Афродита размера XXL. Брак со стихийным бедствием

– Это мы! – не задумываясь, ответила Ирка.

Гениальный отзыв сработал, в квартире загремели замки и засовы. Минуты через полторы в щель приоткрытой двери высунулась голова в ярко-розовом купальном берете. Мелко-складчатый полиэтилен обрамлял морщинистое лицо очень пожилой дамы. Помимо купальной шапочки, на ней был байковый халат, хлопчатобумажные чулки «в резиночку», длинный мясницкий фартук, а на руках – резиновые перчатки. В правой руке милая старушка сжимала большой треугольный нож, испачканный чем-то красным.

Я попятилась, а Ирка ошарашенно просипела:

– Здрасссссь…

– Девки! – весело сказала бабушка, вытирая окровавленный нож вафельным полотенчиком. – Признавайтесь, вы уху варить умеете? У меня тут цельное ведро карасей, внук ухи просит, а мне за готовку браться некогда, надо всю рыбу потрошить да чистить, пока свежая. Внук-то сам кашеварить не умеет, хотя рыбачит знатно!

– Вот это, я понимаю, правильный внук! – обрадованно сказала Ирка, с намеком оглянувшись на дверь, за которой скрылся откровенно неправильный Юрасик. – Рыбу ловит, жрать просит, кашеварить не умеет!

– Большой, стало быть, внук? Взрослый уже юноша, да? – Я была четко нацелена на поиск молодого человека приблизительно шестимесячного возраста.

– Ой, большой! – старушка разулыбалась. – Заходите, девки. Генка, выдь да покажись!

– С нами честно подружись, – машинально пробормотала я, следуя за хозяйкой в кухню.

Хотя в последнее время мой ребенок фанатеет от произведения Алексея Толстого, пушкинские сказки мы с ним тоже читали не один раз.

– Внучек, дуй сюда! – повторила бабуля.

В глубине квартиры проскрипела дверь, и потянуло сквозняком, будто вправду в сторону кухни подул кто-то мощный, как промышленный кондиционер в режиме вентиляции. Одновременно послышался добродушный бас:

– Че те, бабань?

В коридоре неторопливо забухали тяжелые шаги, прямо продолжающие пушкинскую тему: похоже было, что к нам направляется Каменный гость. Звучало это пугающе. В стареньком шкафу-пенале задребезжало стекло, и Ирка загляделась на этот самый пенал с таким видом, словно прикидывала, не потеснить ли ей стеклотару в данном укромном уголке своей корпулентной фигурой.

– Не поместишься! – шепнула я ей на ушко.

Не сговариваясь, мы с подружкой попятились и прижались спинами к стене. И правильно сделали: могучему Генке для прохода необходим был весь фарватер.

– Внучек! – с нежностью сказала старушка, обласкав взглядом молодого мужика, увидев которого, я пожалела, что с нами нет Чарльза Дарвина.

Он обязательно внес бы в свою теорию эволюции поправку, учитывающую возможность происхождения человека не только от обезьяны, но и от медведя.

– Че те, ба? – пробасил здоровяк, экономный в словах и движениях.

За последнее его стоило поблагодарить, потому что кухня и так была тесновата, а с появлением в ней великана Генки уменьшилась до невозможности. Бабушкин внучек здорово походил на гигантского Винни-Пуха с застенчивой улыбкой и смышленым взглядом. Медведь Разумный. Мишка Сапиенс.

– Смотри, Генка, какие дивчины! Красавицы! И уху варить умеют! Вот добрые жены будут кому-то! – добрая бабуля принялась нас расхваливать, отчего покраснели все разом: и мы с подружкой, и ее единокровный мишка.

Я – потому что не умею варить уху, Ирка – потому что не считает себя красавицей, и вообще, какие из нас дивчины – в тридцать с изрядным хвостиком? Но Генке мы, похоже, понравились, он мило разрумянился и смущенно забасил:

– Да ладно те, ба, че ты сразу…

– Никак не женю дурачка! – недостаточно тихо пожаловалась нам с Иркой заботливая бабушка.

Генка совсем смутился и превратился из бурого медведя в красно-бурого.

– Ну зачем же сразу жениться? – пожалела парня добрая Ирка.

