Статуя сексуальной свободы

– Так в чем же тогда дело? – продолжая любопытствовать, я протолкалась сквозь группу мокрых гражданок и выглянула из коридора в раздевалку.

Увиденное вынудило меня уронить челюсть и вздернуть брови. Загородив проход к среднему ряду шкафчиков, посреди женской раздевалки стоял хмурый парень в потрепанных джинсах и грубом свитере ручной вязки. Я как-то сразу поняла, что это не спортсмен-пловец, перепутавший раздевалки в приступе топографического идиотизма, и не сантехник, заглянувший проверить состояние водопроводных и канализационных труб. Парней, похожих на этого, как клонированные близнецы, я навидалась в тех кругах, где вращается Денис Кулебякин – капитан милиции, эксперт-криминалист и по совместительству мой сердечный друг.

– А что случилось? – дрогнувшим голосом спросила я, уже догадываясь, что ответ меня не порадует.

– Дюша! – неожиданно воззвал ко мне из-за двухметровой стенки шкафчиков знакомый и родной голос мамули.

И далее последовало вдохновенное любительское пение:

– Умчи меня, олень, по моему хотению! Умчи меня, олень, в свою страну оленью!

Трогательные слова и нежная мелодия, напетые приятным женским голосом в столь неподходящий для лирического выступления момент, произвели на присутствующих очень большое впечатление. Тетушки за моей спиной дружно ахнули и зашептались, вслух перебирая диагнозы из области психиатрии. Глубокое и искреннее удивление отобразилось даже на бронебойной физиономии милицейского парня. Он оглянулся и засмотрелся на певицу, которая продолжала выводить с большим чувством и старанием:

– Где сосны рвутся в небо! Где быль живет и небыль! Умчи меня туда, лесной олень!

Закончив припев, мамуля смолкла, и в тишине, не заполненной честно заработанными ею аплодисментами, я громко ответила:

– Ясно!

Сказанное относилось не к погодным условиям в тайге, где в разных направлениях рвутся сосны и олени, а к скрытому приказу, содержащемуся в мамулином песнопении. Запоминающаяся мелодия песни про оленя – это был наш с ней тайный сигнал, призыв к тихому и незаметному отступлению. Сколько раз я сама вдохновенно распевала про оленя, задерживая у парадного крыльца нашей дачи навязчивых поклонников мамулиного писательского таланта, жаждущих лицезреть своего кумира и получать автографы! А мамуля тем временем совершенно по-онегински удалялась в поля с черного хода. И сколько раз мамуля, увлекая в дальнюю комнату некстати появившегося Дениса Кулебякина, насвистывала это «Умчи меня…», позволяя мне тихо сбежать из дома и присоединиться к подружкам на девичнике!

Получив сигнал, я не стала мешкать и быстро отступила за спины тетушек. Клавдия Васильевна, оставшаяся на передовой в одиночестве, вынужденно приняла командование на себя. Хорошо поставленным голосом с точно выверенным соотношением ласковых и укоризненных интонаций воспитательница с сорокалетним стажем поинтересовалась, долго ли бедных женщин будут держать в сыром помещении в неподобающем сезону и ситуации облачении? Тетушки-бабушки тут же загомонили в поддержку требования, замаскированного под вопрос.

– Если я немедленно не переоденусь в сухое, у меня радикулит разыграется! – пригрозила одна из старушек.

Остальные дамы воспользовались моментом, чтобы озвучить краткий перечень собственных болячек, способных быстро и фатально обостриться в результате переохлаждения.

– Туда нельзя! – вновь оглянувшись, сказал милицейский парень.

– А мне лично туда и не надо, мои вещи вот в этом шкафчике! – свирепо огрызнулась одна из тетушек.

Размахивая полотенцем, она решительно выступила вперед и открыла ближайший шкафчик в первой линии, а затем сорвала с головы резиновую шапочку, шмякнула ее на скамейку и, ожесточенно сопя, принялась стягивать с пухлых плечиков лямки купальника.

– И мой шкафчик тут, вот он! – стихийное стрип-шоу пополнила еще одна возрастная участница.

Вызывающе поглядывая в сторону смущенного милицейского товарища, тетки принялись переодеваться. Дамы, чьи вещи остались на закрытой для доступа территории, зашумели громче прежнего. Вслед попятившемуся парню полетели крики:

– Нет, вы что думаете, мы будем тут стоять и мерзнуть?

– А пойдемте, бабоньки, без разрешения! Не имеют они права нас задерживать, мы им не арестанты!

– Да мы их грудью выдавим! – азартно выкрикнула одна из толстух, явно радуясь возможности продемонстрировать свои более чем весомые достоинства в жарком деле – ее груди, способные выдавить из помещения сборную Японии по сумо, воинственно выпятились.

– А ну, цыц! – гаркнул, выкатившись из-за стенки, невысокий толстый дядька, похожий на одного из героев мультфильма «Колобки идут по следу». – Живо всем успокоиться!

