Феникс Его Высочества

– Точняк, ты, Фартовая, подметила: о бабах еще думаю. Последнее время даже чаще, чем о земной картохе. Ну, ниче, новый тест выдюжим, и Медведь нам вольную даст. Йех, погуляем!

– У-у-у, – протянула я в ответ. Если Малыш забыл о картохе, знать, дело плохо. – И на фига оно вам надо?

Малыш посмотрел на меня жалостливо и покрутил пальцем у виска.

– Вот ты благая совсем. Мужик без бабы, как картоха без колорада.

Тут он нахмурился и с сомнением покачал кудрявой головой. Вспомнил, видать, что я тоже вроде как баба.

– Ты это, домывайся тут. Снаружи подожду.

Я криво усмехнулась и показала приятелю неприличный жест. Малыш заржал и оставил меня одну.

Над потрескавшейся раковиной висело мутное, покрытое темными разводами зеркало. В его серой дымке отражалась девушка-подросток. Атлетическая, подтянутая, с ярко-рыжим ершиком волос. С веснушками. И зелеными, не по-детски грустными глазами. Вместо модного платья – униформа, вместо пудры и помады – свежие ссадины. Тело мускулисто и рельефно, а в душе – вечный сквозняк. Над сердцем расправила крылья легендарная птица – «клеймо» телохранителей.

Оглянулась на дверь, расстегнула молнию куртки: да, грудь есть. Но кто ее видит под этой мешковиной? А, может, и хорошо, что не видят. Ребята считают меня своим парнем. Дружбаном. А дружбану зачем грудь? Верно, незачем.

Я поежилась от промозглого холода. Ох уж этот Тифон: растительности нет, воды нет, ничего нет. Только мы – горстка неограненных алмазов, – так зовет нас Медведь. И обрабатывает нас. Мнет могучими лапами, выжимает все соки. Лепит, словно из куска глины, себе подобных сторожевых псов. Таких же закоренелых, безжалостных и беспощадных. Готовых распороть глотку любому, кто покусится на хозяина.

Громкий стук в дверь вырвал меня из раздумий.

– Ну, ты че? – рявкнул Бобер. – Померла там, что ли?..

– Не дождешься! – огрызнулась я.

Застегнула куртку до горла, сунула кулаки в карманы. Показала отражению язык – будет знать, как кривиться.

В спальне (она же столовая, гостиная, прихожая и много чего еще) ребята успели подогреть пайки и теперь водили возле стола хороводы.

Бобер, тучный здоровяк с квадратной челюстью и массивными резцами, лениво почесывал оттопыренные уши. Дылда, долговязый и худой, разминал голенастые ноги. Чистюля, эстет недоделанный, прилизывал густющие волосы с видом: «Я тут самый красивый». И только Малыш, светловолосый ширококостный добряк, стоял неподвижно, гипнотизируя завтрак.

– Ну, наконец-то! – возликовал он при моем появлении и схватился за открывалку.

Вскрыл упаковку первого пайка, взялся за второй. На его простодушном пухлом лице отразилась работа мысли. Золотистые брови сошлись над переносицей.

Подошла к нему, оседлала стоящий рядом стул. Иронично поинтересовалась:

– А ты че, зубы чистить не будешь?

Малыш поднял на меня взгляд: в светло-голубых глазах читалось искреннее недоумение.

– Вот еще! Щас Медведь сбор объявит – опять голодные полетим. На, держи!

Он протянул вскрытую банку с блекло-серой субстанцией, которую у нас почему-то упорно именовали едой. Подцепила ее вилкой – масса задрожала, утробно чавкнула, отлепляясь от стенок.

Отправленная в рот порция – безвкусная и тягучая – прилипла к небу и наотрез отказывалась жеваться.

– Вот жараза, – пожаловалась я.

Сунула в рот палец. Ковырнула.

– Фу! – объявил с другого конца стола Чистюля. – Как неприлично.

Покосилась: сам он каким-то неимоверным способом умудрялся есть чинно и аккуратно. На его аристократическом лице сияла печать безразличия и степенности. Жевал он медленно и опрятно. Даже не чавкал.

Так и захотелось сказать гадость. Но клейкая масса залепила рот.

Перевела взгляд на Дылду – на него вся надежда. Но тот меня проигнорировал. И не мудрено: попробуй-ка одновременно жевать и ковырять в носу. И как только не задохнется?

– Не обращай внимания на Чистюлю, – посоветовал Бобер. – Лучше скажи, как ты меня учуяла?

– Как-как? Каком кверьху! – передразнил его Дылда. – Лучше спроси, как она преграду за три метра видит, грозу чует и от лучей лазера уворачивается.

Я надулась, гордая. Покраснела.

– Чую и все! Завидуйте… А ты, Дылда, мойся почаще: от тебя за километр воняет.

– Кстати, да, – согласился Чистюля. – Помыть его надо перед выходом. Неровен час, зашлет Медведь на Ангору – там местные волкодлаки его быстренько уделают.

– Ага, и нас заодно, – кивнул Малыш, энергично работая челюстями.

– Вам надо, вы и мойтесь, – возразил Дылда. – Я на той неделе на Галене на всю жизнь наполоскался.

Мы переглянулись. Недружелюбная планета запомнилась проливными дождями, градом размером с кулак Малыша и ядовитыми испарениями. Любит наш Медведь подкинуть задачку посложнее. Кругом темнота, овраги и вездесущие кровососы. И мы, пятерка идиотов, маршируем по этому безобразию и тащим на себе проклятущие «куколки». Положил такую на землю, ошейник попищал-попищал и долбанул тебя током.

Первым поднялся Бобер. Заговорщически подмигнул Малышу. Тот сунул в рот остатки пайка. Вскочил.

Дылда без боя не сдался. Вооружился стулом и отшагнул к стене.

– Не, я мыться не стану.

Чистюля на этот раз проявил солидарность: утер салфеткой рот и выдал коронное:

– Мы настаиваем.

Малыш подошел к Дылде и ухватился за ножки стула. Проказливо улыбнулся. Мы с Бобром вцепились грязнуле в щиколотки: двоих не брыкнет. Повисли каменными глыбами.

Чистюля скользящей походкой подобрался к «жертве помывки» и предупредил:

– Соглашайся, пока не поздно.

Дылда зарычал. Толкнул стулом Малыша. Тот перехватил ножки поудобнее и вырвал из рук друга «рогатое» оружие.

Дылда дернулся. Нагнулся. Попробовал освободить ноги.

Малыш и Чистюля перехватили его руки. Припечатали к стене.

– Не бу-у-уду! – взвыл наш грязнуля. – Не хочу-у-у.