Любомор
Внутри поднялась дрожь. Не счесть, как много раз Тьяна подавала заявку в Центральной библиотеке, чтобы получить хоть один томик из раритетной коллекции, но получала лишь отказы. Она знала, как выглядят корешки, но ни разу не видела их вживую.
Однорукий прошел мимо шкафов, даже не взглянув на них – похоже, он был так же холоден к книгам, как и к студентам. Тьяна мысленно обозвала его чурбаном, но потом подумала: должно быть, однорукий видел эти издания тысячи раз. И прикасался к ним. И – сердце дрогнуло – читал. Она стиснула зубы, испытав неуместный приступ зависти.
Мужчина занял место за столом и молча указал Тьяне на соседний стул. Сев, она положила ладони на колени и с немым вопросом уставилась на однорукого. Его лицо было непроницаемо, точно железная маска. Где-то у него на затылке, вдруг подумалось Тьяне, есть крохотные скважинки для таких же крохотных ключиков. Если отопрешь все, заслон спадет и увидишь истинное лицо. Вот только скважинок там немерено, а ключики попрятаны.
– С чего вы решили, что Лика Требух отравлена? – спросил однорукий.
«Лика Требух», – мысленно отметила Тьяна. В голове мигом прояснилось. Вот, значит, кто умер сегодня за компанию с Велимиром: старшая сестра однокружницы. Тьяна мрачно подумала, что следующая встреча сестер Требух, как и загадывалось, произойдет на могиле – только не основателя академии, а самой Млады. Что же ее связывало с Вэлом и почему Еникай считал, что Тьяне следует побеседовать с ней?
Не позволив паузе слишком затянуться, Тьяна расправила плечи и произнесла с прохладной вежливостью:
– Представьтесь, пожалуйста. Я не знаю, как к вам обращаться.
– Старший мастер. – Похоже, должность значила для него больше, чем собственное имя, раз однорукий начал с нее. Помедлив, он добавил: – Можете называть меня мастер Зорич.
– Мастер Зорич, я подумала, что Лика отравлена, по нескольким причинам, – начала Тьяна. – Настоятель объявил, что погибло двое студентов, а следом моя однокружница закричала и лишалась чувств. Люди редко просто так падают на пол. Я должна была…
– Судя по всему, вы должны были упасть рядом, – перебил Зорич.
– Что, простите? – Тьяна приподняла брови.
Рука в серой перчатке нырнула в ящик стола и опустила на сукно желтоватый лист. Тьяна тотчас узнала фирменный бланк академии Девы с плохо пропечатанным гербом в правом верхнем углу: так сразу и не поймешь, башня там с закругленной крышей или кое-что неприличное. Почерк тоже был знаком: ровные ряды мелких буковок принадлежали руке настоятельницы. Что эта курица Устия накарябала старшему мастеру? Тьяна потянулась к бланку, взгляд выхватила два имени: «Тьяна Островски» и «Велимир Горски», а следом Зорич согнул бумагу пополам.
Впрочем, письмо можно было и не читать. Тьяна и так все поняла: настоятельница посчитала своим долгом предупредить, что жених и невеста будут учиться под одной крышей. Преисполненная благочестием, курица распереживалась, как бы престижная академия не превратилась в гнездо греха и разврата. Наверное, напридумывала про них с Вэлом после того случая… Тьяна едва сдержалась, чтобы не скрипнуть зубами.
– Соболезную вашей утрате, Островски, – без доли сочувствия произнес старший мастер.
– Благодарю, – сухо отозвалась Тьяна. – При всем уважении, каждый по-своему переживает потерю. Я не из тех, кто падает в обмороки. К тому же, мне всё еще не верится, что Велимир… – она на миг опустила взгляд, и пальцы сжали ткань юбки, – что его больше нет. Я почти не знала жениха, нас помолвили родители, но его смерть, без сомнения, удар для меня и наших семей. – Вроде звучало складно.
