Как победить дракона

Как тетка Дарья вора ловила

Одну зиму повадился ко мне курей воровать чей-то пес. Уж я и клетушку запирала, и ворота санями припирала. Все едино – обманет, окаянной, и куренка уташит. Сижу свечера, жду. Как заслышу на дворе шум – я с лампой туды. Но токмо хвост и мелькнет. Я все на соседского Полкана грешила. Но Тарас Манькин мне одно толдычет, что ихней пес на цепи всю неделю. Ну, я думаю, не я буду, если вора не изловлю. И вешь уследила! И хошь на дворе потемки были, изловчилася я и ухватила эту псину за хвост, крепко ухватила. А он, этакий здороветня (отъелся на моих курях), через весь двор меня протащил и – под ворота. И я, со всего-то размаху, в воротину, лбом – «хрясь»… Аж в глазах померкло. Тут я хвост-то из рук и выпустила.

Утром головушка моя распухла, ломота. На лбу шишка огромная, а под глазами круги синие. А ить скотину-то поить надо. Взяла я коромысел и – по воду. А Манькин Тарас у свово дому снег кидат.

– Что это ты, – говорит, – Даша, мне не кланяшься?

А я ему в ответ:

– Тьфу на тя, кланяться! И на твово Полкашку – вора! Глянь, что со мной сотворил твой пес – разбойник! Убил! Убил! Начисто убил! Чуть не вусмерть! И последню курченку со двора снес!

Ну, Тарас Манькин божиться. Повел меня к ихнему дому.

– Глянь, – говорит, – вишь, Полкан на цепи. И следу круг его нету. Снег свечера шел. Не мог я его с утра на цепь посадить.

Гляжу я на ихнего пса, и сумление меня берет. Уж больно хил. Не мог меня энтот пес через весь двор пропереть. Я – женщина тельная, крепкая. (При этих словах тетка Дарья недвусмысленно погладила руками свои круглые бока.)

Пошли мы с Манькиным Ткрасом к моему дому. Я ему на следы кажу:

– Смотри, смотри. Вот он со двора вышёл. Вот и кровь на снегу.

Присел Тарас на корточки, в затылке почесал, а потом и говорит мне ентаким загадошным голосом:

– Эвона что… Знаешь, Дарья? А ведь следы-то волчьи…

У меня от энтих слов внутри все захолонуло. Особливо, как вспомню, что я энтово волка за хвост таскала, так до сих пор лоб чешется.

Как тетка Дарья со свадьбы шла

А то было дело почише. Уж, что я – баба озорна, а и то струхнула.

Зима тогда тепла была. Подморозит, распустит, опять подберет, снова распустит. Пропивали мы Манькину племянницу. Уж я и плясала! А плясать я страсть как люблю. И гармонист, что огонь, так и зажигат, так и поднариват. Ну, время заполночь. Все путны гости разошлиса. И мне пора честь знать. Подалася я к дому. Иду, снежком прикусываю, да приплясываю. А гармонь в голове так и играт. Жар во мне да кураж. Я тулуп распахнула… Хошь босиком по снегу-то итить.

Вышла я в поле. Гляжу, а впереди меня еще какой-то гуляльщик справляется. Да плохо энтак идет. Все больше на четвереньках. Ну, в голове у меня одна гармонь. Догоню, думаю, попутчика, пособлю ему приямо-то итить.

Тут луна вышла. Светло, что днем. Я пошибче пошла. И только хотела окликнуть:

– Погодь мол, мил человек! Я те пособлю прямо-то итить, с Божьей помощью!

Как вдруг, будто кто мне по башке «хрясь». И умолкла гармонь-то. Словно очнулася я. Гляжу – гдей-то я?

Поле… Луна светит. Что-то впереди чернеет. И на снегу передо мною – следы. Все пять пальчиков видать. Неровно это «что-то» – гуляльщик со свадьбы справляется, токмо босый. Жарко ему, как и мне, вот он обувку-то и скинул. И тут это «что-то» стало во весь рост… И вижу я, что не человек это вовсе, а медведь.

Вот уж тут я испужалась. Кажись, вжисть у меня такого страху не бывало. И до того мне враз холодно стало, что зубы застучали.

Как я назад бегла, не помню. Деревню на ноги подняла:

– Шатун, мол, объявился!

