Чужой крест

Кликнув матросам спускать на воду шлюпку, молодец с пышными усами задрал руки, оттянул резинку рубахи на поясе и вытряхнул из широких рукавов хлебные крошки. Стянув походные сапоги, он размотал онучи, сунул ноги в нарядные красные опанки, гребнул клешнёй слипшиеся волосы, чтобы подпушить, и уже через несколько минут оказался на деревянной пристани.

На сходнях в этот момент стоял литовский корабль. Недавно подписанное королём Сигизмундом II и Еленой Глинской семнадцатилетнее мировое соглашение позволяло купцам литовским и польским свободно торговать по всей Руси от Великого Новгорода до Киева, от Опочки до Новгорода Нижнего. Южные улусы, довольные этим договором, за мзду спокойно пропускали суда северян и в Астрахань, и в Константинополь. Мир России со Швецией и закреплённые шортными клятвенными грамотами границы двух стран по реке Оксе, дали свободу торговым людям северных морских государств. Дружба недавно почившего русского царя Василия Иоанновича с султаном Сулейманом Великолепным охраняла речные и морские торговые суда под российским флагом. Значит стоило ливонцам поскорее выставить на показ свои мечи и пищали, парусное полотно и фландрийское шерстяное сукно, фламандские полотна и флорентийские настенные ковры, рейнские металлы и нормандские канаты, порох, бумагу и кружево, чтобы, тоже по-быстрому, обменять их оптом у местных на хлеб, воск, мёд, пушнину, щетину, рогожи, дёготь и, прокрутившись, не проморгать забрать в обмен у восточных торговцев пряности и благовония, восточные курения и целительные травы, шёлк и хлопок, молодильные ягоды гумми, розовое масло, ковры, лошадей и, конечно же, невольников. Последний товар был доступен не всем. Прошли в Европе Средневековые времена. Права на покупку людей держали лишь отдельные вельможи. Брали на это особые кредиты у еврейских ростовщиков. Что же до Руси, тёмной для Европы и бесправной, то здесь отношение к торговле пленными было в разных местах своё. В южных землях рабов продавали и меняли без особой укоризны, а вот свободолюбивые псковичи и новгородцы даже не ставили для этих нужд рядов. Однако любой из приплывших торговых людей знал, что за звон золота и серебра в трюмах всегда есть крепкие белозубые магометане, которые буду хорошо служить при любом дворе.

Замешкавшись с разгрузкой бочек с португальским ромом, ливонец упустил из виду распорядителя. Тот, наоборот, времени не терял и уже отвечал на приветствие Стефана.

– Ты почём, мужик, знаешь, как зовут правителей разных стран? Для простого распорядителя больно ты умён.

– Дуракам быть нъдлежит в коровнике, вельможный гъсподарь, – отвечал мужик с важностью, но учтиво: – А мне место полагает знать, кого чтить и за чьё здравие кричать.

– Так за чьё мне крикнешь? – прищурился молдаванин. Русский, гаркнув грузчикам, чтобы брали бочки на плечи и так спускали на берег, а то, неровен час, упадёт какая с дорогим зельем, душу из него вытрясут, ответил Стефану без затеи:

– Ты пъшто спрашивашь? Не ваш ли Пътр Стефанович не так давно засылал гънцов к нашему царю Ивану Васильевичу и матушке его Елене мир просить и зъщиту от османцев?

– Твоя правда, так и есть, – проскрипел Стефан сквозь зубы и тихо добавил: – Но меня от господарнего благоволения для Рареша уж избавь. Я здесь хоть и по его наставлению, а торгую сам по себе. Понял?

Мужик пристально поглядел на молдаванина и ответил также тихо, да без намёка на шутку:

– Шьтоб пънимать есть на то Дума бъярская и братья гъсударевы. Поди у Мърозовых, Въронцовых, Шуйских да Бельских ума поболе мъво, шьтоб решать, кому что кричать. Так что, ежли ты с миром – проходи, а къли за смутой пришёл, нам её и своей вдосталь от дядек царёвых. Понял?

Стефан глаза выпучил, дивясь такому слогу:

– Тебя как зовут?

– Вот с этого бъ ты и начънал, пътому как имя для каждого чъловека роднее родины. Николаем мъня кличут. А тебя как величать?

