Янтарное сердце

– Больше никто не нужен. Спасибо. Остальные могут быть свободны.

Голос женщины звучал громко и уверенно, а интонация не допускала и тени неповиновения. Отчего король невольно вспомнил слова Гвин, которые слышал во время их последней встречи: «Гарана никто угрожать не смеет». Да и как тут угрожать, если даже возразить не удается? Гвинейн явно пошла в отца и тетку. И семья могла ей гордиться. К несчастью, Кевендил был слишком молод, чтобы понять это и совладать с такой женщиной.

Король украдкой вздохнул.

– Пройдемте, господа… и дама. Нам надлежит подняться в башню.

Процессия направилась на лестницу, устланную коврами, что вела на жилой этаж. Там-то, в широком коридоре, на них наткнулась милая пухленькая служанка с темными волосами.

Она торопливо раскланялась. Беглым взглядом окинула пришедших. И расплылась в широкой улыбке. Такой радостной, что Керика с подозрением нахмурилась.

– Вы ведь вернете нашу Гвин домой, милорд? – обратилась женщина к архимагу.

«Милорд» сдержанно улыбнулся в ответ.

– Навина! – одернул ее король.

– Простите, ваше величество. – Служанка сделала реверанс и виновато опустила глаза. – Но мы все очень переживаем. Народ судачит о том, что это был за медведь и куда наша добрая госпожа могла подеваться. Нам всем очень ее не хватает.

Керика обменялась с братом выразительными взглядами.

– Уверяю вас, сударыня, я заинтересован в ее возвращении как никто другой, – заверил женщину мастер Гарана. – Гвин отыщется. Моя дочь – тот еще кремень.

– Спасибо! – Служанка снова улыбнулась и спешно попятилась, пропуская господ. – Спасибо вам!

Процессия двинулась дальше.

– Навина прислуживает леди Гвинейн и моей дочери, принцессе Деване, – пояснил король. – Прошу простить ее излишнюю разговорчивость.

Авериус Гарана не ответил ничего, лишь медленно кивнул. Но то, скорее всего, относилось к его собственным мыслям.

Весь оставшийся путь в башню небольшая процессия проделала в молчании. И чем дольше оно затягивалось, тем сильнее король ощущал неловкость. Сопровождавшие архимага люди виделись ему не просто подчиненными или родственниками. В них ощущалась какая-то особенная сплоченность. То, как они без слов понимают друг друга по одним лишь взглядам. Как прислушиваются к замечаниям, невзирая на старшинство. Как уважают своего лидера… Не каждая семья может похвастаться подобным. Конечно, Гвин не хватало отца и близких. Хотела ли она обрести нечто схожее, когда вошла под крышу венценосных Мейхартов? Лишь глупец бы подумал, что не хотела.

Бариан Мейхарт ощутил невольный укол совести и вновь вспомнил о дочери, представляя ее на месте Гвинейн. А еще в памяти всплыл другой образ. Образ той, кого он старался забыть целое десятилетие. Монарх гнал эти мысли прочь, снова и снова вызывая в себе ненависть к ней, но подспудно понимал свою вину. Он любил ту женщину. И он же сгубил ее, как бы ни отпирался. А она мстила ему за это. До сих пор. Теперь – через Гвин, которая будто бы неосознанно торопилась повторить ее судьбу. И чем больше король об этом размышлял, тем хуже себя чувствовал.

Но вот наконец показалась тяжелая дверь заветных комнат. Король открыл ее сам, пропуская чародеев вперед. Сам же он и Кевендил зашли последними. Лишь обменялись взглядами. Взор короля выражал смятение. Принц же глядел сердито.

Бариан Мейхарт предпочел бы отослать наследника от греха подальше, дабы он не схлестнулся ненароком с возникшим из ниоткуда тестем. Но перечить архимагу и его сестре монарх не мог. Равно как и не представлял, сможет ли солгать левой руке Императора при крайней на то необходимости. Авериус Гарана умел глядеть на собеседника так, точно видел его насквозь, со всеми тайнами, недомолвками и увертками.

Чародеи тем временем разбрелись по стылому помещению, изучая обстановку. Похоже, после побега Гвин прислуга не заходила сюда вовсе. Не говоря уже о том, чтобы топить очаг.

Мастер Гарана остановился подле комода. Наклонился, поднял с пола изогнутый осколок стекла, похожий на кусок разбитой колбы. Чародей поднес его к лицу, понюхал. Затем посмотрел сквозь него на свет. Точно по мутным разводам на стекле мог понять нечто очень важное.

К нему подошла Керика. Архимаг молча отдал стекляшку сестре. Женщина понюхала ее, наморщила нос и нахмурилась. Выразительно посмотрела на брата. Тот кивнул.

Этот сдержанный жест не укрылся от короля Нордвуда. Бариан Мейхарт и его сын все так же стояли на пороге комнаты. Ни один из них и с места не сдвинулся. Лицо принца казалось непроницаемой маской. Монарх даже предположить не мог, какие мысли посещали его наследника. Задать вопрос он не решался, потому что сам чувствовал себя крайне неуютно в собственном доме. По причине появления в нем этой шайки колдунов, разумеется.

Да и вообще, Бариан Мейхарт впервые оказался в башне Гвин. Все эти месяцы он упорно выдумывал отговорки, чтобы ее не посещать. В первую очередь им двигала ревность. Из нее выросло отрицание того, как влиятельна его невестка. Король не хотел признавать, что Гвинейн – не просто послушная жена сына, а важный человек в королевстве. Но пока он отрицал эту важность, люди шли в башню за помощью. И даже принцесса Девана выказала любопытство в отношении того, чем Гвин тут занимается. Кевендил тоже пару раз бывал в кабинете супруги, но никаких ярких впечатлений этот визит не вызвал. Либо принц попросту не пожелал делиться ими с родителем. Бариан на него не давил. Он понимал причины поведения сына, как никто другой. Знал, какие чувства Кевендил питает к жене на самом деле. И даже теперь, видя на лице наследника сдержанное выражение, монарх с горечью осознавал, почему принц так бледен и напряжен. Почему губы его плотно сжаты, а взгляд не смягчается уже который день. Ответственность за состояние сына целиком лежала на самом Бариане. Но, как бы горько ему ни было, поделать ничего король не мог.