– Почти не знали, – повторил Зорич; он то ли случайно сосредоточился на этих словах, то ли уловил нотку лжи. – Скажите, Островски, вам не кажется подозрительным, что ваш будущий муж умер, как только вы прибыли в академию?
– Подозрительным? Нет. Скорее, ужасным, – сглотнув сушь, Тьяна повторила: – Да, это ужасное совпадение.
– А то обстоятельство, что вместе с Горски умерла девушка, с которой его связывали тайные отношения – тоже ужасное совпадение? – стальные глаза совсем не мигали, ловя каждый жест Тьяны.
– Тайные отношения? – переспросила она, нахмурившись. – Мне ничего неизвестно об этом.
– Как и о том, что Требух ждала ребенка?
Вопрос старшего мастера пригвоздил Тьяну к стулу. Да, она подозревала, что у Вэла с Младой была связь – Еникай намекнул на это, хотя на прямой вопрос об измене ответил: «Нет, не совсем». Возможно, он имел в виду, что Велимир собирался разорвать помолвку и жениться на беременной подружке, поэтому их связь нельзя было назвать изменой? Тьяна и подумать не могла, как далеко всё зашло у Вэла и Млады.
Судьба наносила удар за ударом, не давая времени на передышку. Жених не любил Тьяну, его смерть не спасла ее от «Любомора», а тут еще оказалось, что Вэл, наплевав на помолвку, строил другие отношения. «Тайные», как выразился Зорич. Вот только жених, похоже, не особо скрывал их. А самое плохое, что теперь у Тьяны был явный мотив для убийства. Для двойного… нет, для тройного убийства, если учитывать нерожденного ребенка. Она глубоко вдохнула, стараясь унять жар и трепет, но они, точно огонь от кислорода, лишь усилились. Под кожей словно метались подожжённые мотыльки.
Зорич внимательно наблюдал за ней.
– Я ничего не знала. – Наконец, выдавила Тьяна. – Ни о Младе, ни о ребенке.
– Да, вы точно не из тех, кто падает в обмороки, – заключил старший мастер. – Вы свободы, Островски.
Стоило ей встать, как он добавил:
– Должен уведомить вас, что вашу комнату обыщут. Каждый угол. Каждую пядь. – Зорич дважды прихлопнул ладонью по столу. – А теперь, Островски, ступайте на вводное занятие для студентов первого круга. Вы уже опаздываете.
В памяти всплыла сумка, висящая на столбике кровати, и у Тьяны дрогнули колени. Пытаясь сохранить лицо, она кивнула старшему мастеру и вышла за дверь. Захотелось привалиться к стене и медленно сползти на пол, но Тьяна заставила себя пойти по коридору. Каждый шаг давался с трудом, будто на ногах появились кандалы. В мыслях, набирая обороты, крутилось: «Всё кончено, всё кончено».
Тьяна не сомневалась: если она ринется в пансион, чтобы избавиться от улик, старший мастер узнает об этом. Неспроста он сказал о вводном занятии: пока она будет сидеть на скамейке и слушать мастера переводов, кто-то из подручных Зорича войдет в ее комнату, откроет сумку и увидит запекшуюся кровь. Ох, лики, что же делать?
А если, и правда, изобразить обморок? Прямо здесь, под дверью кабинета старшего мастера? Он выйдет, наткнется на нее, попытается оказать помощь – и тогда…
«Что – тогда? – мрачно спросила себя Тьяна. – Удушишь его галстуком?».
Она до боли сжала кулаки и приказала ногам шевелиться живее. Не явиться на вводное занятие – как расписаться в своей виновности. Надо что-то придумать, как-то выкрутиться, пока Тьяна идет до учебного зала. Иначе на щиколотках защелкнутся реальные кандалы.