Мужики медведя у пасеки завалили. В деревню на санях привезли. Ох, и велик был! Ох и страшён!

А я-то. Ну и дурна баба!

Как тетка Дарья малину собирала

Кажно лето, как приспевала пора малине, сбиралиса к Дарье товарки ейныя на пироги с малиною. Ну, Дарьины пироги справные. И печь ейная с секретом. К Дарье на ейную печь поглядеть даже мастера из самого Нижнего приезжали. Печь ейную всю, как она есть зафотографировали. Обмерили и описали.

За пирогами, да за чаем Дарья-то и разохотилась:

– А вы пирог-то с малиной ешьте, ешьте! Ее нынче у болота – страсть. Эта малина у меня особа, памятна. У меня по энтой малине долго памятка будет. Во – на щеке след. Что? Хорош? А это все – дурь моя. В лесу живу, а ума не наживу.

Брала я эту малину на гарях перед топью. Крупна малина, сладка. И травы круг не много. Вдруг, слышу, шипит ктой-то. Ну, думаю, не иначе – змейку потревожила. Они, быват, в самой куст малиновой заберутся. Тоже, поди, ягодку сосут.

Ан, нет, не похоже на змейку-то. Огляделася… Фу-ты, ну-ты! Медвежонок! Высунул язычок и шипит на меня, ровно змейка. И этакой ладной, да малюхотной. Ну – игрушка плюшева. Я медвежонка в полушалок завернула, к себе прижала, словно робеночка. А он робеет. Сердечко-то – тук-тук, ровно у зайца. А я начала его тискать, да приговаривать:

– Эвона, красотенок мой лопоухонькой! Пойдешь ко мне жить?

А этот «красотенок» как жвахнет меня лапой по щеке, будто пчелка сжалила. Я по щеке рукой провела. Гляжу – кровь. И тут мне будто кто со стороны-то и говорит:

– А ведь медведица-то рядом ходит!

Сняла я тут быстренько с медвежонка свой полушалок, посадила его на пенек. А сама – деру! Бегу, да ругаю себя:

– У, стара холера! Надумала с кем в игрушки играть, в дочки – матери!

А щеку меня научили куриным пометом смазать. Говорят, быстрее заживет. Но я так и не мазала. А, ну их. И так заживет. Где мне помету-то етого взять? Нету курей-то у мя. Хотела обзавестися, да видно не к рукам.

Как тетка Дарья хотела кур завести

Купила я как-то с десяток цыплят в Сокольском. Специально ездила. Привезла – посадила в решето. А они квелые энтаки – примерзли в дороге-то. Растопила я печь, а цыпленков в решете и поставила на шесток. Пусть погреются чуток. Огонь не жарок. А сама приняла для сугреву, поди тоже иззябла, и прилегла на минутку. Ноги-то гудют. Но видно с лекарством-то передозировочка вышла, я и уснула с дороги-то. Вскочила, а печь-то уж прогорает. Цыпленки мои спеклиса. Кверху лапками в решете лежат и этак припахивает паленым-то.

Эх, и разозлиласа я. Всех цыпленков по одному в печь и покидала. Кидаю, да приговариваю:

– Первый цыпленок по-шел, второй цыпленок по-шел. Третий – по-шел…

А потом села и завыла. И цыплят жалко и себя непутную.

А и то не часто я слезу пускаю, не перед кем мне нюни-то распускать. Вот, разве что третьего дня я четверть самогону грохнула. Вот поревела. И ведь первача. Чиста слеза.

У меня одно лекарство от всех болезней – самогон. Хошь внутрь, хоть растирать. Дохтора-то – где они? Да и кому старуха-то нужна?

Уж мне как жалко было. И как из рук выскользнула? У, холера стара! (Бабка Дарья сделала вид, что бьет себя кулаком по лбу.) Села я тодысь на порог и завыла, ровно по покойничку.

А потом тятю вспомнила, как он мне говаривал: «Нет худа без добра!» И утешилася.

Нет зверя страшнее кошки

А тятя у меня весёлой был, особливо, как выпимши. Други робятишки, если отец выпьет, домой глаз не кажут. А то их матки ихни на Троицу в годовой праздник по чуланам расховают, чтоб не попали под горячу отцовску руку.