– Врачеватели много болтают, – Гнев хмыкнула.

Тьяну поразила внезапная мысль: почему она не сделала для Вэла какой-нибудь простой яд? Не выбрала менее жестокий способ? Ту же маковую воду. Конечно, Тьяна хотела, чтобы отравление выглядело естественным для ядовщика: экспериментировал с бесуном – и поплатился. В стенах академии это не редкость. Как там говорил настоятель? «Губительная рассеянность» или «чрезмерная увлеченность препаратами» – вот, что влечет смерть студентов. И все же: Тьяна могла выбрать более милосердный способ.

А следом она подумала, что магические яды и милосердие – вещи, невероятно далекие друг от друга. Бесуны создавались, чтобы вызывать страдания, и «Кровобег» был не самым страшным из списка. Он приносил физическую боль, но убивал быстро. «Любомор», «Сномар», «Неворот» действовали иначе. Они сводили с ума, лишали человечности и в конце концов выпивали жизнь – медленно, смакуя каждый глоток и терзая душу.

Тьяна чувствовала это. Мир серел, мертвел, съеживался до размеров отравленного сердца, и голову наводняли черные мысли. Например, такая: «Не влюбить ли в себя Еникая?».

Показалось, что сзади прозвучал голос Зорича, и кожу обдало жаром, будто Тьяна попала в вихрь раскаленного песка. Мало того, что Хозяин последнего пира дышал ей в спину, теперь к нему присоединился старший мастер. Бросив взгляд через плечо, Тьяна не увидела седую голову и пустой рукав. По дорожкам вышагивали старшекружники, суетливо носились туда-сюда новички и шествовали мастера, но Зорича не было.

Искра надежды пробежала внутри: хмарь, скопившуюся там, не отогнала, но придала немного энергии. Когда к Тьяне придут с неопровержимыми доказательствами, она может просто рассказать правду. Полуправду.

Да, она посещала часовню ночью. Видела умирающего Велимира. И пыталась его спасти. Почему не позвала на помощь? Испугалась, растерялась. Она здесь новенькая и никого не знает, да и «Кровобег» подействовал слишком быстро… Теперь всё будет зависеть от ее актерской игры. Если получится изобразить шок – а люди переживают его по-разному – у нее появится крохотная возможность выпутаться.

После нескольких часов, проведенных в душном ожидании ареста, Тьяна наконец почувствовала, что может вдохнуть – еще не полной грудью, но хотя бы четвертью.

– О чем задумалась? – полюбопытничала Гнев.

– О часовне. – Верно, верно, говори полуправду. – Почему ты сказала, что нельзя ходить туда после наступления тьмы? Это как-то связано с Младой и Велимиром?

– Раньше я ответила бы «да», – уклончиво отозвалась Гнев, – но сейчас склонна поверить твоей версии. Млада просто не выдержала и ушла, прихватив с собой засранца.

«Интересно, она знает о беременности? – подумала Тьяна. – А Еникай? А другие? Наверное, лучше не упоминать об этом. Зорич мог нарочно сказать мне о ребенке, чтобы вызвать эмоции. Если это тайна – пусть так и останется».

– Мне налево, тебе направо. – Гнев отстранилась и напутствовала: – Не грусти, Тэ. Давай лучше закатим вечеринку. Завтра, в десять. Идет?

– Не думаю, что…

Гнев цыкнула, рубанула воздух рукой и, резко развернувшись, понеслась прочь. Проводив ее взглядом, Тьяна отправилась на занятие по произношению.

Вторая половина дня тянулась, как долгие гласные в мистерианском. Мастера и учебные залы сменяли друг друга, а Тьяна думала лишь о том, как лучше подать свою полуправду. Все силы, всё вдохновение ушло на первое занятие. Еще бы, тогда она полагала, что нашла изящное решение проблемы, а сейчас просто барахталась в мыслях. Лишь один раз, на истории мистерианской культуры, Тьяна забылась и увлеклась рассказом о живых тенях, но тут ей померещилось, что в оконце над дверью мелькнула седая голова – и страх загасил огонек интереса. К концу учебного дня Тьяна почти не помнила, что они изучали. На плечах лежала усталость от скопившихся тревог.

Зорич так и не явился за ней, но это был вопрос времени. Вероятно, он отправил письмо в Вельград, вызвал сыщиков, и всё решится завтра. Размышляя о своей судьбе, Тьяна направилась к Погребу, но застыла у могилы Старика. В голове промелькнуло: «Мару, пристань, пять вечера». Взглянув на часы, Тьяна сорвалась с места и побежала к заливу. До отбытия парома оставалось шесть минут.