Какую чудовищную неосмотрительность она проявила, решив, что у нее есть время до вечера. А всё курица Устия с ее треклятым письмом! Если бы настоятельница не влезла, возможно, никто бы не узнал, что у Тьяны здесь учился жених. Всё едва не решилось само собой: настоятель объявил, что Вэл и Млада умерли «по собственной воле», а значит, никто не собирался проводить никакого расследования. Вот только старший мастер оказался не так глуп, чтобы поверить в добровольное отравление «Кровобегом».
Не верила в это и Тьяна. Им бы с Зоричем объединиться, да невозможно: в его глазах она – главная подозреваемая, а не союзник. Не может же Тьяна прийти к старшему мастеру и сказать: «Вэла и его подружку точно отравили, и по моим венам, кстати, тоже течет яд. Давайте вместе подумаем, что с этим делать?»
Тьяна горько усмехнулась, а следом ее будто пронзила молния: по телу побежало электричество, мысли залило светом. Остановившись посредине опустевшего вестибюля, она невидящим взглядом уставилась во мрак подземелья под ногами. В голове у Тьяны всё сложилось. Это была не просто догадка, а настоящее озарение.
Ночное убийство и её отравление – связаны. Не случайная рука вонзила ей в кожу намазанную ядом иглу. Не шалый безумец прошептал на ухо: «Ахокташ». Тьяну не просто так угостили «Любомором».
Её отравили, чтобы она убила Вэла.
Глава 7. Тайное стремление к свободе
Кто решил, что может использовать её как оружие? В голове мелькали лица и имена, старые связи и новые люди – воспоминания распирали череп, и Тьяна почти слышала его треск. Никто из знакомых, казалось, не годился на роль коварного кукловода. Впрочем, он мог входить в круг Велимира, оставаясь посторонним для Тьяны. Тот, кто подстроил всё это, знал о помолвке. Возможно, был в курсе измены. Вот только как он мог предугадать, что Тьяна решится убить Вэла, чтобы спасти себя?
Нет, этого он не знал, а потому подстраховался. Выбрал ещё кого-то на роль убийцы. И тот, второй, не сплоховал.
А вот наказание за него, скорее всего, понесет Тьяна. Как же она подставила себя, бросившись выручать Вэла! Тьяна до сих пор не понимала, что двигало ею, и не хотела возвращаться к вчерашней ночи. Ошибка совершена, время не отмотать, надо искать решение не в прошлом, а в настоящем. Думать о кукловоде рано, пока в воздухе висит вопрос с сумкой.
Побрал бы ее Хитвик!
Толкнув дубовую дверь библиотеки, почти черную от времени, Тьяна вдохнула ветер. Будь все иначе, она приостановилась бы, чтобы рассмотреть растительные орнаменты на створках, и наполированные бронзовые медальоны с гербом академии, и изящные ручки, которых касались пальцы великих переводчиков и ядовщиков – выпускников Старика. Нет, она не могла. Как бы Тьяна ни хотела побыть студенткой хоть один день, у нее отобрали эту возможность.
– Эй.
Сердце подпрыгнуло в груди, но мозг тотчас успокоил: всё в порядке. Из ниши, мерцая чернотой глаз, шагнул Еникай. Его губы чуть подрагивали: он слишком привык улыбаться и сейчас сдерживал себя.
– Как ты, дикарка? – Тьяна не ответила, и Еникай продолжил. – Слышал про Велимира. Это жуть! Сочувствую, но… – он замялся. – Если честно, думаю, ты достойна лучшего. Твой жених был козлом.
– Ты не очень хорош в соболезнованиях, да?
– Просто ужасен, – признался Еникай. – Тосты у меня получаются гораздо лучше.
Сбежав со ступеней, Тьяна устремилась к часовне – корпус, где проходило первое занятие, располагался прямо за местом смерти Вэла и его любовницы. Еникай пошел рядом.
– Ну так что, – в умении молчать он тоже не преуспел, – как ты себя чувствуешь?
– Не знаю. Еще не осознала.
Еникай внимательно посмотрел на нее сверху вниз.
– У вас, надеюсь, было не по любви, а по договору? – Поймав Тьянин кивок, он с облегчением выдохнул и перестал сдерживать улыбку. – Я так и думал. Значит, мне можно не делать скорбную мину.
– Да, но постарайся обойтись без тостов, – Тьяна тихо хмыкнула. – Так ты ждал меня, чтобы выразить ужасное соболезнование?
– Нет, вообще-то я хотел сделать комплимент. Ты так восхитительно нарычала на Зорича! – Еникай взмахнул руками. – Никогда не видел ничего подобного. Удивлен, что ты до сих пор жива.
– Я тоже, – буркнула Тьяна.
– Что наш Зорька хотел от тебя?
– А ты что, подрабатываешь в «Желтой птице»? Собираешь материал?
– Фу-у! – Еникай помахал ладонью, словно отгоняя зловонное облако. – Я спрашиваю исключительно как друг.
– Как друг. – Резко остановившись, Тьяна повернулась к нему. – А можешь сделать кое-что для меня? – и она повторила: – Как друг?
– Ну… – Еникай снова замялся, – наверное.
Исподтишка оглядевшись, Тьяна сжала его руку и утянула за часовню, под тень золоченых вязов. Еникай, едва не стукнувшись макушкой о низкую ветку, привалился к стене. На его губах играла озадаченная и озорная улыбка. Зыбкий свет, прорываясь сквозь листву, бликами танцевал на лице.
– Используй свою проволоку еще раз. – Тьяна смотрела на Еникая так, словно пыталась загипнотизировать. – Мне нужно, чтобы ты зашел в мою комнату, забрал сумочку и надежно спрятал ее. Только есть одно условие: не заглядывай внутрь. Нет, два: ещё никому не говори о моей просьбе.
Глаза Еникая всё округлялись и округлялись, пока он не стал похож на удивленную птицу. Казалось, он вот-вот заклокочет, точно возмущенный орлан, чья добыча зарылась в песок, и улетит.
– Нет, так дело не пойдет, – он покачал головой. – Либо ты всё рассказываешь, либо…
– Ты у меня в долгу, – заявила Тьяна в надежде, что ей не почудились доброта и отзывчивость Еникая: лишь в этом случае ее жалкая манипуляция могла сработать. – Твой розыгрыш чуть не стоил мне жизни.
– Тебе? Забыла, как набросилась на меня с ножом? – Еникай усмехнулся, но, поймав суровый взгляд Тьяны, посерьезнел. – Ладно-ладно, не смотри так, я заберу твою сумку. Но потом ты всё объяснишь, уговор?
Кивнув, Тьяна добавила:
– Она висит на кровати.
Еникай, одарив очередной улыбкой, шлепнул ладонью по ветке и сорвался с места. Мелькнули косы, зашуршала листва. Тьяна ещё немного постояла под деревьями, стараясь не думать, что будет, если его поймают, и поспешила к учебному корпусу.
Невысокое, в два этажа здание словно жалось к земле под тяжестью веков. Скользнув незаинтересованным взглядом, его можно было принять за хозяйственную пристройку, но стоило приглядеться, и суть выходила на первый план. Ещё до того, как Остор Ястребог скупил эти земли, отстроил поместье, а следом превратил его в академию, оссы-переселенцы основали тут маленькую деревню. Жилые дома, построенные из дерева, не уцелели в вихре времени, выстояла лишь плинфяная школа. Её-то впоследствии и переделали в корпус для новичков.
Тонкие кирпичи выпирали из толстых слоев раствора, отчего здание выглядело полосатым, а на выступах ютились воробьи и голуби. Над входом висела табличка: «Вилену кехела. Вилену зекехела». Тьяна не могла не отметить: остроумно. Язык как система знаков и язык-орган в мистерианском обозначались одним словом, а «ложь» образовывалась от «правды» с помощью приставки «зе». «Язык говорит правду. Язык лжёт», – сообщала табличка, и каждый мог решить для себя, какое значение поставить в начало, а какое в конец. Для Тьяны всё было очевидно: обманывал орган, а языковая система несла истину.
