Перевёрнутый мир

– Ты о чем?

– Знаешь. Никогда не хотела быть артисткой, а все хотят. И кино никогда не любила, а все любят. Мне кажется, они все несчастные. И сейчас, ты думаешь, они от хорошей жизни сюда приехали? Я сама слышала, что у них там, в больших городах, с парнями напряженка!

– Что ты знаешь о больших городах, глупенькая?…

– Ничего, – тут же согласилась Валька. – И знать ничего не хочу. Разве можно сравнить большой город и большой лес? Если б ты знал, как я городских часто жалею. Ведь они ничего не знают, ничего не понимают. Они думают, что жизнь так и может пройти вот так, в квартирах, в машинах, в магазинах. Боже, как это все грустно!

– Грустно, – машинально повторил я за Валькой.

Пожалуй, тогда впервые в моей голове зародился некий протест. Мне вдруг захотелось попробовать жизни в квартирах, машинах и магазинах. Хотя, возможно, эта мысль возникла еще при общении с костюмершей, когда я слышал ее грустные разговоры об одиночестве в Большом городе, который она так любила. И мне тогда, как и теперь, вдруг захотелось попробовать, физически ощутить то другое, непонятное одиночество и забраковать его. И я почему-то вспомнил Лиду. Как все-таки она красива, и как не похожа ее стандартная красота ни на какую иную. Впрочем, не стандартна ли Валька? Этакий лохматый бесенок с обветренным лицом, дитя леса, который кто-то справедливо назвал раем. Но мне он почему-то раем уже не казался.

Чижик грустно смотрел на меня и не вилял хвостом. Чижик, мне кажется, догадывался, что творится в моей бунтующей душе. И я поцеловал его в рыжую морду. Мне так не хотелось его предавать.

– Давай, Даня, ужинать, – предложила Валька. – Я такую вкуснотищу состряпала! По одному французскому рецепту – называется «Селяви».

Я наотрез отказался. Я был по горло сыт – и ужином, и сегодняшним вечером. От Валькиной стряпни я отказался впервые. И она ушла, обидевшись. А я еще долго лежал напротив окна и наблюдал за мигающими яркими звездами. Ими было усыпано все небо. Их было так много, и они были так похожи, что я подумал – неужели, если кто-то наблюдает за нами с другой планеты, видит людей такими же одинаковыми и безликими? Впрочем, может, это и так…

А следующим утром мне неожиданно пришло послание от Лиды. Его принес мальчишка, сын сторожа пансионата. Мишка хитренько мне подмигнул и торжественно вручил записку. И замер в ожидании, когда я ее прочту. Подперев руки в боки, он наблюдал за моей реакцией. Мои глаза лихорадочно бегали по аккуратненьким буквам.

«Здравствуйте, лесной дикарь! Я сегодня буду загорать на озере, возле засохшего дуба. Пожалуй, вам следует пройтись мимо этого привлекательного для браконьеров местечка. Вдруг они оглушат всех золотых рыбок. Лида».

Я поднял глаза и столкнулся с лукавым взглядом Мишки. Он, видимо, уже успел выучить эту записочку наизусть, пока бежал ко мне. И похоже, собирался читать ее, как стихи, по памяти всем обитателям Сосновки.

– Ну и?… – его глаза возбужденно блестели. Мишке не терпелось узнать, как дальше будут развиваться события. Ведь событий в деревушке было так мало.

– Что – ну и? – я чуть ли не кричал на него. – Отвлекают с утра от работы! Какие-то непонятные записочки подкидывают! Что за идиотизм! Вот расскажу отцу, чем ты тут занимаешься, будешь знать, – пригрозил я Мишке для большего устрашения кулаком. Но он не испугался, продолжая нахально лыбиться. Вообще-то мы с Мишкой были хорошими друзьями, и он прекрасно знал, что я ничего никому не расскажу.

– Расскажу отцу, ей-богу, Мишка, – уже неуверенно повторил я.

Впрочем, отца Мишка боялся так же, как и меня.

– Да ладно тебе, Данилка, я сам ему все расскажу, с удовольствием!

У меня от такой неслыханной наглости перехватило дыхание.

