Любомор
– Что с Моршей и Полоком? – прошептала Тьяна.
– Оба пришли в себя, – с гордостью заявила Гнев. – Так что я заслужила коктейльчик. Даже два.
– Где они сейчас?
– Поехали в Вельград, к родителям, пока под домашний арест, а там видно будет. Зорич перестраховался и отправил с Моршей и Полоком двух преподавателей, тренера по хлопте и врачевателя. В качестве конвоя. Чтобы точно не сбежали. Слыхала о Здраве и Некосе? – Гнев пригляделась к Тьяне и хлопнула её по плечу. – Ой, ладно, хватит об этом. Отдохни, Тэ.
Тьяна медленно кивнула, решив последовать совету. На язык подвернулся подходящий, как ей показалось, вопрос. Ненавязчивый и полушутливый.
– Всё хотела спросить, что будет, когда ты соберешь полный алфавит?
Гнев склонила голову, скрыв пол-лица под полями шляпы. На виду осталась лишь усмешка.
– Дожить бы. Я не так быстро обзавожусь друзьями. – Пожав плечами, она отвернулась и окликнула однокружников: – Эм, Эл! Помогите-ка наполнить бокалы, пока народец не заскучал.
Подлетев с двух сторон, юноши подхватили хозяйку вечеринки и понесли к столам. Она, хохоча, задрыгала в воздухе ногами.
– Мне показалось или Гнев ушла от ответа? – Тьяна взглянула на Мару.
На его лице промелькнуло сомнение, и она поняла: знает, точно знает, в чём дело. Алфавит Гнев – не просто причуда, за ним скрывается какая-то тайна. Из Тьяниной груди вырвался недовольный усталый вздох. Да что не так с этими Медовичами? Куда ни ткни, всюду секреты.
– Давай возьмем по коктейлю и отойдем в сторонку, – предложил Мару и, изобразив задумчивость, добавил: – Почему меня так и тянет откровенничать с тобой, Островски?
«Только не в главном», – отметила Тьяна, а вслух отшутилась:
– Ты просто сплетник, Медович, как все богатенькие мальчики и девочки. Любите перемывать косточки, сидя в своих поместьях.
– Можно подумать, вы, южане, не делаете то же самое на своих фермах?
– Один-один, – признала Тьяна.
Столы, накрытые черным шёлком, ломились от закусок и напитков. Рядом с вяленой индюшатиной выстроились стопки с пахучей можжевеловкой. Блюдо с солеными орехами и картофельными шариками окружали стаканы, наполненные бодрящей цитрусовой содовой, а среди тарелок с сырами и фруктами сверкали бокалы-пирамидки – их стремительно наполняли Эл, Эм и Гнев. Были еще кувшины с элем, и горшочки с печеными морепродуктами, и большое блюдо с пирогами. Хозяйка вечеринки действительно расстаралась. Кроме угощений, на столах также стояли вазы с ядовитыми букетами: покачивала колокольцами наперстянка, розовел олеандр и волшебно светился полупрозрачный дурман. Их сезон давно прошёл, но в оранжерее при академии всё цвело круглый год.
Возле столов толкалось немало студентов, но и у граммофона собралась большая компания. Тьяна выхватила взглядом Еникая и Кору, отплясывающих в самом центре площадки. Млады не было – вероятно, она не пошла на вечеринку из-за траура по сестре. Тем лучше.
Вручив Тьяне бокал-пирамидку, напомнивший об «Аромате ночи», Мару приобнял её и вывел из павильона. Обогнув здание, они встали у полуразрушенной задней стены. По ней змеились трещины и разломы, из которых тянуло далёким прошлым. Звук граммофона стал тише, но всё-таки долетал сюда: сейчас играло что-то невообразимое, почти неприличное, музыка хрипела и стонала. Какое-то время Мару смотрел на Тьяну, крепко придерживая за талию. Сейчас притянет к себе – и всё, никакого разговора не выйдет. Сквозь волнение, закипающее в крови, она напомнила:
– Ты обещал рассказать секрет.