Тьяна не знала, что ждать от встречи с Мару и совместной поездки в Вельград, но строить догадки было выше ее сил. Спускаясь с холма, она ни о чем не думала. Не оступиться, не поскользнуться, не полететь кубарем и успеть вовремя – вот все, что занимало ее. Это было приятно, почти спасительно: сосредоточиться на теле, на ногах, на чем-то простом и понятном.

Паром был готов отправиться в путь. Дым из трубы поднимался в небо, разбавляя спелый свет предвечернего солнца. Матрос, бросив окурок в воду, лениво взялся за цепь, чтобы оградить проход. Тьяна махнула ему, крикнула, но он и бровью не повел. Пробежав последние сажени, Тьяна приподняла юбку, перепрыгнула цепь и метнула в матроса сердито-победный взгляд. Развернувшись, увидела Мару.

Он стоял, привалившись к перилам, и наблюдал за ней. Зеленую форму Медович сменил на костюм-тройку цвета жженой карамели, а кудри скрыл под светло-коричневым кепи. В руке он держал небольшой кожаный портфель, потертый ровно настолько, чтобы выглядеть щегольски.

Наладив дыхание, Тьяна направилась к Мару.

– Любишь ходить по краю, Островски? – спросил он.

– О чем ты?

– Все твои действия говорят об этом. Не взяла осколок, чтобы защититься от Хитвика. Оказалась в часовне, когда не стоило. Едва не опоздала на паром.

– А ты, смотрю, даже переодеться успел, – пробормотала Тьяна.

– Ездить в Вельград в форме – безвкусное позерство, – он пожал плечами.

– Твой костюм стоит как год обучения. По-моему, это позерство.

– Но не безвкусное, – с легкой усмешкой заметил Мару. – И все же тебе следовало переодеться.

– Последнее занятие закончилось десять минут назад. Я бы не успела.

– Открою тебе секрет, – он подался вперед и понизил голос, – уроки можно пропускать.

– Открою тебе секрет: в отличие от некоторых, я поступила в Старика, чтобы учиться.

Помедлив, Мару сказал:

– Ты права: я в академии не для этого. Не для учебы.

Тьяна подумала о вечеринках, коктейлях и наивных первокружницах, готовых утонуть в зелени медовичевских глаз, но Мару вряд ли имел в виду разгульную студенческую жизнь. На его лице застыло серьезное выражение.

– А для чего? – прямо спросила Тьяна.

Мару, чуть смежив веки, скользнул взглядом по ее лицу. Пронзительно, остро, словно в попытке вскрыть голову, заглянуть внутрь и понять: можно ли положить туда секрет? Не такой, какими они обменялись несколько секунд назад, а настоящий. Стоящий. Сердце Тьяны забилось быстрее, а следом, словно в попытке догнать его, участилось дыхание.

– Надеюсь, – произнес Мару, – сегодня мы это узнаем.

И без паузы, без перехода добавил:

– Тебе понадобится платье. Зайдем к кое-кому, чтобы одолжить. У тебя с ней, – он окинул Тьяну взглядом: уже не пронзительным, а невесомым, – похожая фигура.

Тьяна хотела сказать, что вполне способна купить себе одежду и не намерена наряжаться в чьи-то обноски, но вспомнила, что не взяла с собой денег. Ничего не поделать: придется натянуть чужое платье и пойти с Мару неизвестно куда, а иначе…

А иначе – что?

Тьяна насупилась, поняв, что даже не попробовала возразить. Ни разу. Мару не шантажировал ее, не угрожал, не произносил ничего двусмысленного. Он просто диктовал свои правила, и Тьяна почему-то слушалась. Она уже собиралась сказать, что не сойдет с парома, пока Мару не объяснится, но он сбил ее с мысли.

– Думаю, пора. – Расстегнув портфель, Мару вынул из него Тьянину сумочку. – Кажется, мы достаточно далеко от берега. Или подождем еще? – он выразительно посмотрел за борт.

– Как? – только и смогла выдохнуть Тьяна.

Мару пожал плечами.

– Ты заинтересовала Зорича. Было очевидно, что он устроит обыск в твоей комнате и найдет сумку. Возможно, ее следовало зарыть в саду под покровом ночи, но вчера я не додумался дать тебе такой совет.