– Ну, так будешь отвечать или нет? – Мишка сверлил меня хитрыми круглыми глазками.

– И не собираюсь! Какой-то разбалованной девице вздумалось загорать, а я-то при чем?!

– Ну, тебе виднее. К тому же она пишет, что там бывают браконьеры… Может, проверишь, а?

Это было уже издевательством. Браконьеров на озере быть не могло, потому что там ловить нечего. Рыба водилась в реке, в заповедной зоне. А этот искусственный водоем был вырыт специально для артистов, отдыхающих от славы в пансионате.

Я схватил камешек с земли и замахнулся в шутку на Мишку.

– А ну дуй отсюда!

Мишка отскочил в сторону.

– Зря не ответил! Ну ладно, Дон Жуан, пока! И все же советую.

Я несильно бросил камешек вслед Мишке.

– И не вздумай болтать всякую чушь!

– Нем, как золотая рыбка! – уже издалека раздался насмешливый голос Мишки.

Этим днем я был выбит из седла. Бессмысленно бродил по лесу, пожалуй, впервые не наслаждаясь его красотой и силой. Не слышал пения птиц, стрекота кузнечиков. Лишь машинально проверял свои владения, собирал мусор в мешки, искал поврежденные ветром деревья и кустарники, заглядывал в гнезда и норы. Мои мысли были где-то далеко-далеко, и сам я не мог понять где, и не мог за ними угнаться. Я все время сворачивал с одной тропы на другую, подальше от выхода к озеру. Тем не менее какая-то предательская тропа меня вывела именно к водоему. Впрочем, возможно, туда вывели меня мысли.

Озеро блестело на солнце, как огромное хрустальное блюдо, на котором, словно апельсины, плавали ярко-желтые кувшинки. Его, как мухи, облепили отдыхающие. Слышались крики и хохот. Кто-то играл в мяч, кто-то плавал, кто-то просто безжизненно валялся на берегу, подставив тело яркому солнцу. Это был не мой праздник, на нем я точно посторонний.

Я затаился среди развесистых ветвей ели. Мой взгляд бегал по персонажам чужого праздника и не находил нужного мне героя, вернее, героиню. А она ждала меня возле старого засохшего дуба. Как и написала. Но я не видел ее из своего укрытия. Лишь черные, голые ветви погибшего дерева. И маленькую фигурку, почти точечку под ними. Как околдованный, я впился взглядом в эту точку и стал потихоньку приближаться. Чего я ждал? Я не знаю, во всяком случае, мое терпение было вознаграждено. Точечка стала увеличиваться в размерах и в конце концов приобрела реальные очертания. Я увидел Лиду.

В это утро она выглядела необыкновенно красивой. И я признал, что был тысячу раз не прав, когда назвал ее красоту стандартной. Гибкое, как у лани, тело блестело на солнце. Длинные пышные волосы весело колыхались на ветерке. Она небрежно сбросила вьетнамки и вошла в воду. Мое сердце бешено заколотилось. Я боялся, что его оглушительные удары услышат на берегу. Но никто даже не обернулся в мою сторону. «Меня околдовали, меня околдовали», – стучало мое сердце. «Тебе нужно уходить», – вторил ему разум. Но я не уходил. Мои ноги словно приросли к земле. Колючие еловые лапы пытались меня спасти, больно царапав по лицу. Но я не очнулся.

А Лида медленно заходила в воду. Но почему-то не плыла. И вдруг прямо перед ней вынырнул, словно большая рыба, какой-то парень. Даже издалека я заметил, что он безупречно красив. Белые волосы удивительно гармонировали с загорелым спортивным телом. «Этакий герой из музыкального клипа», – пронеслась в моей голове злая мысль.