– М-м. – Медович нехотя убрал руку, глотнул из бокала и внезапно спросил: – У тебя когда-нибудь были воображаемые друзья?
Тьяна покачала головой.
– У Гнев был один.
– В детстве?
– Не совсем. Он появился в подростковом возрасте, когда мы впервые побывали в академии. Её отец, дядя Мечеслав, устроил нам что-то вроде экскурсии. Он тоже учился здесь. Мы приехали, погуляли, а потом дядя встретил Зорича, и они разговорились. Я остался с ними. – У Медовича дрогнул угол рта, и Тьяна поняла, что за эмоция скрывается за мимолетным движением: он подслушивал разговор взрослых, пытаясь выяснить что-либо о «совете». – А Гнев куда-то пропала. Она долго не возвращалась, и мы втроем отправились ее искать. Сестра нашлась на смотровой. Просто стояла и наблюдала за причалом. Тем же вечером она призналась, что встретила кое-кого, когда гуляла. Я спросил: «Это он или она?», и Гнев, хихикнув, ответила: «Оно».
Мару сделал глоток. Тьяна тоже. Пока она не понимала, при чём тут алфавит, но слушать Медовича было интересно.
– После поездки Гнев решила, что теперь у неё есть тайный друг. Существо, живущее здесь, на территории академии. Оно отказалось сказать ей своё имя и попросило называть себя просто «О». Я выслушал сестру, но, признаюсь, без большого интереса. «О» в моих глазах был плодом воображения. Гнев сразу влюбилась в это место и ей захотелось иметь с ним какую-то особую связь. Общую тайну. Они же так сближают. – У Мару блеснули глаза. – Гнев несколько раз возвращалась к этой теме, но вскоре перестала. А потом я сам вспомнил об «О». Когда меня начали убеждать в собственном сумасшествии. Знаешь, мама достигла в этом некоторых успехов. Помню, что подумал тогда: «Может, «О» – больше, чем фантазия? Может, оно – галлюцинация? И все мы, Медовичи, просто больны». – Он невесело усмехнулся и, крутанув бокал в пальцах, выпил до дна.
Тьяна тронула его за локоть и, в попытке вернуть разговору лёгкость, уточнила:
– Почему Гнев включила меня в свой алфавит? Я не воображаемая.
– Иногда я в этом сомневаюсь, – Мару наклонился к ней. – Всё время хочется потрогать, чтобы удостовериться в реальности.
– Да-да, только для того, чтобы удостовериться, – Тьяна хмыкнула и, чуть отступив, уперлась спиной в стену. – Так всё же, почему я в списке Гнев?
– Сестра включает в него тех, кто, по её мнению, эмоционально связан с этим местом. Любит его. Чувствует себя здесь своим. Что-то вроде этого. Как я понимаю, когда алфавит будет собран, она познакомит всех вас с «О».
– Гнев думает, что он… оно… на самом деле существует?
Из разлома в стене, прямо в ухо Тьяне, дыхнуло:
– О.
Глава 37. Могила основателя
Тьяна отпрыгнула и резко обернулась – вермут выплеснулся в траву. За спиной была только стена: кирпичи, трещины, облезлые слои краски. Незнакомый голос ещё звучал в ушах, но в ночном воздухе разливался лишь жас.
– Что такое? – Мару шагнул к Тьяне и взял за плечо.
– Кто-то сказал: «О». – Она сдержалась, чтобы не добавить: «Или мне показалось».
«Любомор» мог наслать слуховую галлюцинацию, но Тьяна отказывалась верить, что всё в её жизни подчиняется яду. Кое-что было отдано на откуп обычному хаосу.
Приблизившись к стене, Мару провёл ладонью по кладке и заглянул в щель.
– Похоже, трещина проходит насквозь.
– Ты видишь кого-то? – Тьяна понизила голос.
– Нет. Оттуда дует, но внутри темно.
– Как темно? Если стена пробита, ты должен видеть людей и свет фонариков.
