Одеколона у него тоже осталось не очень-то.
– А хуже всего то, что сегодняшний парфюмерный абордаж он произвёл уже после того, как услышал слово «нельзя», – мама уже завелась. – Я ничего не понимаю. Он с ума сошёл?
– Однако, – сказал папа. – Этот деятель даже флакон закрыть не потрудился. Вот, смотри, колпачок неизвестно где.
Тут у папы сдали нервы, и он закричал:
– Петя! Отвечай, куда девал колпачок!
И пошёл. Усталому человеку по мозгам ездить. Чтобы лучше спалось, наверное. Но он недолго выдержал. С крепко спящим особо не поговоришь.
– Ужас, – говорила в это время мама, проверяя свои запасы, – когда я мечтала о сыне, я была юная и доверчивая. Я думала, что мальчики не крадут мамины вещи! Где мой зубной порошок? Кто взял пилку стеклянную для ногтей, хорошую? И зеркало где складное? Что вообще в доме творится?!
Где-где, в Караганде. Зеркало нужно для других вещей. С ним хорошо системный блок осматривать. Сама говорила, что его пылесосить надо и следить, чтобы не было пыли. А эту пыль в некоторых местах попробуй увидь. Где пилка, он понятия не имеет. Следить нужно за своими вещами. Сама хвасталась: «У меня всё на своём месте». Вот и пусть возьмёт теперь с того места. Куда сама положила, оттуда пускай и возьмёт. А зубной порошок кончился. Его вообще ненадолго хватает.
Потом П. слышал, как папа сказал маме:
– Обвиняемый всё отрицает.
– Но это же враньё. Он же всё врёт! О боже, у нас сын вырос патологическим лжецом!
– Ну-ну, – попробовал успокоить её папа. – Возможно, он специально. Привлечь внимание. Вызвать к себе интерес. Из мести!
– Из мести? – поразилась мама.
– А ты вспомни. Он ведь всегда говорил, что его третируют!
– Но… но… – мама стала заикаться от изумления. – Но он же сам бездельник! Не может же он этого не понимать. Мы его вообще почти не трогаем!
«Как бы не так, – подумал на это П. Осликов. – От вас покоя нет. Трогаете и трогаете. Присесть спокойно нельзя».
А мамин голос продолжал:
– Меня в детстве так ругали за каждую мелочь, что я думала… я хотела… я дала себе клятву обращаться со своими детьми по-человечески!
– Да ну вас! – не выдержал Петя. – По-человечески! Такого наглого вранья я в жизни не слышал! Сам не придумал бы! Совесть хоть какую-то надо иметь?
Он ещё долго беседовал сам с собой. Не с кем потому что больше. Не понимает никто.
Назавтра утром состоялся суд. Обвиняемый настаивал, что всё забыл и ничего не помнит. Где порошок, пилка и прочее, понятия не имеет.
– Это вы сами всё потеряли и на меня сваливаете! – повторял П. Осликов.
Приговорили к наказанию: пять суток без компьютера. И приговор даже обжаловать не дали. Не слушали просто, и всё.
Хотя мама потом нашла свою стеклянную пилку в сумке.
Прекрасный мальчик
П. Осликов совсем не всегда был такой, как в истории с мылом. Иногда только.
– А что это ты делаешь в холодильнике, если у тебя в комнате на столе бутерброд? – спросила один раз мама.
– А я его уже съел.
– А на столе ещё грязная кружка!
– Нету у меня на столе кружки.
Мама пошла, посмотрела – и точно, не было на столе у П. никакой кружки. Он всё убрал.
– Иди чисть зубы.
– Так уже, уже почистил.
– Поди с глаз моих. Прицепиться невозможно.
– Так это ты меня воспитываешь так, что не к чему прицепиться, я-то тут при чём?
И П. Осликов ушёл.
Эта история произошла летом.
До первого сентября П. Осликов был прекрасный мальчик.
П. Осликов возвращается с дачи домой
Есть некоторая вероятность, что П. Осликов был такой прекрасный потому, что мало бывал дома. Он летом на даче жил, у дедушки. И маме не писал и не звонил. Нечего было. Чего они вообще хотят? Как дела, им рассказывать? Так не о чем же рассказывать. Было бы о чём – так и позвонил бы. Ну, или написал. Про своих знакомых сами ругаются, что те звонят с пустыми разговорами. А сами-то! С этими взрослыми разговаривать невозможно.
Но тут вышло одно дело. Тут уж надо звонить. Никуда не денешься.
– Скажите, нам нужен жук-плавунец? – по-деловому спросил в трубку П. Осликов.
Мама подумала и ответила:
– Велик ли жук?
– Достаточно велик.
– Вези.
Мама была очень хозяйственная. Больше – не меньше. Купила – не сгубила. В хозяйстве и верёвочка пригодится.
– Я ещё поймал трёх бабочек и мотылька, – обрадовал её П. Осликов.
– Бабочки – пусть летят. Черепахи бабочек не едят.
У них черепахи были. Три. Мама хотела одну, но тут так вышло, что ей соседи сказали: если вы наших двух не возьмёте, мы их на волю выпустим. А если южных черепах на волю в средней полосе выпускать, не на волю получается, а на погибель. С особой жестокостью. Вот ещё двух и взяли.