Тьяна схватила сумочку. Она оказалась непривычно тяжелой: похоже, Мару позаботился о том, чтобы улики не всплыли.

– Ты…

Нет, говорить «спас меня» было слишком опрометчиво, и Тьяна сказала:

– …очень предусмотрителен. Спасибо. – Тронув его за рукав, она тотчас отвела пальцы.

Мару приподнял уголки губ.

Повернувшись к воде, Тьяна вдохнула солоноватую свежесть залива, и она растеклась под кожей. Взбодрила, очистила. Убедившись, что рядом нет посторонних, Тьяна бросила сумку в бурлящую пену и сразу почувствовала облегчение.

Кончено. Хотя бы это – кончено. Вместе с сумкой за борт будто улетела усталость. Распрямились плечи, шире распахнулись глаза, и Тьяна снова ощутила себя живой. Пусть отравленной, но живой.

В чистом небе мелькали чайки. Палуба приподнималась и опускалась, словно сорочка на груди океана. Ровно и тихо ревел двигатель. Вода, разрезаемая паромом, билась о борта и шипела.

Впереди, как блестящий монолит из камня и металла, восставал Вельград. Силуэты небоскребов, казалось, складывались в какую-то мелодию – наверное, модный жаз. Тьяна подумала: «Даже тут не обошлось без ядовитого, пусть и частично, растения», и губ коснулась улыбка.

Название нового жанра было сокращением от слова «жасмин». Лет пять назад, когда жаз только заявлял о себе, масло жасмина пользовалось большой популярностью – считалось, оно придает бодрость и вдохновение, граничащее с дерзновенностью. Выражение «давайте добавим капельку жасмина» вначале обрело переносное значение, затем превратилось в «кап жаз», а после подарило название музыкальному направлению. Оно славилось тем же, чем и жасминовое масло. Заряженные энергией жаза, «шлёпки» танцевали под него в Вельградских клубах ночи напролет.

Задумавшись о токсине в корне жасмина, Тьяна не заметила, как приблизился город. Береговая линия, засаженная портовыми кранами, грузовыми судами и пароходами, казалась затуманенной из-за дыма и влажного морского воздуха. На причалах бурлила жизнь: матросы, торговцы, грузчики и пассажиры текли двумя пестрыми потоками – к заливу и от него. Гудки кораблей, шум портового люда и крики чаек сливались с далеким, но настойчивым гулом города. Вельград звал.

Тьяна поймала странное чувство: словно одна реальность сменилась другой. Остров с академией остался позади, сумочка с уликами утонула, и Вельград вдруг показался иным, чем раньше – не таким отталкивающим. Сердце наполнилось предвкушением чего-то нового. Тьяна, чувствуя, как сверкают глаза, повернулась к Мару.

Он сказал:

– А теперь обсудим условия нашей сделки, Островски.

Глава 9. Дом на Верху

Это должно было случиться. Тьяна внутренне подобралась и исподлобья взглянула на Мару. Она знала, что сделки не избежать, и оставалось лишь надеяться, что Медович даст скидку: плата за молчание и помощь с уликами могла оказаться слишком велика. Колючие мурашки пронеслись по спине, будто кто-то провел по ней букетом осыпавшихся роз. Мысли заметались, пытаясь предугадать, какую цену потребует неожиданный союзник. Поняв, что не может скрыть волнение, Тьяна поспешила перейти к делу:

– Чего ты хочешь? – голос звучал неважно.

– Для начала совсем немного. – Мару подал ей руку и помог сойти на берег. – Буквально пустяк.

– Для начала? – переспросила Тьяна, встраиваясь в толпу вслед за Медовичем.

Проигнорировав вопрос, он сказал:

– Тебе придется стать моей девушкой. Не волнуйся, это всего на одну ночь.

Тьяна замерла, ошеломленная словами Мару. Мурашки, устав кусать кожу, перекинулись на внутренности. Сузив глаза, она вгляделась в лицо Медовича, но не прочла ответа. Что это значит: «стать девушкой»? И как понимать: «на одну ночь»? Мозг зацепился за последнее слово, накатила удушливая волна, и голос Вэла вдруг прозвучал в голове: «Не притворяйся наивной овечкой, Тьяна».

– Что ты имеешь в виду? – щеки запекло от стыда и гнева. – Если ты решил, что можешь воспользоваться мной… – она сжала кулаки.