– Мы стоим у подсобки. Их две, слева и справа. – Мару обвел здание рукой. – Основная часть павильона, где проходит вечеринка, занимает середину. А за этой стеной – закрытое помещение. По крайней мере, оно должно быть закрыто.
Тьяна не обратила внимания на архитектуру здания: ни в первый раз, когда пробегала тут после убийства Велимира, ни сегодня. О цуньгском павильона она, в целом, знала совсем немного. Его упоминания нечасто встречались в подшивках старых газет, что хранились в Центральной библиотеке. Одна-две статьи, не более. В них говорилось о важной роли павильона в обмене культурами: здесь собирались студенты и преподаватели разных народностей, чтобы декламировать стихи и рассказывать о своих обычаях. Однако с внедрением «программы истинного наследия» павильон утратил былой смысл, а новый так и не обрел.
– Значит, кто-то забрался туда, – сказала Тьяна, – и подслушивал нас.
Мару кивнул и сорвался с места. Медлить, действительно, не следовало: если они хотели уличить шпиона, надо было как можно скорее наведаться в подсобку. Тьяна побежала за Медовичем, но попасть внутрь у них не получилось. На двери висели цепи и замок, покрытые ржавчиной и паутиной. Помещение не открывали много лет.
– Всё равно заглянем. – Медович отдал Тьяне бокал и вынул из кармана отмычки.
Он провозился недолго. Устало скрежетнул металл, и Мару потянул за цепь. В отличие от замка, дверь решила поупрямиться. Дерево, напитанное влагой и человеческим безразличием, набухло и перекосилось. Пришлось ударить плечом. Тогда доски жалобно скрипнули, и створка нехотя сдвинулась.
Тьяна шагнула в подсобку следом за Мару. В нос ударил запах гнилых досок, отсыревшей бумаги и птичьего помёта. У правой стены стояли ящики: кое-какие были заколочены, другие прикрыты соломой, а из третьих торчали искореженные книги. Слева высилась гора стульев. В центре лежал мертвый голубь.
Никто не прятался по углам. Тем не менее, Тьяна чувствовала чье-то присутствие. Она напрягла зрение, и волоски на коже встали дыбом. Тени в подсобке были масляными, густыми, липли к стенам и полу. Даже чистый лунный свет, что проникал сквозь дырявую крышу, не рассеивал их.
Взгляд остановился на трещине, из которой пару минут назад донеслось гулкое «О». В расселину лезла тьма. Не обычная тень, а нечто более плотное. Нечто живое, с подвижными отростками, напоминающими руки и ноги. Оно извивалось, выползая наружу.
Схватив Мару за руку, Тьяна указала на дальнюю стену, и сразу поняла: поздно. Тьма, точно густые чернила, выплеснулась в парк. Побежать за ней? Или списать всё на игру полумрака и воображения? Тьяна тяжело вдохнула ртом.
Страх и азарт били по сердцу, но она решила: им с Медовичем не нужно преследовать «О» – или что это было? У них свои дела, свои тайны. Если включить в список еще одну, можно прогнуться под весом неизвестности.
– Ты что-то видела? – Мару повернулся к ней.
Тьяна кивнула.
– Думаешь, это было оно? «О»?
Ещё один кивок.
– На что похоже?
– На тьму. Думаю, нам не надо…
Она не договорила, но больше слов и не потребовалось.
– Пошли отсюда. – Мару за руку вывел Тьяну из подсобки, запер дверь и взглянул на часы. – Хочешь, немного потанцуем? Или сразу пойдем осквернять могилу?
– Давай оскверним.
Медович хмыкнул. Оставив пустые бокалы на краю стола, они потолкались в павильоне и вышли на площадку. Кора продолжала безудержно отплясывать, но уже не с Еникаем, а с Эл и Эм. Рогоз, окруженная подружками, потягивала коктейль и нарочито улыбалась. «Щенки» во главе с Воржаком притоптывали под музыку, но выйти к граммофону не решались – вид у них при этом был невыносимо напыщенный.