Поблизости не мелькало ни одного виноградного кителя, и Тьяна не сомневалась: она катастрофически опоздала. Что скажет мастер переводов? Казалось, в сердце не найти места для волнения, но оно будто расширилось и впустило еще. Одно дело, когда арестовывают блистательную студентку, и совсем другое – когда какую-то разгильдяйку. Тьяне не хотелось запомниться лишь двумя вещами: тем, что она убила Вэла, и тем, что опоздала на первое занятие.
Добежав до учебного зала №1, Тьяна резко остановилась и глубоко вдохнула. Ладони вспотели – пришлось вытереть их о подол юбки. Поправив шляпку, Тьяна тихо отворила дверь и скользнула внутрь.
Мастер стоял в прямоугольнике оконного света, словно под софитом на сцене. Поза тоже отсылала к представлению: одна рука вытянута, вторая драматически прикрывает лицо. Эффект театра поддерживали и учебные ряды, полукругом уходящие к потолку – в бывшей школе, похоже, объединили оба этажа, чтобы сделать залы более просторными. Окна шли в два ряда, и каждую пару обрамляли необычайно длинные фиолетовые шторы. Пахло старым и новым: древними стенами и свежей формой первокружников.
Стоило Тьяне войти, как все студенты – человек десять или чуть больше – повернули к ней головы. Один лишь мастер остался в прежней позе: возможно, он действительно разыгрывал какую-то сценку. Тем лучше. Не сводя с него взгляда, Тьяна прижала лопатки к стене и поползла вверх по ступеням. Может, мастер не заметит ее? Крайнее место на первом ряду занято, надо добраться до второго, сесть и принять невинный вид. Осталось совсем чуть-чуть. Шаг, полшага, вот и стул… Резко раздвинув пальцы, мастер сверкнул глазом в сторону Тьяны.
– Ах, госпожа Островски, – он отвел руку от лица, и подкрученные соломенные усы приподнялись в улыбке. – Не стоит так вжиматься в стену, я всё равно вас вижу. Как славно, что старший мастер не задержал вас надолго. Пожалуйста, присаживайтесь, и мы продолжим. Вы пропустили совсем немного. Самая неинтересная, но нужная информация – на доске. – И он указал себе за спину.
Там, белым мелом по черной эмали, были выведены два слова: «Мастер Крабух».
Тьяна опустилась на стул, пораженная теплым приемом. Какое-то время она ждала подвоха: вот сейчас мастер снимет маску благодушия, окатит ледяным взором и скажет, что учиться в Старике – это честь, которой она, госпожа Островски, недостойна. Однако ничего такого не произошло. Крабух, снова прикрыв лицо, пробормотал:
– Ну что же, есть мысли? Смелее.
– Я – Бора, – наклонившись к Тьяне, сказала однокружница; от нее пахло теплыми солеными рогаликами. – Мы играем в шарады. Мастер Крабух загадывает мистерианские идиомы.
– Тьяна, – она пожала протянутую руку.
Глаза так и впились в мастера. Надо же, он и вправду разыгрывает сценку. Невероятно. Тьяна на мгновение представила, как мастерица-переводчица в Деве изображает присказку «От дурных помыслов изо рта змеи выползают, а от похоти жабы из всех отверстий сыплются», и злой восторг заклокотал в груди. Язык мастерица знала неважно, увлечение мистерианской культурой считала зловредным, а большую часть занятия посвящала молитвам.
– Слепой указывает путь, – прошептала Тьяна, глядя на мастера.
Крабух опустил обе руки.
– Кто сказал?
Тьяна уже открыла рот, чтобы повторить, но тут сзади пропищали:
– Слепой указывает путь.
