Время собирать камни

Мишка, Сашка и Колька посмотрели на него, как на маленького.

– В деревне живешь и Антонину не знаешь… – недоверчиво покачал головой Сашка. – Колдунья местная, ведьма.

Виктор с Андреем одновременно рассмеялись.

– Да че вы лыбитесь? – рассердился Мишка. – Говорю вам, она батю нашего от водки отвела. Ведьма, самая настоящая, у родителей своих спросите. И живет в проклятом месте, за околицей.

– Почему же оно проклятое?

– Потому. Потому что там дороги скрещиваются.

– Ну и что?

– Эх, елки… Вы, городские, ни черта не знаете. Да то, что нельзя на перекрестке дом ставить, там нечистая сила заводится. Если крест не прямой, а кривой, то там черти и всякая нечисть так и ходит.

Андрей недоверчиво оглядел остальных – Виктор по-прежнему усмехался, а Сашка с Колькой серьезно кивали головами.

– Да ладно, ребят, вы что?! – не выдержал он. – Это ведь суеверия бабкины!

– Суеверия? – прищурился Мишка. – А как же суевериями батяня наш из могилы выполз, а? Одной ногой уже там стоял. Ну-ка, объясни мне!

Андрей промолчал. История исцеления почтальона и в самом деле была загадочной.

– Вот то-то, – подытожил Мишка. – Ладно, валите сюда, раков будем есть. И давайте-ка не трепитесь о том, что слышали, а то меня мать убьет. Поняли?

Все согласно кивнули и, потягиваясь, начали подниматься с травы.

Обратно возвращались уже вечером, сытые и молчаливые. Раков Мишка сварил отлично, как обычно.

Глава 4

Правильно, правильно, давайте разберем старые вещи. Старые вещи, особенно когда их много, очень обременительны. Старые вещи, они ведь такие… нехорошие, невкусно пахнущие, пыльные, противные. Чужая жизнь, ее следы, ее останки собраны в этом хламе, который нужно выбросить на помойку. Да, на помойку. Ведь мы собираемся начать новую жизнь, совсем не связанную со старой. Ну, может быть, пару ностальгических воспоминаний можно оставить, и только. А для них старые вещи могут быть даже вредны, потому что они говорят тебе все не так, как хотелось бы слышать и вспоминать, а так, как оно было на самом деле.

И поэтому старые вещи могут быть опасными.

Очень опасными.

Дом неохотно подчинялся новым жильцам. Тоне казалось, что за прошедшую неделю она проделала массу работы, но в субботу поняла, насколько ничтожными были все ее усилия.

– Ну, все, – бодро сказал Виктор, проснувшись рано утром. – Сегодня вместе разбираем дом. Сначала давай первый этаж разгребем, согласна?

– Согласна.

– Нам осталось три комнаты, зал мы разобрали. А потом можно крыльцом заняться. И вообще, я посмотрел, крышу бы подправить надо перед зимой.

– А мансарду ты когда хочешь разбирать?

– Да пускай хоть всю зиму стоит, она же тебе не мешает. Мы ведь будем пока жить только в нижних комнатах. Куда нам еще и две верхние? Ну так и пускай там всякий хлам пылится, а по весне разберем. Не все сразу, дорогая, не все сразу!

Виктор собирался потрепать Тоню по голове, но, глянув на ее туго заплетенную косу, передумал.

Весь день они вытаскивали из двух комнат мебель, старую одежду, какие-то бумаги и относили их на помойку за околицей с помощью двух нанятых Виктором деревенских мужиков. Работа продвигалась медленно и как-то неохотно. У Тони, обычно с жаром бравшейся за любую уборку, опускались руки при виде того, сколько им еще осталось делать. Это дом капризничает, против своей воли думала она. Мешает.

В самом деле, дом не хотел расставаться со старыми вещами. Они цеплялись за все углы, отчаянно протестуя против того, чтобы их уносили на помойку. Когда вытаскивали старый шифоньер, у которого на задней стенке был непонятно зачем намалеван какой-то детский рисунок, он треснул пополам, и одному из мужиков придавило ногу тяжеленной станиной. Пока тот громко матерился, Виктор со вторым мужиком вытаскивали громадину из дверей, поднимали обломившийся низ, а на крыльце вдруг начали отваливаться с неприятным звуком дверцы, и одна из них, упав, оставила заметный след на деревянной ступеньке. Тоня растерянно смотрела на все это, стоя с тряпкой в руке, пока Виктор не отправил ее разогревать обед.