– Всё для тебя! – выскочив из павильона, Гнев воздела бокал над головой и закружилась на месте. – Смотри, сколько нас! Мы все – твои!
Видимо, она переборщила с коктейлями.
– К Хитвику, что ли, обращается? – прыснул переводчик, похожий на молодого бычка.
– К Хозяину, чтобы скорее прибрал нас, – с мрачным удовольствием откликнулась черноволосая ядовщица.
Обменявшись взглядами, они представились друг другу и внезапно слились в поцелуе.
Хмельной дух витал над павильоном: пускал ноги в пляс, разгонял сердца, кружил головы и притягивал губы к другим губам. Тьяна хмыкнула, подумав, что ничего не потеряла бы, если бы умерла раньше и не побывала ни на одной студенческой гулянке. Всё равно лучшее, что было на сегодняшней вечеринке: разговор с Мару под сияющей луной. А худшее: живая густая тьма, вылезающая из павильона. Тьяна передернула плечами.
Мару махнул Еникаю, и тот отделился от стены. К сараю садовников они отправились порознь, чтобы не привлекать лишнего внимания, но пришли почти одновременно. Всем троим, несмотря на волнение, не терпелось взяться за дело.
Управившись с замком, Мару протянул Еникаю лопату и пару грубых рабочих перчаток.
– А мне? – удивилась Тьяна.
– Ты будешь караульной.
– Втроем мы всё сделаем быстрее.
– Кто-то должен следить за обстановкой вокруг.
– Студенты на вечеринке, преподаватели на побережье. Ты сам сказал: нам никто не помешает. – Тьяна не могла представить себя на карауле. Стоять, смотреть по сторонам, изнывать от скуки и самой последней заглянуть в могилу? Самой последней узнать тайну? Ну уж нет. – Давай сюда лопату, господин «я-держал-два-пирожных», – ей вспомнилась шутка Мару.
Еникай с фальшивым вниманием рассматривал стальной штык, делая вид, что вовсе не прислушивается к разговору.
– Как скажешь, Островски, – Медович вздохнул и полез в сарай.
Закинув лопаты на плечи, они устремились к могиле Остора Ястребога. Фонарей возле стелы не было, но за освещение сегодня отвечала луна, и она прекрасно справлялась. Свет струился по серому камню и лизал мокрые яблоки – те, что висели на ветках и те, что лежали под деревом. Листья на старой самосевнице беспокойно шевелились, хотя Тьяна не чувствовала ветра.
Взгляд скользнул по надписи на стеле.
«Рье мо не».
«Мертвые знают ответы, да их не спрашивают».
Просто звучная пословица или хитрая подсказка? Тьяна не сомневалась: основатель лично распорядился, чтобы мистерианская идиома украсила его надгробье. Нельзя зарыть клад и не оставить карту. Ястребог хотел, чтобы его тайну раскрыли, и оставил намёк, как водится, на самом видном месте.
Молодец, Старик.
В тишине ухнул филин. Переглянувшись, Мару, Еникай и Тьяна натянули перчатки и разошлись по трем сторонам могилы. Медович первым вонзил лопату в землю. Его лицо было сосредоточенным, но мелкие детали выдавали волнение: напряженная челюсть, морщинка между бровями и лихорадочный блеск в глазах. Тьяна знала: если приложит ухо к груди Мару – услышит грохот, сравнимый с разогнавшимся поездом. Она чувствовала то же.
Дождь сыграл на руку, сделав почву податливой. Первый ком грязи полетел в сторону, за ним последовал второй. Поначалу Тьяна поглядывала на Мару и Еникая, но вскоре увлеклась работой и вошла в ритм. Яма становилась всё глубже и глубже, мокрее и мокрее. Запах сырой земли оседал в легких. Ладони, несмотря на перчатки, горели. По лицу и спине струился пот. Сделав паузу, чтобы утереть рукавом лоб и виски, Тьяна внезапно подумала о дедушке.