Украла ли другая студентка ее ответ или пришла к нему сама – гадать не имело смысла. В следующий раз, решила Тьяна, надо говорить громче и быстрее. И тотчас одернула себя: если он вообще случится, этот «следующий раз».
– Прекрасно, будем считать, что мы размялись. Три из пяти – неплохой результат, – в улыбке мастера появилась остринка, – но к концу года, чтобы успешно сдать экзамен, вы должны знать пятьсот идиом. – Он показал пятерню, а следом, соединив большие и указательные пальцы, два нуля. – Понятно?
По залу пролетело короткое «ох».
– О нет. Не надо междометий. – Крабух покачал головой. – Ах, ого и ой-ой-ой оставьте для задачек посложнее, чем зубрежка пословиц.
Он повернулся к доске, взял мел и стремительно начертил несколько мистерианских символов. Выведенные уверенной рукой, они ловко цеплялись друг за дружку, и вся фраза выглядела точно кружево.
– Ядовщики, разумеется, полагают, что главное в бесуне – выбор травок и цветочков, а заговор – побочное действие. Нет зелья-основы – нет и магического яда, так они рассуждают. Не будем разубеждать наших сотоварищей, помешанных на растениях. – Крабух хмыкнул, а вслед за ним и несколько студентов. – Мы-то знаем, в чем кехел. — Он указал на доску. – Слово. Только слово превращает малополезную смесь ингредиентов в божественную субстанцию. Мистерианский – не просто язык. Это код, оставленный нам не другим народом, а высшими силами. Это ключ к пониманию и управлению магией, а следовательно – миром.
Крабух внимательно всмотрелся в лица студентов, и Тьяне показалось: он видит ее насквозь. Видит трепещущее сердце, захваченное «Любомором», но раньше, намного раньше, мертвым языком. Ее поразило, как легко и свободно мастер говорил о божественной сути мистерианского, хотя такой подход порицался и в научных журналах, и в религиозных кругах. Да и в целом считался чем-то неприличным и наивным, как вера в Хитвика.
Если признаешь божественное происхождение языка, признаешь и существование богов. Не осских ликов, а совсем других существ.
Крабух медленно кивнул, словно ответив на десяток незаданных вопросов, и продолжил:
– Первое, что вам надо усвоить: вы – пустые страницы. Я, другие мастера, все прочитанные книги – мы будем вас заполнять, а вы, разумеется, будете сопротивляться. Любой чистый лист сопротивляется – такова уж вечная борьба незамутненного ничто и загрязняющего нечто. – Мастер развел руками. – И второе, что вам нужно пошис рехабано иэ…
«Зарубить на носу», – мысленно адаптировала Тьяна, хотя на самом деле мастер сказал: «Запомнить мозгом кошки».
– …наша задача не переводить с мистерианского на осский, как это может показаться вначале. Наоборот: мы должны научиться перекладывать осский на мистерианский. Заталкивать наше мышление в их язык. Воплощать наши цели их средствами. Не питайте иллюзий: вы не будете заниматься с мистерианским любовью, вы будете его насиловать. И вам должно это нравиться.
Последняя мягкость покинула лицо Крабуха, как и свет, льющийся из окна. Повернувшись к доске, он снова указал на кружево слов:
– Что здесь написано?
Тьяне показалось, что мастер смотрит прямо на нее, но в следующий миг она поняла: каждый в зале подумал так же. Взгляд Крабуха горячим воском растекался по рядам, охватывая всех, и Тьяна почти чувствовала его липкий жар – это было приятно и неприятно одновременно. Послушав тишину, мастер добавил:
– Смелее. Любые мысли лучше, чем их отсутствие.
Тьяна не знала, что написано на доске, и, судя по робкому молчанию сокружников, была не одинока в своём «незамутненном ничто». Усвоив урок с похищенным ответом, она рискнула:
– Думаю, это идиома. Какая-то из пятисот.
Бора тихо хихикнула, и Крабух приподнял уголки рта.