– Нет. – В глазах Мару вспыхнуло удивление. – Разумеется, я не это имел в виду. Тебе надо всего лишь изобразить мою девушку. Сыграть роль. Мне нужно посетить кое-какой клуб, но если приду один – ничего не получится.

Из жара Тьяну бросило в холод, а затем снова в жар. Захотелось ударить себя по лбу за дурную догадку. За то, что меряла других мужчин по Вэлу, хотя обещала так не делать. За то, что всё еще помнила навалившееся тело и отвратительно-горячую простынь, боль и пустоту, щелчки ножниц и падающие в раковину пряди – после их с Велимиром «ночи».

Ночи, на которую она не давала согласия.

Как и Млада.

Должно быть, печаль и злость отразились в чертах Тьяны, потому что Мару сказал:

– В рамках наших ролей ты сможешь влепить мне пощечину. – Его лицо оставалось серьезным, но в глубине глаз искрили смешинки: словно снег мелькал на фоне летней зелени. – Почему-то мне кажется, что тебе придется по душе эта идея.

Тьяна фыркнула, медленно разжала кулаки и устремила взгляд на окна небоскребов, выкрашенные закатным солнцем. Под ними ютились трехэтажные дома, точно нарядные дети у ног взрослых: одетые в красные кирпичные платья, отороченные барельефами и ажурными пожарными лестницами, они ждали своего часа, чтобы вырасти. Тьяна не раз видела, как к невысоким – по нынешним меркам – домам пристраивали один, два, а то и три этажа. Город рос и вширь, и ввысь. Иногда этот процесс казался Тьяне враждебным и захватническим, а порой – естественным, как сама жизнь.

– Нам надо изобразить несчастную пару? – уточнила она.

– Да. Я буду негодяем, а ты жертвой. Что скажешь, Островски?

– Думаю, у меня получится. – Тьяна тронула шляпку и отвела глаза.

Они свернули с Водной улицы на Жемчужную, где разномастный люд отдыхал от морской качки. Из сигарной потянуло травянистым дымом, из кофейни – жареным зерном и выпечкой, а из газетного киоска – типографской краской. Издали прозвенел трамвай и долетел окрик торговца калачами.

– Знаешь, почему эту улицу назвали Жемчужной? – неожиданно спросил Мару, глядя то ли на вывески, то ли сквозь них.

– У нас урок истории?

– Да, – невозмутимо кивнул Медович. – Вся жизнь в Вельграде – один нескончаемый урок истории. Ты не заметила?

– Были бы все вопросы настолько простыми, как этот, – покачав головой, Тьяна ответила: – Здесь мистерианцы добывали жемчуг.

– Нет. Здесь мистерианцы добывали моллюсков. А жемчуг они выбрасывали. Когда оссы впервые прибыли сюда, тут повсюду, – он обвел пространство рукой, – валялись драгоценные перлы. Бери не хочу.

– Ты это к чему? – Тьяна наморщила лоб.

– Иногда сокровище – не то, что кажется.

– Да, мистерианцы ошибались, выбрасывая жемчуг, но…

– Думаю, ошибались как раз другие.

– Урок истории превратился в урок философии? – легкая усмешка коснулась Тьяниных губ, и Мару ответил тем же. Успокоившись и осмелев, она спросила: – Зачем нам изображать пару?

– Нужно привлечь внимание одной особы, но ее не интересуют ни деньги, ни связи, ни симпатичные юноши. – Тьяна отметила, что Мару поскромничал, не использовав слово «красивый», хотя явно намекал на себя. – Так что мне совершенно нечего ей дать.

– А если я ударю тебя, это ее заинтересует? – Тьяна подняла брови.

– Если ударишь, заплачешь, сделаешь вид, что ужасно расстроена – надеюсь, да. – В задумчивости он вскинул руку, и к тротуару тотчас вильнул таксомотор. – План банальный и ненадежный, но другого нет.

Пропустив Тьяну, Мару сел рядом, сказал адрес, и угловатый «Дюз-и-Бергович», потолкавшись у обочины, встроился в поток. В машине пахло старой кожей сидений, бензином и дешевым табаком: точь-в-точь как в дедушкином «Дюзе», ныне гниющем в сарае у родителей. Дед, сколько помнила Тьяна, мечтал о серебряном покатом «Еллинеке», но деньги в семье тратились на другое: когда есть долги – тут уж не до желаний. Чтобы случайно не загрустить, Тьяна задумалась: куда они едут? К загадочной особе, чье внимание хочет привлечь Мару? Нет, рановато для клубов, да и Медович что-то говорил про платье. Значит – за ним.

