Нежные листья, ядовитые корни

– Почему тогда мы их видим?

– Потому что я успела сохранить рисунки. Меня они настолько впечатлили при первом взгляде, что я создала для них специальную папку.

Маша взглянула на часы.

– В общем, я к чему тебе все это рассказала… К тому, что Света Рогозина – не просто тупая самодовольная негодяйка. В ней что-то было такое, что трудно передать словами. Как будто ты никогда не знаешь, кто из нее выпрыгнет. Не девочка – тихий омут, нет. Скорее, девочка-джунгли, при этом с ангельской внешностью. Мне еще в восьмом классе было понятно, что от нее можно ожидать самых разных сюрпризов. Как видишь, я оказалась права.

Она выглянула из окна, проверить, не подъехало ли такси раньше времени. Ей почему-то всегда было неловко, если приходилось заставлять водителя ждать.

– Маш, а Маш… – позвал Бабкин.

– М-м?

– Помнишь день, когда ты получила приглашение?

– Конечно.

– А помнишь, что ты мне сказала о Рогозиной?

– Не уверена…

– Ты сказала, что очень давно ничего о ней не слышала.

Маша густо покраснела.

– Вот так и валятся разведчики на мелочах, – ухмыльнулся Сергей.

Жена из розовой превратилась в морковно-красную.

– Машка, брось! Я все понимаю. У тебя может быть сто и одна причина не сообщать мне о своих связях с бывшей одноклассницей. Тем более с такой.

– Да не было никаких связей! – выпалила наконец Маша и прижала ладони к щекам.

– Откуда тогда подробности биографии?

Маша глубоко вздохнула. Ей было очень стыдно.

– Я за ней подсматривала, – призналась она.

– В каком смысле?

– В прямом. Время от времени заглядывала на сайты, где она зарегистрирована. У нее весьма бурная сетевая жизнь. Она общается с поклонниками во «Вконтакте», выкладывает фото в «Инстаграмм» и еще ведет свой блог.

– Зачем ей это нужно? – не понял Бабкин. – Вот это все, что ты перечислила?

Маша пожала плечами:

– Официальная версия – что Светка восполняет недостаток русскоязычного общения. Она утверждает, что ей практически не с кем говорить на русском, а терять разговорную речь не хочет.

– А неофициальная?

– Я думаю, что ей нужна аудитория. Понимаешь, Рогозина – она прима. «Светить всегда, светить везде!» У нее обязательно должны быть зрители, восхищенные, рукоплещущие.

– Так ей бы не замуж, а на театральную сцену!

– В театре она бы всех отравила и красиво позировала газетчикам с банкой мышьяка в руках, – отмахнулась Маша. – Никаких конкурентов! Звезда – только она. У Светки всегда была способность черпать счастье из чужой зависти. Обычно люди боятся, когда им завидуют. А она этим наслаждалась. Я иногда думаю, что если бы ей предложили выбор: счастливая жизнь в забвении или несчастная, но у всех на виду и с иллюзией благополучия, она без колебаний выбрала бы второе.

– И с этим человеком ты едешь встречаться!

– И за этим человеком я подглядывала на протяжении последних лет, – в тон ему ответила Маша. – Причем мне было ужасно неловко, но я ничего не могла с собой поделать. Прямо-таки извращенное удовольствие получала, наблюдая в замочную скважину за ее жизнью.

– Это не замочная скважина, – возразил Сергей. – Это широко распахнутая дверь с пригласительной табличкой. Зато теперь до меня дошло, зачем она вас собирает.

– Зачем?

– Показаться перед живой публикой. С мужем она развелась: минус один постоянный зритель. А вы – самая благодарная аудитория!

– Благодарная? – усмехнулась Маша и отвернулась к окну.

Бабкин поднялся, подошел к жене. Встал за ее спиной.

– Ты ведь ее боялась, – мягко сказал он.

– Боялась, – согласилась Маша после паузы. – Я ее и сейчас боюсь.

– И все равно поедешь?

– Именно поэтому и поеду. Я взрослая женщина, Сережа! Мне тридцать пять лет. Я хочу посмотреть на нее и навсегда перестать бояться. Это может выглядеть глупо, по-детски, но мне все равно. Это мои чувства, и я не могу их спрятать в коробочку и закрыть на ключик. Точнее, как раз могу, – поправилась она. – Но я больше не собираюсь этого делать! Достала меня эта коробочка в моих собственных внутренностях!

Маша снова раскраснелась, но теперь причиной был гнев.

– Если бы я могла переписать прошлое, я бы это сделала и успокоилась. Светка Рогозина – прирожденный манипулятор! Ух, как она обожала тыкать иголкой в уязвимые места. Четыре года утренней тоски перед походом в школу! Праздник всякий раз, когда она заболевала! Тьфу! А эти смешки в спину с шуточками! Когда вызывают на алгебре – а ты хорошо выглядишь, и Лёшка Демьянов смотрит на тебя со значением, – вдруг сзади доносится издевательское: «Куклачев в штаны наложил!» И Демьянов сразу делает вид, что перед ним вообще никого нет, пустое место! Или вон Сашку Стриженову до истерики доводили каждый раз, когда ее учителя на уроке вызывали: «Доска, иди к доске!»

– Почему доска? – тихо спросил Сергей.

– Потому что грудь была маленькая! И у меня тоже! Сова с Кувалдой дразнили меня плоскодонкой. И пальцами тыкали на физре в мой лифчик, который просвечивал из-под майки. И ржали: «Елина, давай мы тебе поролону туда напихаем!» Я каждый раз в раздевалке боялась, что они меня скрутят и исполнят обещанное – с Кувалды сталось бы! Да что там – я от театра Куклачева шарахалась лет до двадцати!

Бабкин против воли рассмеялся, и Маша тоже улыбнулась. Почему-то именно в этот момент у него мелькнуло смутное ощущение, будто жена что-то недоговаривает.

Но он слишком сильно жалел ее, чтобы прислушаться.

Сергей обнял ее, уткнулся в волосы.

– Ты чего мне в башку сопишь? – глуховато спросила Маша из-под его руки.

– Да так. Размышляю.

– О чем?