Какие чувства она бы испытала, узнав, что кто-то раскопал его могилу? Пожалуй, ничего, кроме удивления: кому понадобились кости простого фермера? Даже на дедушкиных похоронах Тьяна не тонула в эмоциях. Сперва в душе колыхалось слабое непонимание, а пока шла церемония, к нему добавился огонек раздражения.
Началось с гроба. Он показался Тьяне гораздо меньше, чем нужно. Разве дед поместился бы в таком? Она по-прежнему видела дедушку глазами ребёнка: большим, широкоплечим, с аршинным размахом рук. Очевидно, труд и болезнь, слишком тяжелые для его возраста, иссушили деда, но Тьяна помнила его другим.
Похороны казались ей чем-то вроде скучного и бессмысленного представления. Она смотрела по сторонам – и не видела ничего, что хотела бы сохранить в памяти. Безвкусно-нарядная деревянная коробка. Платок, поднесённый к сухим глазам матери. Тихие и виноватые всхлипы отца. Механические движения могильщиков. Будничное бормотание священника: «Душа Станислава Островски отлетела к ликам, и да будет принята в сонм. Простимся же ради новой встречи!».
Логика хромала: с кем прощаться, если душа уже отлетела? Нет, это надо делать с живыми, и Тьяне повезло, что ей удалось. Она была рядом с дедом до самого конца, поймала предсмертное пожатие руки, услышала и навсегда запомнила последние слова. Вот что следовало сохранить в памяти, а не то, как гроб на канатах опускали в яму, и отец бросал вслед глиняные монетки с ликами: Светлой Олонью, Старой Родой и Синеокой Даркой.
Комья земли застучали о крышку, отсчитывая для живых: ещё несколько ударов и можно уходить. Мама мягко подтолкнула Тьяну в спину и напомнила: «Цветы». Она и забыла, что сжимала в руках букетик куколя. Подошла, бросила в могилу.
Дед, несомненно, предпочел бы, чтобы его облили «Праховеем».
Для себя она уже выбрала «мусорный яд»: написала об этом на тетрадном листке, вместе с другими распоряжениями, и положила в конверт. Запечатала. Вывела черным по белому: «Открыть в случае моей смерти».
Чей-то штык звякнул о металл, выдернув Тьяну из воспоминаний. Распрямив спину, она посмотрела на Мару. Тот указал на Еникая.
– Что-то нашел, – прохрипел он, смахнув со лба прилипшие пряди.
Воткнув лопаты, все трое склонились над землей. Луна будто нарочно приглушила свет, мешая разглядеть, на что наткнулся Еникай. Тьяна видела кривые корни яблони, разрубленного лопатой дождевого червя и месиво грязи. Присев, она стянула перчатки и погрузила пальцы в мокрую холодную землю. Нащупала. Достала. Предмет походил на черную пятиконечную звезду.
– Что это? – Тьяна выпрямилась, держа находку на ладони.
– Цветок олеандра, – догадался Мару. – Наверное, серебряный. Просто потемнел.
– Украшение с крышки гроба? – предположил Еникай.
– Вероятнее всего.
Мару взял лопату, поскрёб по дну ямы и удовлетворенно добавил:
– А вот и он.
Точнее было бы сказать: «То, что от него осталось».
За долгие годы гроб почти слился с природой: древесина, некогда плотная и гладкая, размякла и расползлась темными ошметками.
– А то, что мы ищем, случайно не сгнило? – Еникай потер лоб, оставив грязный след.
Тьяна нахмурилась. Завороженная загадкой, она подзабыла о сути поисков. Как там говорил Мару? «Мне надо найти кое-что кое-где». С местом они определились благодаря фотографии в хижине Яблоньки, но объект по-прежнему оставался неизвестным. Тьяна надеялась, что в могиле хранились рецептуры полезных бесунов, а потому вопрос Еникая застал её врасплох. Что с записями могло сделать время? Если страницы не пропитали воском и не запаяли в свинцовую капсулу, от них остался бессмысленный прах.