– Стефан, – гость приложил ладонь к сердцу, кланяясь и каясь: – Прости, Николай, за неучтивость. Толковать с тобой мне приятно, но в трюмах моих лежит нежный товар. Боюсь, до вечера он не достоит.

– Понял я тебя, господарь, но лишь напъловину.

– Полную разгадку я тебе обещаю, если поможешь в моём деле.

– Отчего не помочь? Для тъго здесь и стою. Пъкажи мне, где твой корабль? – он неспеша разглядел судно и кивнул: – Гони его к верфи у во-о-он того причала за рукавом, и скъжи, что я прикъзал. Так и скъжи: «Николай, портовый распърядитель, велел прънять швартовы». А как туда пъдплывёшь, проси брата мово Влъдимира, да скъжи, что уключины у тебя сломаны. Он дальше скажет, что делать.

– А как признаю я брата твоего, Николай? Не спутать бы да не оплошать. Потеряю очередь в строю, потом вовсе не вклиниться мне в ряд. Глупо у вас тут всё организовано. Смотри как плотно стоят корабли один к другому. Упаси, Господи, случится пожар, так займётся вся река и огонь на другой берег по палубам и мачтам в два счёта перекинется.

– Твоя правда, Стефан, не знъю как тебя по батюшке.

– Романович.

– Твоя правда Стефан Ръманыч. Тълько кто меня здесь пъслушает, да ещё сей час? Кверху тормашками земля и небо. Но ты не тушуй. Река не так широка, шьтоб пъ-иному дело править. Да и морозы наши не спъсобствуют тому. С ноября по март торги встанут. А нъсчёт брата маво нъ ошибёшься, так как на меня он совсем не пъхож: крепок, молод, волосами и кожей светел, ликом приятен, умом богат. Гъворит он мало, но дельно. Не тушуйся обмана, для нас слово дороже денег. К тому же ты не из простых приближённых, так ведь? Чую, в родстве ты был къком с тем, чьё имя носишь, и кто прославился Великим.

– Умён ты всё же, Николай. Ладно, верю тебе на слово. А благодарность принесу тебе, куда скажешь.

– Брат всё скажет. Иди! Некода больше толковать, – разозлился вдруг Николай. Но уже когда Стефан прыгнул обратно в свою лодку, нашёл миг, чтобы махнуть ему издалека.

3. Русь. 1534. Опочка. Кузнец Владимир

Вечером того же дня Стефан пришёл в гости к братьям в кузницу. Встречу на берегу Великой у того самого причала за рукавом, на который Николай указал утром, русский объяснил по-простому:

– Неча нам тереться, господарь, на постоялом дворе. Народ у нас сметливый, быстро сведёт швартовы с канатами, чтобы догадаться, почему твои товары пъявились на торгах раньше прочих.

Просторная мастерская оказалась с дверью и без окон. Стол из широкого сруба был поставлен в дальнем углу от мехов и наковальни. Сесть предлагалось на такие же срубы, кругалями поуже и отёсанные. Ещё в одном углу стояла растопленная печь, а в ней, навесу, как на рельсах, съехал по железным желобам ближе к жару глиняный горшок. Из-под его плотно закрытой крышки пахло пряным. Посреди стола караульным выставили широкий кувшин, накрыв его тряпицей. С собой гость принёс плетёную корзину, откуда, с разрешения русских, вытащил на стол сначала орехи. С корявой кожей, крупные, каких в этих местах редко когда видели, они вызвали у хозяев недоумение.

– На каменья похожи. Или на снаряды для маленькой пушки, – Владимир, разговаривая степенно, не как брат, за которым будто кто гонится, подошёл рассмотреть дар поближе. Николай остался подальше.

– Ты, никак, гость дърогой, решил нас сухими бараньими какахами накормить? – спросил он с лёгкой неприязнью на лице. Молдаванин взял два ореха, сжал в руке. Кожура лопнула, и на ладони мужчины появились бледные сердцевины:

– Орех македонский. Прошу! – мужчина протянул руку, но хозяева не торопились угощаться. Тогда молдаванин положил кусок ореха себе в рот и медленно стал жевать, объясняя: – Такие орехи тепло любят. В Тавриде и у нас в приморской зоне их растёт много. Полезны они для силы мужской и для хорошей крови. Покупают их для королей заморских. А восточные ханы без орехов и дня не живут. Пробуйте! Ваши жёны мне потом спасибо скажут.