И все же я не мог не признать, что Валенок ошибалась. В больших городах с парнями все в полном порядке. Что он и сумел мне продемонстрировать, тут же подхватив Лиду под руки и бросив в воду. Похоже, этот клиповый герой пытался научить ее плавать. И Лиде это очень, даже слишком нравилось. Она хохотала, изображая дрянную ученицу, цеплялась за шею парня и тянула его за собой в воду. Мне вдруг показалось, что истина другая. Что девушка должна чувствовать себя в воде как рыба. Что все это театр, спектакль, в котором играют настоящие актеры. Только для чего и для кого? Это мне было непонятно. Никто на них не обращал внимания. Единственным зрителем был я, но они-то ведь этого не знали. И я, благодарный зритель, смотрел, как они барахтаются в воде и хохочут. Парень вновь нырнул, появившись через минуту с ярко-желтой кувшинках в зубах. И тут же ловко вдел ее в пышные волосы Лиды. Мокрая кувшинка заиграла на солнце разноцветными красками в красивых Лидиных локонах. Околдовала…

Я встряхнул головой и зло сплюнул. Черт, не зритель, а обыкновенный болван. Что я здесь в конце концов делаю?! Колючая еловая лапа вновь больно царапнула меня по лицу, и я со всей силы сжал ее в руке. Посыпались зеленые иголки. Ладонь горела. И я очнулся, словно после глубокого сна. Приворот завершил свое наркотическое действие. Мне стало стыдно за себя, за то, что я прячусь в гуще деревьев и слежу за чужой жизнью (или чужим спектаклем, какая разница?). Как я вообще смею думать о такой девушке, как Лида? Я должен знать свое место. Оно здесь, где я чувствую почву под ногами. Я даже топнул пару раз по земле. Земля прочно держала меня. И я виновато погладил еловую ветку… Домой, конечно, домой. Что может быть лучше и что может быть вернее?

Дома меня ждал обиженный Чижик. Он смотрел на меня грустным взглядом. Я впервые не взял его с собой.

– Не смотри на меня так, Чижик. Мне и без тебя плохо. Но даю тебе честное слово больше там не появляться.

Чижик завилял хвостом и благодарно лизнул мою руку.

Ночью я, все так же вглядываясь в ночные звезды, думал о Лиде. И ревность обжигала мое сердце. И щеки мои горели. Пусть будет так. Дал слово – держи. Я успокоился и тут же уснул.

Однако следующим же утром нарушил данное честное слово. И вновь, как пригвожденный к земле и прикованный цепью к дереву, стоял на том же месте и наблюдал за праздником, на котором был по-прежнему таким чужим. Но мне чужим быть уже не хотелось.

А Лиду по-прежнему учил плавать клиповый герой. И ей по-прежнему это нравилось. Она барахталась в воде, как беспомощный ребенок, которого хотелось защищать и оберегать. Так хотелось прижать ее мокрое тело к своей груди, провести рукой по мокрым путаным волосам. Но за меня это делал другой. Наверняка с ним она и приехала. И от беспомощности я до боли сжимал кулаки. К закату солнца чары рассеивались, и я понуро брел домой, уже не желая этого дома. Я брел в свое одиночество, в свою звездную ночь, чтобы вновь думать о Лиде. И в очередной раз клясться Чижику, что утром следующего дня слово свое не нарушу. И вновь его нарушал. И на третий день, и на четвертый.

В один из них (уже плохо соображая, что делаю) я решил наведаться в Сосновку.

– Пойдем, Чижик, проведаем Валенка. Что-то она давно не забегала. Наверняка обиделась. Я вел себя, как последний осел.

Чижик со мной полностью согласился, особенно по поводу последнего.

Я же поймал себя на мысли, что совсем не хочу видеть Вальку. Что не знаю, как вести себя с ней и, тем более, что говорить ее отцу. Поэтому, когда соседи сказали, что они уехали дней на десять в райцентр, я искренне обрадовался. И наконец признался себе, что шел совсем за другим.

Я невольно замедлил шаг возле перекошенного дома, в котором жил мой приятель Мишка. Мне не терпелось встретиться с ним. Ведь он был единственной ниточкой, связывающей меня с Лидой. Он один знал нашу тайну и на сегодняшний день оказался самым близким мне человеком.

Мишка беззаботно развалился на крыльце и щелкал семечки. Моей радости не было предела. Но на лице я изобразил полное безразличие.

– Привет, Мишка, – устало протянул я, останавливаясь возле забора.

– Привет, – Мишка хитро сощурился и в очередной раз плюнул.