– Конечно! Сначала надо проверить, какая будет уха! – заявила я, недвусмысленно подталкивая подружку к плите.

Смекнув, что из разговорчивой бабушки можно вытянуть немало интересных сведений, я решила максимально продлить наше стихийное гостевание.

Пока Ирка послушно и старательно варила заказанную уху, я помогла веселой старушке Ксении Петровне перемыть почищенную и выпотрошенную рыбу и между делом стала расспрашивать ее о соседке Машеньке.

– Справная дивчина! – сказала бабуля. – Красивая и не заносчивая, жаль только, что с дитем, а то была бы кому-то доброй женой!

Она снова с намеком посмотрела на внука, и Мишка Сапиенс опять разрумянился.

– А чем плохо, что с ребенком? – вступила в беседу Ирка.

– Ничем! – легко согласилась сговорчивая старушка. – Вот взять хотя бы Верку с четвертого этажа, она тоже с дитем, а мужа себе нашла, и неплохого, плиточник он хороший и непьющий почти. И Зинка с шестого тоже с пацаненком, тот уже в школу ходит, считай, недолго растить осталось, вот-вот парень на ноги станет и мамку освободит. А Зинка – девка справная. И Галка из второго подъезда…

Мишка Сапиенс мучительно закашлялся. Мне стало интересно, есть ли на ближних этажах и в соседних подъездах хоть одна несправная девка, которая не могла бы стать кому-то доброй женой, но на основательное изучение предложений самостийной брачной конторы Ксении Петровны не было времени.

– Так Маша, значит, одна ребенка растит? – спросила я, возвращая болтливую старушку к интересующей нас теме.

– Одна-одинешенька! – бабуля сначала пригорюнилась, а потом укоризненно посмотрела на Генку, который в очередной раз поменял окрас в сторону преобладания красного. – В таком большом городе одна девка бьется, тут у нее ни няньки нет, ни бабки.

– А ты, ба? – напомнил Генка.

– А что я? – Старушка показательно вздохнула. – Я, конечно, завсегда рада с мальцом посидеть, мне же страсть как хочется правнуков потетешкать…

– Спокойно, Гена! – шепнула я парню, физиономия которого приобрела пугающее сходство с надувным шаром самого что ни на есть первомайского цвета.

– Но Маша ко мне редко обращается, старается сама все успевать. Хорошая она мать! Кому-то будет доброй женой…

– Ба, я пойду, пожалуй! – не выдержал нечеловеческого прессинга Мишка Сапиенс. – Че-то мне ухи уже не хочется, я лучше прогуляюсь.

– И правильно! – крикнула ему в спину неунывающая старушка. – Торопись, гуляй, пока молодой, и погода хорошая! Чай, бабье лето стоит!

Матримониально озабоченная бабуля определенно воспринимала бабье лето как пик брачного сезона для тех, кто может стать кому-то доброй женой. Я загляделась на отступающего Генку: он заметно ускорился и вывалился за дверь прямо в домашнем трико и тапках на босу ногу – типичный человекообразный медведь-шатун.

Ирка сочувственно хмыкнула и постучала о край кастрюли ложкой, которой она собирала пену с бульона. Этот звук вернул меня к суровой реальности. Я обернулась к бабуле:

– Значит, говорите, вам случалось нянчить Машиного ребенка?

Я не думала, что этот простой вопрос вызовет какие-то трудности, но с уходом Генки в поведении Ксении Петровны произошла разительная перемена. Бабушка враз сделалась несравненно менее оживленной, и дружелюбия у нее заметно поубавилось. Очевидно, безотносительно холостого внука добрые девки бальзаковского возраста были ей неинтересны.

– А вам это зачем? Вы, вообще, кто такие? – подозрительно спросила старушка.

– Мы – благотворительный фонд «Мать и дитя», – сказала Ирка, не потрудившись уточнить, кто из нас мать, а кто дитя.

С учетом того что у подружки потомков пока нет, а у меня один такой гаврик уже имеется, почетная роль матери, очевидно, отводилась мне. Я покосилась на самозваное «дитя» – Ирка ответила мне радостной девчачьей улыбкой – и развила тему:

– Посещаем матерей-одиночек на предмет выявления особо нуждающихся.