Шутка понравилась Николаю. Он отважился взять краешек плода. Жевал его, как кусок мяса, мощно работая челюстями, а, проглотив, скривился:

– Горькая твоя еда, Стефан. Но есть можно. Принимаю твой гостинец. Но угъщать тебя буду пищей простой, уж не обессудь. Каша из грьчихи на подходе, а пока можно разговеться овсяным киселём. Мякина наша на лебеде, мяса вовсе нет; никак не красный день на дворе, – прижимисто огласил хозяин меню без разносолов и калачей.

– Поправимо, – ответил Стефан и снова полез в корзину. На стол легли пшеничный каравай и большой свиной окорок. Хлеб даже без разлома смотрелся ситным, на вкус был не кислым и подошедшим точно не на вчерашнем тесте. Вяленое мясо пахло через кожу. Гость попросил нож побольше и, смахнув с копчёности лезвием слой, следующий отрезал ещё тоньше. Разделив длинный и широкий срез на несколько частей, он протянул мужикам по одной. Здесь уж радость их была непритворная. Распробовав деликатес, братья тут же смекнули, что кашу мясом не испортить. Горшок из печи перекочевал на стол. От прикосновения с горячим мясо стало пахнуть ещё сильнее. Николай поторопился закрыть горшок. А ещё убрал со стола краюху, вроде как за ненадобностью.

– Чесночный дух сейчас прибьёт к нам пъловину Опочки. Но что этъ в твоей хрюшке так пахнет ещё? Не могу угадать, – старался он замылить свою хитрость, заметив во взгляде гостя вопрос по поводу хлеба.

– Розмарин и сухой базилик, – ответил Стефан устало; день вышел длинным. Владимир, встретив его с паролем от брата, тут же подогнал корабль молдаван к молу, где артель из шестерых грузчиков принялась разгружать привезённое в телеги. Их, по мере погрузки, Стефан отвозил на привоз в то место, что выделила ему городская управа для ярмарочных торгов. Следить приходилось за каждым, воровство в любых землях дело знакомое. После того, как докорячили по ухабам последнюю поклажу, Стефан оставил своих людей в городе, а сам погнал кормчих к кузнецу: байка о сломанных уключинах стала явью и пришлось молдаванам встать в очередь теперь уже на ремонт.

У Владимира всегда работы было невпроворот, что уж говорить про ярмарочные дни. Здесь только и крутись: у какого гостя коня подковать, кому оглобли наладить. Но чаще всего, конечно, обращались к кузнецу моряки. Всегда находились те, у кого сорвало резьбу в весельных уключинах, и цепи разошлись, и замки поломались. Бывало, что корабли сталкивались в спешке и толкучке, тогда уже и вовсе начиналась наладка. Чинили суда на верфи, а вот детали из металла ковали на берегу. Кузнецов в Опочке было едва ли меньше, чем брадобреев и гончаров. И спросом труд мастеровых всегда пользовался. Жестянщики, камнетёсы, кровельщики, портные, пекари и скорняки трудились, не покладая рук. Добавлялось забот во время крупных торгов и сторожам, и царским дьякам, и их подьячим; за воск, пшеницу и пушнину русская казна просила только серебро и золото. Во избежание мена здесь и были нужны беспристрастные казначейские люди, что «другу не удружат и недругу не отомстят, а посулов и поминков от дела ихнего не поимеют ни от кого ничего». Зорко глядели служилые охранники, предупреждая мен; за него и руку отрубят, а коли крупный грех, так и голову снесут. Да и пожарным в такое время не присесть. Так что суета в городе стояла день-деньской и ночь кромешную. Спать и есть многие забывали. За неделю продаж каждый, кто в деле, старался навертеть максимальный оборот и получить всю возможную выгоду. Прав был Николай, заметив, что уже через месяц-полтора мало, кто из корабельщиков отважится на дальнее путешествие в Русь по речному пути. Встанут реки под лёд, и для поставок останутся лишь дороги. А какие они в этих краях, иностранцы прекрасно знают.