– Будьте ещё смелее, госпожа Островски. Посмотрите на эти символы. Что вы видите? Полагаю, не снежные узоры на стекле и не бабушкину салфетку?
– Вижу слово «крылья». – Тьяна вычленила из вязи один из символов, но приказала себе не радоваться раньше времени. Сосредоточившись на произношении, она озвучила: – Люнгоне.
– Здесь нет люнгоне, – возразил пищащий голосок.
– Нет, – согласилась Тьяна.
Ей хотелось обернуться: выяснить, кому принадлежит писк, а заодно проверить, пришла ли на занятие Лика, но Тьяна сдержалась. И то, и другое можно узнать позже.
– Мистерианцы часто сокращали слова, когда использовали их в идиомах, – продолжила она. – Здесь есть лю.
– Как вы поняли, что это крылья? – уточнил Крабух.
– Предположила, – призналась Тьяна. – В мистерианском не так много слов на «лю», и они в основном относятся к быту: мука, горение… – Память подставила языку подножку, и Тьяна пресеклась.
– Я бы перефразировал: в мистерианском не так много слов на «лю», которые вы знаете, – мастер улыбнулся, и снова не тепло, а остренько. – Вы все. Не только госпожа Островски, – уточнил он. – Например, чудное время до первого снега называется лювень. Один старый мистерианец уверял меня, что это тоже идиома, только срощенная. Он расшифровывал ее как «время, когда хочется вздернуться». – Повернувшись к доске, мастер обвел «лю» ровным кружком. – Вы совершенно правы, госпожа Островски. Это крылья.
– Я вижу яку – от якухан, – подхватила Бора. – Растущий.
– Растущие, – поправил Крабух. – Итак, что получается? Крылья, растущие…
Он сделал паузу, позволяя студентам самим подыскать ответ, но никто не откликнулся. Тьяна едва сдержалась, чтобы не опустить взгляд. Она была уверена: большинство однокружников сейчас прячут глаза от мастера. Бора, например, с нелепой внимательностью разглядывала тонкие колечки на собственных пальцах.
– Господа, вы что же, никогда не слышали о «Теневике»? – Крабух обвел нижнюю часть узора. – К слову, я считаю малополезными адаптированные переводы названий ядов. Ну что это такое – «Теневик»? Намного лучше «Ксемокве хен» – «Тень приходящая». Или «Любомор»? Куда это годится? Звучит как имя, а должно – как когтем по сердцу. «Ахокташ».
Тьяна вздрогнула, обхватила себя руками и тотчас мысленно выругалась. Глупое тело! Ну ничего, ничего. Если кто-то заметил, можно списать на впечатлительность первокружницы.
– Теперь вы видите ксе? – он указал на обведенную часть. – Госпожа Рогоз, озвучьте, что у нас получилось.
– Крылья, растущие в тени? – неуверенно пропищало сзади.
– Совершенно верно. А теперь главный вопрос: что это значит? Говорите всё, что приходит на ум.
– Опасность? – предположил какой-то парень.
Крабух отрицательно качнул головой.
– Наоборот: подготовка к нападению, – возразил другой.
Не размыкая губ, мастер с сомнением протянул: «М-м».
– Что-то про птиц? – пропищала Рогоз.
Крабух поднял брови. В морщинке на его лбу так и читалось: «Как же вы далеки от кехел», и никто больше не решился выдвинуть версию. Подождав немного, мастер коротко вздохнул и сказал:
– Перевод – это не просто замена слов, а искусство передачи смысла. Схватывание духа оригинала. Что есть тень, кроме, собственно, тени? Нечто, связанное с укрыванием. Тайна.
Тьяна вспомнила, как отвела Еникая за часовню – туда, где их было не видно с дороги, – чтобы попросить о помощи. Там, в тени деревьев, она доверила ему тайну, пусть не всю целиком, а лишь малую часть. В конце концов, она была слишком велика, чтобы поделиться ею сразу.
