Дикими тропами. Дружба

– Линёна?

Великий, сколько же времени она просидела в полузабытьи, поддавшись усталости? Тяжёлая дверь на удивление легко отворилась.

Линёна была девушка, явно похорошевшая за минувший год, и заметно повзрослевшая: от юношеской угловатости не осталось и следа. Иссиня–чёрные волосы были густы, но безжалостно заплетены в толстую косу, лицо выражало мечтательность натуры, однако тяжёлая работа уже оставила на нем своё клеймо, и хотя Линёна и глядела робко, во взгляде таилась непоколебимая готовность ко всему, выработанная не одним годом прислуживания посетителям «Драконова логова», не каждый из которых был обходителен и сдержан по отношению к хорошенькой дочке хозяина. Незамысловатое, совсем простое платье с застиранным зеленоватым оттенком удивительно хорошо сидело на её фигурке, сочеталось с пронзительно-зелёными глазами. Вообще Линёна выделялась среди других своей смуглостью, так редко встречающейся в Предгорных землях.

Итак, Линёна появилась в дверном проёме, ловко удерживая разом и поднос, и подсвечник со свечой, освещающей ей путь. Следует предположить, что дверь Линёна толкнула ногой, не растеряв при этом ни капли смирения и уважения к гостю. Девушка почтительно склонилась, на несколько мгновений опустив глаза, но тут же снова впилась в Бродяжницу никак не скрываемым за пеленой учтивости пытливым взглядом. Та сдержанно кивнула:

– Проходи, Линёна.

Девушка скользнула в комнату и локтём прикрыла дверь, установила поднос на тумбе у кровати, осмотрелась, полагая, что делает это незаметно, и, углядев распростёртые на полу плащ да сапоги, робко предложила:

– Желаете, чтобы я вычистила вашу одежду?

Бродяжница, внимательно исподволь следившая за ней, тут же отозвалась:

– Да, пожалуй. Только позже. А сейчас, может, посидишь со мной? Расскажешь, чего нового в Акайде.

Линёна кивнула поспешно, но будто принуждённо. Словно она ждала и боялась такого оборота событий. Ещё Бродяжница ясно ощутила: Линёна дичилась её, хотя раньше бывала приветлива, если не сказать – болтлива. Тем временем девушка послушно присела в свободное кресло у камина.

– Ну, как прошёл минувший год? Хорош ли урожай? Велик ли сбор мёда?

Дочь трактирщика вычурно-серьёзно кивнула:

– С Великой помощью, всё ладно.

Наступила неловкая тишина. Точнее сказать, тишина, неловкая для Линёны, выказывавшей все признаки беспокойства: смуглая кожа неестественно побледнела, руки с нервно подрагивающими пальцами никак не находили покоя. Бродяжница с интересом рассматривала девушку, попутно размышляя, как ненароком привести разговор к интересующей её теме.

– Может, изволите просить зеркало? – предложила Линёна севшим голосом.

Вопрос застал Бродяжницу врасплох, но после недолгих раздумий она кивнула, давая собеседнице возможность отвлечься и смирить бешеный стук сердца. Линёна выскочила за дверь, забыв свою свечу. Бродяжница протянула босые ступни поближе к пламени камина. Ну что за девчонка?

Очень скоро дочь трактирщика впорхнула обратно и вручила Бродяжнице обильно украшенное зеркало. Отметив дороговизну предлагаемой ей вещицы, Бродяжница вгляделась в глаза по ту сторону стекла. Абсолютно чёрная радужка в неверном свете камина и пары свечей сливалась со зрачком. Выражали глаза усталость, но при том – не теряли сосредоточенности. Прочие черты удостоились меньшего внимания. Хоть и нечасто Бродяжнице удавалось рассмотреть себя, собственное лицо она помнила отчётливо: тонкий нос, губы, не лишённые аристократизма… Размышляя о своём облике, девушка неизменно приходила к выводу, что отец её или дед принадлежали к знатному роду. Загорелую кожу обветрило постоянное общение с ветрами и лучами светила, волосы отдавали в рыжину сквозь тёмную медь. За время странствия они отросли и вились ниже плеч.

Она всматривалась не больше минуты, и всё это время Линёна не сводила глаз с постоялицы. Что означал жест девчонки? Желание услужить или по-детски похвалиться сокровищем? Удовлетворённо кивнув, Бродяжница вернула зеркало Линёне. Чего же она так опасается, что не смеет и слова лишнего сказать?

– Ты сильно повзрослела, Линёна. Я не ожидала увидеть тебя такой… – Бродяжница встала и бесцельно прошлась по комнате, не выпуская девочку из поля зрения. – Что, очень отец тебя работой загружает?

Линёна ответила не сразу.

– Не более чем могу исполнить, – и, как в омут с головой, выпалила: – Я знаю, почему отец поселил Вас в лучшие комнаты.

Бродяжница не показала удивления, но посерьёзнела. Она подошла и встала у спинки пустующего кресла.

– Отчего же? – тон выказывал заинтересованность ровно настолько, чтобы не обидеть собеседницу.