Голод пробрал Стефана, и он не прочь уже был бы отужинать, гадая, почему эти русские тащат горшок не на стол, а со стола. Но входить в чужой дом со своими порядками гостю не должно, потому он терпеливо ждал, пока Николай выйдет за порог, проверит местность вокруг кузницы, вернётся, запрёт затвор и лишь тогда понесёт миски к котелку. Там наложит каждому порцию, там же, у печи, возьмёт по деревянной ложке, а уж затем позовёт младшего брата на помощь. Потому как заведено в любой русской семье, что старший решает, когда и сколько кому из домочадцев есть.

За трапезой мужчины говорили мало. Вычистив миски, туда же насыпали каждому по горсти печёного гороха и, выуживая его, как семечки, завели разговор. Очень интересно было русским послушать приезжего про страны заморские. Стефан в свои двадцать девять лет много, где успел побывать. Особенно нравилось ему в Италии и Османской империи. Естественным путём зашла речь о еде, и гость поведал про незнакомые соусы, характерные для европейской кухни. Что же касалось восточной гастрономии, то волшебство тамошних поваров творило огромное множество специй и экзотических растений. Турки забивали свои кладовые местным миндалём, пшеном, растительным маслом, фруктами свежими и сухими. Из соседней Персии и заморских арабских стран им привозили необычные растения для здоровья и активного долголетия, из них варили джемы, соки, сиропы, мороженое, которые считались лучшими десертами в мире. Из Китая османцы везли редкие для их земли травы и цветы. Особым видом искусства считалось разведение фруктовых садов и лекарственных оранжерей.

Николай и Владимир впервые узнали про спаржу, айву, сладкие сливы, черешню. Долгий путь купцов и корабельщиков не позволял везти эти чудесные растения, и не удивительно, что на местных торгах их никто из братьев не видел. С изумлением слушали они про рецепты долмы из виноградных листьев, про тёплый молочный напиток салеп, приготовленный из молотых орхидей, с добавлением розовой воды и тростникового сахара, и укрепляющий силу и родителей, и их будущих детей. Николай и Владимир не хотели отпускать своего гостя и просили рассказывать про дивные неведомые страны ещё и ещё. Им хотелось знать о климате, рельефах, плодородии. Но описанные красоты были не только природные; искусство европейских и турецких ваятелей, мастеров тканного промысла, художников и ремесленников по металлу удивляли любого. Софийский собор в Константинополе или кафедральный собор Святого Иоанна Крестителя в Риме служили образцами строительства святых домов. И Древний Рим, и Византийская Империя защищали правообладание божьих законов над властью монархов. Зайдя внутрь соборов и встав под своды купола, каждый верующий вбирал в себя свет, льющийся сквозь витражи апсид. Стенные росписи и великолепная мозаика вели с ним разговор о Времени. Порфировые столбы помогали взлетать в небо словам из уст молящегося перед ликом Иисуса. Мозаичные полы с контрастными кругами и квадратами косматеско призывали падать ниц перед святынями божьих домов.

Завоевав Византию, Османская Империя внесла в строительство храмов восточный стиль и наряду с христианскими реликвиями в Константинополе были построены богатые дома для знати. Султан Сулейман Великолепный, нынешний правитель турков, жил в прекрасном дворце Топкапы и продолжал украшать его и перестраивать.

– Покровительствует Сулейман не только поэтам и музыкантам. Всякий ремесленник, кто хочет учиться и дойти до совершенства, у него в почёте. Владимир, я видел на торгах сделанные тобою кресты и считаю, что ты можешь стать прекрасным мастером, – неожиданно сказал Стефан. Братья переглянулись: похоже, важный человек из Молдавии в их городе не в первый раз.