По улице, названной Мару, Тьяна догадалась: таксомотор направлялся на Верх, но не на запад, где возвышалась башня Девы, а на восток – к музейному кварталу, носящему прозвище Семь Верст. Тьяна не слишком интересовалась искусством, не считая ядоварения и переводов. Всеми своими познаниями в картинах и скульптурах она была обязана Власте – та писала маслом, лепила из глины и, по мнению Тьяны, подавала надежды. Сама подруга так не считала и частенько жаловалась, хлюпая носом: «Никогда мне не висеть на Семи Верстах!». Все знаковые произведения искусства, созданные признанными творцами империи или купленные за деньги от продаж магических ядов, выставлялись в музейном квартале. Многие художники мечтали оказаться там, но зачастую начинали и оканчивали свои карьеры в Низу – в крохотных галереях «не для всех», в школах живописи, а то и в парках, рисуя за медяки портреты детишек. Верх был для богатых, успешных, высокосословных. А Низ – для тех, кто стремился на Верх.

Таксомотор, пробившись сквозь загруженную Средню, покатил по верхнему Вельграду. Закат догорал, зажигались фонари, и лиловая дымка опускалась на город, но настоящие сумерки были еще впереди. Тьяна прильнула к окошку. Она слишком редко бывала в этом районе: в музеи не ходила, богатыми друзьями не обзавелась. За стеклом плыли чистые улицы, деревья и дома. Ни одного небоскреба, ни одной развалюхи – лишь стройные ряды кирпичных зданий. У одного – колонны с головами-снопами, у другого – клыкастые и рогатые мистерианские маски, у третьего – башенка точно из сказки, у четвертого – лепнина в виде головы Хитвика и дубовых ветвей. Если приглядеться: каждый хорош по-своему. Если не приглядываться: хороши все вместе.

«Дюз-и-Бергович» плавно остановился у трёхэтажного дома, будто сложенного из песочного печенья. Тьяна окинула его заинтересованным взглядом: желтый кирпич при строительстве использовали крайне редко. А зря. Здание выглядело не броско, не вульгарно, напротив – благородно. Тьяне на ум пришло другое сравнение: его словно построили из замерзшего игристого вина, желтовато-льдистого и баснословно дорогого. За счет хитроумной подсветки и больших арочных окон дом казался легким, почти полупрозрачным, а еще – слегка заинтригованным. Выпуклые элементы над окнами походили на вскинутые брови. «Ну, чем удивлять будете?» – будто спрашивал он.

Мару заплатил вдвое больше необходимого, и они с Тьяной покинули машину. Достав из кармана ключ, он отпер входную дверь и сделал приглашающий жест. Перешагнув порог, Тьяна словно оказалась в цветочном царстве: всюду стояли пышные букеты, деревянные панели покрывали выпуклые растительные узоры, а светильники были выполнены в форме закрытых бутонов лилий. Обстановка показалась Тьяне изящной, хоть и слегка устаревшей по меркам столицы: от Власты она знала, что природные мотивы в оформлении уступили место геометрическим орнаментам. Впрочем, и то и другое было вдохновлено Мистерией.

Вельград оставался падальщиком, но при этом – птицей высокого полёта. Подпитываясь чужой историей, он взмывал ввысь и гордо глядел на другие части империи. Еще более гордо – на иноземные страны.

– Гардеробная на втором этаже. Третья комната слева. Выбирай на свой вкус, – Медович указал на лестницу, а сам скрылся за двустворчатой дверью.

– Это твой дом?

Ответа не последовало.

Тьяна, положив руку на гладкие перила, пошла вверх по ступеням. На втором этаже, следуя указаниям Мару, она направилась к третьей комнате слева, но приостановилась. Первая дверь стояла настежь, и взгляд зацепился за картины. Их было так много, что и не сосчитать. Большие, средние и маленькие полотна стояли на мольбертах, хотя выглядели законченными. Некоторые были расставлены на полу и диванах, будто для них не нашлось более достойных мест. Света, льющегося из окна и коридора, хватило, чтобы понять: все эти картины написал не один художник – стили слишком различались. Тьяна скользнула взглядом по мольбертам, подняла ногу, чтобы пойти дальше – и застыла. Брови взметнулись, пресеклось дыхание. На одной из картин Тьяна узнала себя.