Духъ и Мечъ – Воичи Сила

– Ты, Дмитрий Михайлович, не гневайся. Кабы не твои розыски, я бы и внимания не обратил. Но сегодня наша торговка рыбой Маврюта как обычно появилась на рынке со своим товаром. Гляжу, а кроме сухой, соленой и парной рыбы стоят на ее лотке сапоги. По всему видно – боярские. Один посетитель даже приценился, но видать оказалось дорого, отошел.

– Ну, дальше, дальше, – проявил нетерпение Бутурлин.

– Дальше что? Позаимствовал я один сапог втихушку. Второй она никак не продаст, а тебе может пригодится. Заметь, один сапог никак не кража.

Карабут развернул тряпицу и достал предмет интереса. Без всяких сомнений сапог принадлежал боярину.

– Молодец, – сказал воевода и одарил помощника деньгой.

Ночь не в ночь, но помчался воевода в Жилицы. Феофан сразу узнал сапог князя. Кое-как пересидели в сторожке, а рано утром поскакали на базар. Появление Маврюты пришлось немного подождать. Девка выставила рыбу, других предметов на продаже не имелось. Воевода подошел к ней и предъявил сапог.

– Где взяла? – спросил он строго.

– Тато принес с рыбалки днями.

– Где твой тато?

– Дома сети плетет.

Воевода и приказчик поскакали к дому рыбака Мавра. Сходу без всяких приветствий спросили про сапоги.

– Так иду на своем дощанике по реке, гляжу на берег, а там одежда сложена. Вышел, разобрал. Рубаха, порты, сапоги и шляпа с перьями. Покричал, покричал, никто не отозвался. Находку принес домой. Порты и рубаха простые, подумал, мне сгодятся. Из шляпы перья вынул, нечто у меня гнездо птичье на голове, а в лес ходить в самый раз. А сапоги мне ни к чему, я к таким не привык. Похоже, хлипкие и промокают.

– Место, где одежду нашел, далеко отсюда?

– Нет, пешком в миг добежим.

Трава еще оставалась примятой, видно было, что на том месте кто-то топтался.

– Будто раздумывал входить в воду или не входить, – заявил Мавр.

– Иди домой, – велел рыбаку Бутурлин, – найденное свяжи узлом и отнеси в приказную избу.

Воевода и приказчик стояли молча, но похоже думали об одном и том же. Ежели князь утоп, где тогда находился конюх?

– Ты, Феофан, найди грамоту. Уверен, ответ в том, что в ней написано.

Глава седьмая

Жизнь в Москве сильно отличалась от всего того, что окружало Федора в Сурайске. Столько всякого народа он никогда не видел за всю свою жизнь. В Москве все двигалось, люди спешили, коней подгоняли, на реке орали во все горло, жизнь сводилась к единому – «быстрее». Зато люди тут соблюдали все православные посты. Колокольным звоном обозначали службы, праздники и события. Церквей множество, и каждая имела свой голос. Как зальются перезвоном, будто перекликаются, и душу из тела вынимают. Федора для пользы дела определили по навыкам и опыту. Он работал и жил в столярной мастерской при кремлевской конюшне. Дела все те же: повозки, оси, колеса. Его начал нахваливать главный мастеровой, дважды в пример ставил.

По воскресеньям разрешалось не работать и можно было ходить по городу. Федор свел дружбу с таким же, как он, молодым мастером и они часто предавались безделью. Конечно, иногда наваливалась тоска по родным: матушке и братьям, еще Федор скучал по воеводе, который относился к нему по-отечески. Но тут ничего не поделаешь, такая у него судьба. По-другому летал бы пеплом над землей, никаких надежд и никаких земных радостей.

На дворе по всему чувствовалось приближение осени. По команде старшого Федор завершил строгание заготовки и снял фартук. В поварне поел каши из общего котла, запил квасом и поплелся в свой закуток. Лелеял надежду растянуться на лежаке и забыться молодецким сном. Но отдыхать ему не пришлось. Сверх всяких ожиданий на пороге появился Максим Андреевич, московский воевода.

– Как живешь? Все ли по душе?

– Здравия вам и благодарствуйте. Работаю, на здоровье не жалуюсь, радуюсь малому, а большего не надобно.

– Поехали, нас ожидает отец Ириней, не забыл такового? Намедни весточку заслал, просит привезти тебя.