Спросив, при каких обстоятельствах случилось гостю видеть изделия не кузнеца, а скорее художника по металлу, русские так и не получили ясного ответа. Но зато совершенно понятным было предложение господаря поехать Владимиру вместе с ним в Константинополь. Опешив, младший брат, и без того не особо разговорчивый, встал из-за стола. Ему не раз приходилось по просьбе богатых людей выливать кресты, а затем вручную резать по меди или серебру, вытачивать на металле распятие, осыпать каменьями их или оклады икон. Вот только знать про этот промысел могли совсем немногие. Церковь сама выбирала богомазов и творцов святынь, к коим, безусловно, был причислен нательный крест. Наиболее почитаемые из этих мастеров жили при царском дворе и ревностно хранили все секреты своего дела. Простолюдину, самоучке, провинциалу подобное самовольство могло грозить жизнелишением: не понравится кому из монахов, в какую стороны смотрит Иисус, так запросто объявят искусника еретиком. Николай знал про это не хуже брата и, испуганный, пал перед гостем на колени и запел, лишившись от страха своего местного говора:

– Славный господарь, не губи! Проси, что хочешь, только не выноси свои знания из этих стен. Брат мой молод, ему двадцать будет только на следующий год. Я его пестую с того дня, как принял в поле из-под подола матушки. Одни мы на всём белом свете: родители наши рано сгинули, добрых жён мы себе пока не нашли. Пожалей нас, сирот. Не говори никому про кресты.

Стефан, опешив, смотрел на Николая с непониманием: вместо выгодного предложения он только что чуть не отвернул от себя этих славных русских. Поклявшись молчать, молдавский вельможа ещё раз спросил, согласится ли кузнец поехать с ним, чтобы учиться искусному ремеслу. Освоив его под покровительством могущественного падишаха, Владимир вполне может стать человеком богатым и знатным. Отрицательный ответ был обоснован боязнью кузнеца и его нежеланием оставить брата одного.

Расстались мужчины добродушно, и уже следующей весной Стефан приехал в Опочку с повторным предложением о дальней поездке.

4. Константинополь. 1535 год, лето. Дворец султана

Полуостров, на котором стоит новый дворец султана, остриём клинка врезается между Босфором и Мраморным морем. С палубы корабля, и особенно со стороны пролива, величаво смотрятся пики минаретов Сарай-и Джедид-и Амире – Топкапы. Грозно торчит его восьмиугольная смотровая башня. Огнём горят неподалёку от дворца купола Собора Святой Софии. Но к мысу Сарайбурну иноземным судам никак не пристать, хоть с юга плывёшь из земель средиземноморских, хоть с севера входишь из черноморских вод. Венецианские каракки, торговые корабли из Генуи, русские ладьи, китайские джонки и крупные средиземноморские баштарды – все бросили якорь в Мраморном море, освободив пролив. Хочешь попасть на полуостров – бери балук, плати хозяину, и гребцы быстро переправят тебя к мысу со стороны Босфора. Лошадей дадут на берегу за отдельную плату.

Портов в этой части города нет. Короткие причалы отрезаны крепостью по периметру прибрежной византийской стеной, о которую разбиваются волны. В бухту Золотой рог из пролива ход и вовсе закрыт береговой турецкой охраной; туда попадут лишь свои моряки, проверенные. Приезжим гостеприимно предоставлена лишь малая часть полуострова. Сошёл с воды и тебя сразу встречают торговцы. Весь восточный город – это красочный и шумный базар. От него дворец султана отсекает ещё одна крепостная стена из камня. Оттолкнувшись от неё, улочки города стекают с Дворцового мыса прямо к бухте. Издалека жилища смотрятся, как уложенная на блюдо кисть винограда: крупные ягоды у лозы – это дома богатых людей на вершине горы, а плотно сбитые мелкие – жилища бедных внизу её.

На первый взгляд кажется, что вход в Топкапы только в одном месте. Но, как говорят знающие люди, для султана есть и другие выходы к морю, о местоположении которых лучше не ведать. Лишь великий визирь и валиде, мать султана, обычно посвящены в эту тайну. Но Хафса-хатун умерла в марте прошлого, 1534 года, унеся её с собой. Ещё поговаривают, что Хюррем, молодая наложница Сулеймана Великого, мать шестерых его детей, тоже знает о спасительном пути.

Не в первый раз прибыл в Константинополь молдавский господарь Стефан Романович. Но если раньше в бывшую столицу Византии, покорённую османами век назад, он приезжал по делам коммерческим, на этот раз у молдаванина другая нужда. Для её свершения ему необходима встреча с Сулейманом I, о чём последний уведомлён. Без его согласия попасть в Топкапы невозможно. Вместе с собой Стефан взял в далёкий путь Владимира, кузнеца из Опочки. Уговорил он его попытать своё счастье и, пав в ноги Великолепному, просить взять в ученики.