Она включила горелку, поставила на нее кастрюльку с супом. Но тут в мансарде раздались какие-то непонятные звуки, и, пока Тоня ходила выяснять, что там такое, вода выкипела, а лапша намертво приварилась ко дну. Да что за чертовщина, в конце концов! Тоня разозлилась. И вслух воскликнула: «Ну-ка хватит выкаблучиваться!» Это было бабушкино словцо – «выкаблучиваться», и оно подействовало на нее успокаивающе.

Виктор ходил вокруг старого комода и примеривался к нему. В результате он был вынужден признать, что тот совершенно неподъемный, и начал открывать ящики один за другим. В них оказалось старое, пожелтевшее от времени белье, ветхие полотенца, еще какие-то бесполезные тряпки, которые он брезгливо разворачивал и засовывал обратно. Странно, думал он, почему они не увезли вещи с собой? Но потом вспомнил про Мишку, Женьку и Сеньку и поморщился. Понятно почему.

Интересно, что в доме совершенно не было книг. Ни одной. А ведь все трое почтальоновых ребятишек, как их называла Андрюхина мать, были большими охотниками до чтения. Конечно, они читали не то, что Виктор, Хемингуэя и Сэлинджера, а литературу попроще, типа Лондона, или Пикуля, или Дюма, но читали много, взахлеб и потом всегда делились прочитанным. Виктор вспомнил, как тетка Рая гордилась детьми – начитанные! Получается, шмотки старые оставили, а книги увезли до единой. Впрочем, может, они в мансарде?

– Тонь, подойди, пожалуйста!

Она появилась в дверном проеме.

– Слушай, тут весь комод барахлом забит, его нужно выкинуть. Ты сама сможешь?

– Ну конечно, – кивнула Тоня, хотя немного удивилась: – А почему ты сам не разберешь?

– Не хочу с чужими тряпками возиться, – признался он. – И еще… Если бы все тут совсем чужое было, тогда другое дело, а я ведь бывших хозяев знал хорошо, и у меня такое ощущение… неприятное, в общем. Понимаешь?

– Ладно, Вить, я разберу. Мой руки, пойдем обедать.

К вечеру выглянуло солнце и потеплело. Солнечные лучи заливали сад, и яблоки отсвечивали розовым. На их фоне маленькая рябинка у самого дома казалась неправдоподобно красной, слишком яркой. Виктор сидел у дома на бревнышке и хрустел антоновкой, подобранной с земли.

– Тонь, я вот что придумал… – позвал он.

Жена выглянула из окна.

– Давай-ка мы с тобой на пленэре сегодня поужинаем.

– В смысле?

– Ну, на свежем воздухе. У тебя что на ужин?

– Картошка с котлетами, салатик.

– А ты можешь стол во дворе накрыть?

– Могу, конечно. А зачем?

Виктор покачал головой.

– Эх, любимая супруга, нет в тебе романтики! Ведь так хорошо на улице, ну и чего ж дома-то сидеть? Решено, я столик вынесу, а ты пока ужин сооружай.

Вот ерунду придумал, сердилась Тоня, ставя сковородку на огонь и выкладывая салат на широкие зеленые листья. Ужинать на пленэре, наверное, замечательно, конечно, но ведь нужно кучу всего во двор вытащить. А обратно кто все понесет? Ну не Виктор же, конечно! Нет, он будет наслаждаться красотами августовского вечера и уминать картошечку с помидорами. А если выяснится, что на столе не хватает хлеба, то кто побежит в дом? Догадайтесь с трех раз. Тоня перевернула котлеты, мельком глянула в окно на Виктора, устанавливающего маленький столик, и задумалась.

Мысли, пришедшие ей в голову, были совершенно кощунственными. Она не могла их выразить, но понимала, что три месяца назад ей бы и в голову не пришло критиковать Виктора и тем более злиться на что-то. Не такая уж большая трудность – посуду вынести и принести обратно. А муж и не должен ей помогать, он же пашет, как вол, деньги зарабатывает. И большие деньги! У них есть все, что надо: дом, машина. Сама она обута и одета. И на рынок не пешком ходит, как в Химках своих, таща обратно кучу пакетов, а цивилизованно доезжает на машине до супермаркета, грузит все, что надо, в тележку и до машины в ней потом довозит. Что, зажралась, матушка, пришла ей в голову язвительная мысль? С жиру бесишься?