Братья Корвес тем временем бегло осмотрели содержимое шкафов и сундучков. Вероятнее всего, они рассчитывали обнаружить особо важные личные вещи Гвин, которые могли бы натолкнуть их на мысли о том, где она теперь. Или хотя бы пролить свет на то, чем адептка занималась все свободное время. Но, увы, все, что они обнаружили, более походило на скудные пожитки деревенского лекаря-самоучки, нежели на тайные запасы опытной колдуньи. Впрочем, удивляться вряд ли стоило. Гвинейн перебралась в Нордвуд ближе к холодам. Поблизости – ни одного крупного города. Все лавочники и мастеровые трудились в поте лица, но на скудном деревенском уровне. Чудо, что Гвин вообще удалось собрать по крупицам некое подобие чародейской башни.

Крисмер ВарДейк, который какое-то время с хитрой улыбкой любовался конструкцией из черепов, шнурков и кристаллов над камином, открыл дверцу во второй кабинет, где стоял письменный стол и хранились немногочисленные пергаменты.

– Здесь еще одна лестница. На чердак, судя по всему, – отметил он и направился туда.

Принц Кевендил проводил адепта тяжелым взглядом. Бариан Мейхарт украдкой вздохнул. Ему бы тоже не понравилось, если бы в личных вещах его супруги рылись посторонние, пусть и столь важные люди.

Позади монарха раздалось смущенное покашливание. Оно и вывело Бариана Мейхарта из очередных мрачных размышлений.

Оба Мейхарта оглянулись и увидели конюха.

Мужчина в нерешительности топтался на ступенях, сжимая в руках вязаную шапку, которую по обыкновению носил зимой. Он бросил беглый взгляд поверх плеча принца. Туда, где подле комода стояли архимаг и его сестра. Но тотчас опустил глаза.

– В чем дело, Лотар? – терпеливо осведомился король.

– Прошу простить меня, ваши светлости, – он вновь глянул в сторону чародеев, – но я пришел сообщить вам, что кобылка госпожи Гвинейн сильно волнуется. Стоило появиться в конюшне коням наших гостей, как она будто с ума сошла. Фыркает, ушами прядает, точно в них боль какая, и бьется в стойле. Меня не подпускает. Боюсь, как бы не сломала себе что-нибудь.

Конюх с тревогой глядел на архимага.

– Пуговка поняла, что мы все тут. – Мастер Гарана с довольным видом улыбнулся краем губ. – Мне всегда нравилась эта лошадь. Ужасно умное животное.

Обращаясь к конюху, архимаг велел:

– Откройте ее стойло, любезный. Дайте пообщаться с кем-нибудь из наших скакунов. И скажите, что к ней скоро придет Крис. Она успокоится.

– Крис? – с сомнением в голосе переспросил Лотар.

– Да, – подтвердил мастер Гарана. – Вы все правильно поняли, любезный. Крис – это мой ученик. Пуговка его хорошо знает. Она одно время была его лошадью. Скажите ей. Она обрадуется.

– Да, ваша светлость. – Конюх нерешительно кивнул. Мысли о том, что лошадь может быть настолько умна, казались ему неправдоподобными. Однако спорить с важным человеком слуга не решился. Лишь смущенно уточнил: – Вы приехали, чтобы вернуть нашу госпожу домой?

Керика ответила вместо брата. Суровая чародейка приблизилась. Смерила острым взглядом конюха, что в нерешительности переминался с ноги на ногу за порогом. Потом взглянула на короля и уточнила:

– Смотря где, по вашему мнению, ее дом, уважаемый.

Этот короткий взгляд, которым она мельком одарила монарха, для Бариана Мейхарта не остался незамеченным. Ему стало ясно: за холодной сдержанностью таилась подозрительность. И король прекрасно понимал эту женщину: Гвин рассказывала, что Керика любила ее как родную дочь. Эта мысль вызвала невольный укол совести – и сочувствия.

– Так ведь Высокий Очаг, знамо дело! – Лотар неловко улыбнулся и всплеснул руками, отчего чуть не выронил шапку. – А что ж еще понимать? Здесь муж ее! И все мы. – Мужчина часто заморгал, подбирая слова. Конюх вовсе не был глуп и прекрасно понял намек красивой чародейки. Потому добавил с мольбой в голосе: – Не забирайте ее у нас. Не увозите. Мы любим ее, ваша милость. А она нас любит. Я точно знаю. Потому как заботится обо всех, будто мать родная.

– Заботится? – Брови архимага невольно поползли вверх.

– Конечно, – торопливо подтвердил слуга. – Никого за дверь не выставила, кто за помощью приходил. Вот перед самым Йолем спину мне вылечила. Ни единой души в нужде не бросает.

Брат и сестра Гарана в очередной раз переглянулись.

– Что за изумление? – Чародейка тряхнула головой, отчего бусины в косичках зазвенели, а воздух наполнил слабый запах южных апельсинов, идущий от ее волос. – Я хорошо ее воспитала.

Бариан Мейхарт считал несколько иначе. Его понимание хороших манер сильно отличалось от того, к чему привыкли маги. Но король посчитал неуместным высказывать это вслух, потому просто обратился к конюху: