Улица вечерних услад

– Ну, отец! Не стоит благодарности! Я понимаю, что взрослому мужчине время от времени нужна женщина, – попытался сказать я как можно серьезнее. – Но это не значит, что нужно сразу тащить ее в дом.

– Сколько жизненного опыта, сын мой! – и отец хлопнул меня по влечу.

Я его хлопнул в ответ. Но гораздо сильнее.

– Честно говоря, меня мучает один вопрос, старик. О чем с ней можно разговаривать? Она даже понятия не имеет кто такой Кафка. А когда я спросил, что такое рококо. Она ответила – пирожное.

– Никогда не задавай женщинам слишком много умных вопросов, Костя, – рассмеялся отец. – От них они быстро стареют. И по – том. Твой жизненный опыт на сей раз подвел тебя.

– Ты о чем? – не понял я.

– Чтобы любить – общие темы для разговора не обязательны. А иногда они только мешают. Усвоил?

В дверях показалась каштановая головка. И остренький носик.

– Лобовы! Обед готов!

Мы с опаской переглянулись. И наши опасения оказались ненапрасны.

В наших тарелках покоилось нечто липкое, вязкое, серо-буро-малинового цвета. Нечто вроде смеси манной каши, творога и переспелой малины. В общем, в наших тарелках умещалась вся жизненная философия Веры.

– А вообще-то вкусно, – с трудом выдавил из себя отец. И поперхнулся.

Ну что тут возразишь против любви?

Но я все-таки попытался оттянуть долгожданный момент принятия пищи.

– Вы слышали, передавали но телевизору, что в Египте один мальчик съел крокодила. И у него выросли клыки? – и я задержал ложку у самого рта.

Вера подскочила на стуле от удивления.

– Египет – это в Китае? – спросила она.

– Египет, Вера, это в Египте, – я многозначительно постучал ложкой по столу. Так и не применив ее по назначению.

– Ну я же не крокодила вам предлагаю, – и Вера обиженно поджала свои маленькие губки.

Отец вмиг очутился возле нее. И со всей силы прижал ее к себе. Вера обвила руками его шею. И зажмурила глаза. А я понял, что мне здесь больше делать нечего. И пообедать так и не придется. И я чуть-чуть позавидовал отцу, что он умудрился съесть двух крокодилов сразу.

Мой отец, по-моему, понятия не имел что такое солнце. Он уходил рано утром. Когда оно только вставало. И возвращался поздно вечером. Когда оно уже отслужило свою службу. Целыми днями он пропадал в своей лаборатории. Изучая строение молекул. И их перемещение в пространстве. И появление Веры ни коим образом не отразилось на его работоспособности. Напротив, только усилило ее. Но каждый вечер он, как мальчишка прибегал домой. Запыхавшись, со слипшимися потными волосами. И в его светлых глазах играл лихорадочный блеск. Он хватал Веру на руки. Обнимал со всей силы. И осыпал поцелуями ее маленькое остренькое личико.

– Вера, Верка! – на одном вздохе повторял он тысячу раз. – Как я соскучился по тебе, Вера.

Она тащила его в ванную. И, хохоча, обливала холодной водой. Про мое существование отец забыл вообще. И я бы не удивился. Если бы случайно встретив меня в прихожей, он спросил, рассеянно шаря глазами по моему лицу:

– Мальчик, а что ты тут делаешь?

И я бы непременно ответил, что собираю металлолом. Солнце этого лета мы встречали вдвоем с Верой. И провожали вдвоем тоже.

– Вере необходима опора и поддержка. Ты же знаешь, я не могу уделять ей слишком много времени. А у тебя – каникулы, – не без зависти заметил отец. – Постарайся развлечь ее. И не обижай, пожалуйста. Вера – слабая женщина.

Я утвердительно кивнул. Вспомнив невзначай, как ловко она умеет заламывать руки.

– Она не плохой парень, отец. Я не дам ей скучать, – пообещал я отцу. Наконец-то сообразив. Что мое последнее безмятежное лето детства летит коту под хвост.

Целыми днями мы с Верой проводили на пляже городской реки. Не раз я встречал там своих школьных товарищей. Которые с завистью пялились на Веру. И иногда шептали мне на ухо, где это я умудрился подцепить такую милую обезьянку. При этом я многозначительно закатывал глаза.

Правда, как-то я попытался разнообразить наше времяпрепровождение. Пригласив Веру в музей. Вера округлила свои каштановые пуговки. И неожиданно согласилась. Целое утро она выбирала себе наряд, разбросав по всей квартире многочисленное количество тряпок. По-видимому она решила, что в музее живут художники. И непременно пишут портреты очаровательных обезьянок.

– Тебе нравится, Лобик? – ласково спрашивала она меня. Кружась возле зеркала в очередном наряде.

Я пожимал плечами. И до меня уже начинало доходить, почему в моем кармане образовались дыры.

– Вера, – я взял ее за руку, – ты прелестна, Вера, – как можно правдоподобнее промяукал я. – Но почему бы тебе не поделиться со мной своими доходами?

– Ты о чем, Лоб? – и она удивленно вытаращила свои пуговины на меня.

– Ну, Вера. Я же тоже какой-никакой родственник старшему Лобову. Ведь ты не станешь отрицать наши родственные связи?

Вера покачала головой. Этого они не отрицала.

– Ну и умница! Не одной же тебе транжирить его монеты. К тому же я честно заслужил. Что ты думаешь, я бы даром таскал тебя по музеям? Или добровольно жертвовал своей молодой кожей на пляже?

– Ну ты и наглец! – рассмеялась Вера. И вытащила из своего кошелька рубль. И приклеила слюной к моему лбу. Тут пришла очередь расхохотаться мне.

– Школьникам не положено больше! – строго ответила Вера, еле сдерживая улыбку. – А сигаретами я тебя угощу, – и она мне заговорщицки подмигнула.

– Не курю, – вздохнул я. – Мой молодой организм нуждается в доброкачественной пище. Для дальнейшего роста.

– Ну и зря, – заключила Вера.

В музее мы с ней пробыли ровно пять минут. Вера сказала, что ей там жарко. Хотя это была наглая ложь. По-моему ее обидело, что все почему-то таращились на картины. И никто по достоинству не оценил ее легкого платья цвета малахита. Которое посоветовал одеть я. И она никак не могла понять почему.

А деньжата из нашего дома убывали со скоростью света. И я понял, что скоро мы с отцом пойдем по миру. И эта перспектива меня явно не устраивала.

– У тебя сегодня новый браслет, Вера, – заметил я, разваливаясь с ней рядом на горячем песке. – Странно. Ученый человек. Лауреат, не без гордости замечу, многих международных премий. От его открытий торчит весь запад. И все оказывается ради чего?

– Ради чего? – полюбопытствовала Вера, с любовью гладя свой новый золотой браслетик. Который, кстати, очень шел ее золотому загару.

– Ради браслета для одной маленькой обезьянки. Как оказывается, комичен мир? – с пафосом заключил я. И уткнулся носом в песок.

– Лоб, какой ты тупой! – и она кулаком стукнула меня по спине так, что я подскочил. – Премии для того и даются. Чтобы их тратить вот на такие браслеты. Когда-нибудь и ты, Лоб, уж мне-то поверь. Ухнешь свои деньжата не на благотворительные цели. Но тебе этого не понять. Ты еще слишком мал.

– Я этого никогда не пойму, Вера, – и я повернулся к ней боком.

– А я никак не пойму другого, – и Вера искренне вздохнула.

– Чего? – буркнул я, заметив про себя. Что она вообще мало что понимает.