А парню в свитере и джинсах он велел:

– Соколовский, организуйте выдачу гражданкам их личных вещей и одежды.

У Колобка был командный голос, пресекавший порыв к непослушанию на корню. Тетушки-бабушки враз притихли и отступили за демаркационную линию в коридорчик. Соколовский опасливо приблизился, собрал во вместительную, как суповая миска, ладонь ключики от шкафчиков и засновал в челночном режиме туда-обратно, таская озябшим теткам охапки их барахла.

Я получила свое добро одной из последних, но это не помешало мне одеться раньше других. Пока тетушки-бабушки, ворча и толкаясь локтями, неловко переоблачались в тесном коридорчике, я вернулась в душевую, под шум капели из плохо закрученного крана проворно переоделась и, не дожидаясь новых распоряжений, выскочила в зал бассейна. Там было пусто, только вдоль бортика ходила тетка с шваброй.

– Кого там убили-то? – кивнув на дверь душевой, с боязливым интересом спросила она.

– Значит, в раздевалке кого-то убили! – сделал закономерный вывод мой внутренний голос. – Тогда понятно, почему туда никого не пускают. А мамуля тут, интересно, при чем?

– Не знаю! – сердито буркнула я, что вполне сошло за ответ на вопрос любопытной уборщицы.

– Во всяком случае, убили не мамулю, она-то жива, раз песни распевает! – угадав мою тревогу, утешил меня внутренний голос.

Я толкнула дверь с табличкой «Служебный выход» и оказалась в предбаннике с фенами. Все до единого агрегаты были свободны, но я пренебрегла сушкой волос. Слева от меня, за стеклянной перегородкой, был пустой тренажерный зал, справа – дверь женской раздевалки, и вот за ней-то происходило немало интересного. Я слышала шум голосов, звуки шагов и отдаленный ропот тетушек-бабушек, активно шуршащих одежками и кульками. Мне очень хотелось заглянуть в помещение, но дверь была закрыта, и замочной скважины в ней не нашлось. Что там делает мамуля? И зачем она поспешила отправить меня из раздевалки? Послала за помощью?

– Тогда не теряй времени, вызывай кавалерию! – посоветовал мне внутренний голос.

Я поискала в сумке телефон и вспомнила, что он у меня в кармане шубки. У меня там даже два мобильника, свой и чужой! Я без помех спустилась на первый этаж, но до гардероба не дошла, потому что прямо на выходе в холл попала в лапы еще одного дюжего молодца типичной милицейской наружности.

– Из бассейна? – безошибочно догадался он, взглянув на мои влажные волосы. – Никуда не уходим, группируемся в кафе.

Молодец протолкнул меня в стеклянную будку маленького кафетерия и закрыл выход своей широкой спиной.

– Отлично! – с сарказмом сказала я и испытующе взглянула на юного буфетчика, лопоухонького паренька с коротко подстриженными каштановыми волосами.

Он смотрел на меня широко раскрытыми глазами испуганного чебурашки.

– У вас есть горячий шоколад? – подойдя к прилавку, спросила я.

– Пятнадцать рублей.

Я достала кошелек, открыла его, выудила сторублевую купюру и положила ее на прилавок.

– Горячий шоколад и пирожок с курагой.

Милицейский молодец повернулся ко мне спиной.

– А телефон у вас есть? – шепнула я чебурашистому юноше, отведя его руку со сдачей.

Телефон был, и добрый юноша передал мне его без расспросов, за что я прониклась к нему глубочайшей благодарностью, которую семьдесят пять рублей чаевых выражали лишь отчасти. Милицейский молодец выдвинулся ближе к лестнице, по которой плотным косяком пошли тетушки-бабушки, и принялся загонять их в кафе. Я прикрылась плечиком и под шумок позвонила домой.

– Апартаменты фамилии Кузнецовых! – объявил папуля важно, как дворецкий английского поместья.

Я взглянула на часы: половина первого. Утром папуля грозился подать на ужин запеченных куропаток с виноградными улитками по-викториански и, видимо, уже приступил к поварским трудам. Глава нашей фамилии – довольно известный кулинар-изобретатель. С него станется возиться с куропатками и виноградными улитками днем и ночью. Мамуля, приветствующая равенство полов, супругу в этом нисколько не препятствует, к куропаткам (а тем более к улиткам) не ревнует и открыто радуется отсутствию необходимости лично стоять у плиты.

– Пап, выйди из образа! – потребовала я. – У нас ЧП.

– Слушаю! – совсем другим голосом отозвался папуля.

Еще не так давно он был военным и осиротил вооруженные силы в звании полковника. На примере папули я прекрасно понимаю смысл выражения «ушел в запас». Это как в песне: «Мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути». Сейчас папуля– мирный кулинар, но в запасниках его души хранится до востребования настоящий полковник. И по тому, как прозвучало короткое слово «Слушаю!», мне стало ясно, что папуля в долю секунды махнул полотняный поварской колпак на каракулевую папаху.