Тьяна снова обратилась к словам Мару, произнесенным в гроте, под перестук дождя. Он сказал, что должен найти в академии идею о спасении мира. Что же это, если не полезные бесуны? Тьяна не сомневалась: дело в них, но что-то не давало покоя. Какой-то вопрос, отброшенный ранее, упорно стучался в мозг – и ему наконец открыли.
Тьяна почувствовала, как углубилась морщина между бровями.
– Откуда ты узнал, – она повернулась к Мару, – что ответ надо искать именно здесь? Про могилу догадалась я, но ты изначально говорил: отгадка спрятана в академии. С чего ты это взял?
– Не самое подходящее время, Островски, – в голосе Медовича в идеальной пропорции смешались твёрдость и мягкость, словно кремень обернули в бархат. – Мы в шаге от истины.
Продолжая хмуриться, Тьяна кивнула. Она запомнит, вернется к разговору позже и получит ответ, но сейчас, и правда, лучше уступить.
Мару откинул лопатой куски прогнившего гроба, повозил штыком в месиве и опустился на корточки. Тьяна последовала его примеру. Помедлив, к ним присоединился Еникай. Шесть рук по очереди погрузились в грязь.
Еникай простонал сквозь зубы:
– Не верю, что делаю это.
– Копать дальше не имеет смысла, – сказал Мару.
– Да уж понял.
– Зато в статье сможешь всё описать в красках, – подбодрила приятеля Тьяна.
– Эту часть я лучше опущу, – Еникай покривился.
– Есть, – хрипло выдохнул Медович.
Тьяна замерла. Его руки медленно, точно земля не хотела отпускать их, вынырнули наружу. Вначале показалось, что Мару держит ком грязи, но он не разваливался – следовательно, под налипшей землей скрывалось что-то твердое. Круглое. Пальцы Медовича заскользили по предмету, очищая от грязи. Луна высветила желтоватый череп. Обнажились зубы, показались забитые почвой глазницы.
– Хитвик побери, – пробормотал Еникай.
Мару шумно выдохнул.
– Положу его тут, – он аккуратно пристроил череп на кусок гроба. – А потом всё вернём, как было. Могилу закопаем.
Тьяна и Еникай одновременно кивнули. Зорич и другие всё равно заметят, что захоронение осквернили, но оставлять его в развороченном состоянии – не дело.
– Надо искать дальше, – Мару погрузил руки в землю.
– Надеюсь, Старик на нас не рассердится, – Еникай выдавил улыбку. – Очень уж не хочется завалить экзамены из-за какого-нибудь проклятья.
– Не говори ерунды. – Тьяна поняла: приятель пытается разрядить обстановку, и поддержала: – Ты завалишь их из-за того, что Кора будет таскать тебя по жас-клубам. Такого партнера по танцам она точно не упустит.
Еникай с теплотой посмотрел на неё и, набрав воздуха в грудь, опустил руки в жижу.
Втроем они продолжили поиски – хоть и не знали, что именно ищут. Пальцы ныряли в грязь, рыскали там, доставали предметы, но всё было не то. Попадались ржавые и искорёженные скобы, гвозди, петли, ручки и другие металлические элементы гроба. А ещё кости. Много костей.
С каждой новой частью Старика, вынимаемой из земли, внутри Тьяны росло разочарование. Пыл угас, и она чувствовала, что замёрзла. Руки, грязные по локоть, одеревенели и слушались всё хуже. Ныли плечи и спина, но особенно – ноги. Хотелось сунуть ступни под горячую струю воды, сунуть всю себя и стоять целую вечность. Тьяна посмотрела на Мару – и увидела знакомую тихую ярость.
– Ничего, – признал он. – Тут ничего нет.
Сверху кто-то присвистнул. Вздрогнув, Тьяна рывком подняла голову.
Лунный свет сверкнул на золотом дуле.
Глава 38. Ночь откровений
Это уже было.
Маленький золотой револьвер, зажатый в изящной женской руке и направленный Тьяне в лоб. Только на этот раз в неё целилась не Осслава, а Гнев.
– К тебе, братец, вопросов нет. Но вы-то куда полезли? – она покачала головой. – Эх, Тэ!
– Что ты тут делаешь? – осведомился Мару.
– А разве неясно? Останавливаю вас! Вылезайте. – Дуло слегка качнулось, призывая к действию.
– А иначе – что? Пристрелишь? – Мару выпрямился и вытер руки о пиджак.
Рядом с ним, плечом к плечу, встали Тьяна и Еникай.
– Нет, выпалю в воздух. Как быстро тут окажется Зорич, услышав выстрел?
Мару тяжело вздохнул.
– Ты всё знаешь? – от его голоса потянуло холодом.
– Знаю, что братец у меня – тот ещё олух, – Гнев скривила губы. – Сейчас же вылезай и закапывай могилу!
– Тогда спрошу по-другому, – голос Мару окончательно похолодел, – ты с ними?
Еникай недоуменно нахмурился, а Тьяна сразу поняла, о ком речь. О «совете». О древних родах, что заграбастали себе всё самое лучшее. О тайных вершителях судеб, открыто признающих: «Мир мог быть куда более приятным местом, если бы не мы».
– О нет, опять эти сказочки про заговор…
– Это не сказочки, Гнев, – перебила Тьяна. – Убери оружие и позволь нам всё объяснить.
– Вначале оставьте его в покое! – она указала дулом на останки Старика.
Резкое движение выдало Гнев: её раздирали эмоции. Сложные, непонятные. Тьяна пригляделась к её лицу и прислушалась к интуиции. Не страх, не злоба и не торжество над безоружными соперниками бушевали в душе Гневлиды. Скорее, боль, отчаяние и тоска.
– Нельзя было лезть в его могилу! – запальчиво добавила Гнев.
– Так и знал. Мы все прокляты, – судя по тону, Еникай уже не шутил.
– Давай договоримся: ты не поднимаешь шумиху, а мы закапываем могилу. – Мару внимательно посмотрел на сестру: похоже, он тоже уловил её странное состояние.
– Вначале вы вернёте ему всё, что взяли, – Гнев вновь указала на останки.
– Нечего возвращать. Здесь были только кости.
– Врешь, – в её голосе проскользнула неуверенная нота.
– Посмотри вокруг. Это всё, что мы нашли. – Мару обвёл яму рукой. – Кто-то побывал тут раньше.
Вот, значит, к какому выводу пришёл Медович. Тьяна бросила взгляд на жалкие ошмётки гроба и подумала, что над ним могло потрудиться не только время. Возможно, чья-то кирка тоже поучаствовала.
– Ты знаешь, что лежало в могиле? – она прямо посмотрела на Гнев.
– Знаю, что это нельзя было доставать, – напряженно процедила она. – Закапывайте!
Тьяна, Мару и Еникай принялись осторожно укладывать кости Старика. Грязь охотно глотала их, а заодно съела и почерневший олеандр. Когда порядок был восстановлен, Еникай выбрался наружу и протянул руку Тьяне. Мару слегка подсадил её и вылез следом.
Только покинув яму, Тьяна поняла, насколько же пропиталась могильной землей: комплект формы безнадежно испорчен, кожу и волосы придется отмывать несколько часов. Холод колол спину и бока, мышцы гудели, а ноги в ботинках, казалось, распухли от влаги. Вероятно, если бы под стелой удалось обнаружить хоть что-то – пусть не разгадку, а следующую подсказку – Тьяне сейчас было бы плевать и на одежду, и на собственное состояние. Ощущение бесцельности их авантюры пробирало сильнее холода. Вздохнув, Тьяна натянула перчатки и сжала черенок. Три лопаты снова взялись за дело: грунт полетел на останки. Опустив револьвер, Гнев тяжелым взглядом следила за процессом. А Тьяна исподтишка наблюдала за ней.