Линёна тоже встала и, приблизившись, зашептала:

– Отец наказал не болтать раньше времени. И уж тем более Вам не говорить. Да только Вы всё одно не сегодня – завтра узнаете.

Колдовские зелёные глаза дочки трактирщика сверкали, отражая яростные языки пламени. Бродяжница слушала с крайней внимательностью.

– Учитель Ваш…

– Учитель?

Линёна пугливо взглянула на дверь, но продолжила, веско кивнув:

– Да, Учитель. Он оставил Вам всё, что у него было: дом в Акайде, обеих лошадей, участок на реке…

Бродяжница не прерывала собеседницу. Чутьё подсказывало: главное впереди. Только мысленно поправила Линёну: не дом, а то, что от него осталось.

– … Да иной раз говорят, я слыхала, это не есть всё его имущество. Говорят, – Линёна придвинулась совсем близко, Бродяжница чувствовала тепло её тела, тренированный нюх уловил дух волнения и страха, – … говорят, оставил он Вам сокровища бесценнейшие, горы злата, драгоценностей… Но связана с этим богатством, говорят, тайна неразгаданная… страшная тайна!

Бродяжница готова была поклясться, про тайну – это Линёна сама придумала. Если и были у Учителя какие-то сокровища, чего она вовсе не исключала, и оставил он их ей, что тоже вполне возможно, этим можно было объяснить приветливость хозяина. Однако Абрахам вовсе не дурак, чтобы жертвовать лучшие апартаменты ради постояльца с не вполне ощутимым состоянием. Тем не менее, Бродяжница серьёзно спросила:

– А что, это тайна, о которой никто не знает? Почему не велено говорить?

Линёна отступила на пару шагов, очарование момента прошло, грудной голос дочки трактирщика звучал задумчиво и печально:

– Да нет, люди знают… Болтают… Токмо открыто никто не говорит, всё шепчутся. О наследстве слухи пошли чуть год канул. Ну… Вы понимаете…

Бродяжница кивнула и уставилась в пламя камина, успокаивая всколыхнувшиеся чувства. Да, она понимала. Даже с завещанием Учитель всё продумал до мелочей. Обнародовать свою волю спустя положенный для траура срок, чтобы дать скорбящим время свыкнуться с мыслью о потере. Его нет, и никогда не будет более на земле; он не войдёт, не засмеётся, не одёрнет с искорками насмешки в глазах.

– Абрахам полагает, я не забуду отблагодарить тех, кто мне помог в трудную минуту. Он прав. – Бродяжница вздохнула. – Спасибо. Твои сведения дорого стоят для меня.

Она хотела было снова опуститься в кресло, но ощутила недосказанность: твёрдая решимость вперемешку с паникой согнала со щёк Линёны румянец. Та отрезала:

– У этих сведений есть цена.

Бродяжница вскинула на неё глаза без тени удивления, но с интересом. Что-то в этой девчонке действительно переменилось со времени их последней встречи.

Бродяжница села-таки в кресло и принялась по новой набивать трубку. Не хотелось сию минуту обрывать речь девушки заявлением о неуместности торгов уже после оглашения всех хоть сколько-нибудь важных вестей. К тому же, обыкновенный интерес взял верх:

– Я слушаю.

Линёна собралась с мыслями и заговорила:

– Я знаю, Вы не останетесь в Акайде. Ваша судьба не здесь, рано или поздно Вы отправитесь в дорогу… Мне не нужно никаких… денег или, может, драгоценностей, – Линёна для убедительности с чувством покачала головой, – … я только хочу просить Вас об услуге: когда соберётесь уходить, всё равно куда, в путешествие… позвольте мне сопровождать Вас. Станьте мои Учителем!

Внезапно Линёна встала на колени у кресла Бродяжницы, не посмев потревожить её ног. Красивое лицо девушки преисполнилось тоски. Всё существо несчастной выражало отчаянную мольбу, словно от решения Бродяжницы зависело, выживет она или умрёт.

– Прошу Вас… возьмите меня с собой!

– Но… дитя… – ещё не договорив, Бродяжница осознала свою ошибку. Сама совсем немного старше Линёны, она не имела ни оснований, ни права на такое обращение. Неожиданная просьба привела в полное смятение все мысли странницы, которой едва удалось сохранить внешнее спокойствие. Бесполезность разумных доводов была очевидна. Воображение Линёны зачаровали образы свободной дорожной жизни. Как девушка неглупая, она наверняка помнит о тяготах и лишениях, но трудно не мечтать, изо дня в день работая в трактире отца наравне со старшими братьями. Коль прибавить врождённое упрямство, которое наверняка в ней есть, Линёна продержится в дороге несколько лун. Может даже пару зим. Но её ноги не привыкли к долгой ходьбе, руки не держали оружия…

– Нет, я не могу тебя взять в ученики. Я не владею достаточными знаниями и не сумею никого обучить. А ты с детства привычна к домашней работе, уже поздно что-то менять.

Бродяжница надёжно укрыла сочувствие за холодностью. Она понимала желание девушки уйти от проблем в странствие, но не была уверена, что так будет лучше для самой Линёны.