– Похоже ошибся Святой отец. Где я, а где отец Ириней?

– Он не ошибается, – буркнул воевода.

Тем же маршрутом на повозке в одну лошадь добрались до Симонова монастыря. Максим Андреевич традиции не менял и поставил в храме Рождества Богородицы свечи монахам Ослябию и Пересвету. Пришли в келью отца Иринея. Почему-то тогда, в первый раз он показался Федору предельно старым. Взору предстал подвижный жилистый старик с угловатыми движениями. Соблюли правила, предписывающие склонить голову к рукам старца. Монах повел гостей в трапезную, велел сесть на лавку, стоявшую вдоль стены. Дверь скрипнула и на пороге образовался другой монах. Отец Ириней велел ему пройти и сесть напротив гостей.

– Вот, брат Нил, пред тобой раб Божий Федор из города Сурайска.

Похоже с Максимом Андреевичем они были знакомы ранее.

– Поди по родне стосковался? – спросил монах Нил.

– Почитай каждую ночь снятся, – ответил Федор и вздохнул.

– Отец Маркиан наказал мне поспрошать про тебя на Москве. Господь милостив, видишь, как вышло. Слава Богу, живой и в здравии.

– Жизнь моя на одном волоске висела. Кабы ни случай и ни доброта московских воевод, обо мне бы только память осталась.

– Кабы знать, что найду тебя, мог бы насытится новостями. А так скажу только то, что лежало на поверхности. Князь, Досифей Александрович, сгинул. Никто не знает почему и как.

– На кого же все оставил?

– Правят его брат и княгиня. Но тело князя не нашли. Еще надеются на благо.

– Про матушку и братьев моих что-нибудь слышно?

– Знаю, живы и здоровы и матушка, и братья. Мастеровые помогают. Воевода Бутурлин взял всю ответственность за твою семью на себя. Отец Маркиан и он верят, что ты жив. И матушку твою, и братьев в такой уверенности содержат. Еще тебя хватился тот литова, что на смерть определил. Знает про побег, но не знает куда ты делся, думал домой прибьешься. Посылал человека тебя искать.

– На смерть меня определил главный католик Польши и Литвы. Все его зовут Кардинал. За что? Даже повторять не стану. Сами они дьяволу служат, коли так с людьми поступают.

– Успокоил твою душу или нет, пока не знаю, да и ты видать еще не осознал. Радостно, что довелось обещание свое исполнить. Дай Бог, тебе Федор, надежды, любви и веры.

Федор встал, поклонился в пояс, руку положил на сердце. Максим Андреевич велел выйти и ждать его снаружи. Благословил раба Божьего и сам отец Ириней.

Ждать пришлось долго. Понятно, что монах Нил прошел много земель. Видел то, что простому человеку не осилить, и у Максима Андреевича появилось к нему много вопросов.

Всю дорогу до мастерских воевода расспрашивал про Бутурлина, его интересовало буквально все. Задавал вопросы про семью, жену, детей, родственников, близких друзей, про отношения с дружиной. Казалось, Федор передал все, что знал сам и о чем судачили люди. Он с радостью отвечал на вопросы потому, как ничего худого про Дмитрия Михайловича сказать было невозможно.

Оставшись в одиночестве, он сразу забыл про дорожный разговор и улетел в мыслях в родные края. Будто наяву перед ним предстали матушка, братья и воевода. Ходили и кружили вокруг него, потом оказалось, что крутятся они на его круговерти, а он сидит в середине на главной ступице и улыбается им. Красивый сон прервал толчок в бок, пришло время трудового дня.

Уже зима постучалась в ворота, а Федор жил воспоминаниями о той встрече с монахом Нилом. Он тогда почувствовал, нет, он ясно ощутил при разговоре с монахом дыхание родного дома. Странно, но ощущения те не отпускали его о сих пор. Жизнь по-прежнему шла по московским правилам, но душа Федора была уже там, в родном Сурайске.

И снова в жизни возник Максим Андреевич, появился в воскресный день прямо с самого утра. Снова на повозке, запряженной одной лошадью. Коротко без лишних слов предложил ехать.

– В Симонов монастырь? – не выдержал Федор.

– Не угадал, едем ко мне домой, в Замоскворечье. Разговор к тебе имеется. А где можно спокойно говорить о чем угодно? Только дома.