Фотосессия в жанре ню

– Если принять внутрь несколько глотков уксусной эссенции или кислоты, то на первое место выходят поражения пищевода – его сильный, глубокий, большой площади ожог, – и человек может погибнуть от болевого шока!

Папа старался читать шепотом, но даже в таком виде его басовитый голос тревожил, как близкое гудение шмеля.

– Какой кошмар! – вполне искренне ужаснулся другой – не папин – басовитый голос.

Оля вспомнила его с трудом.

Ах да, это же Майкл. Мишка Суворин из параллельного класса.

Что это он тут делает?

Ах да, это же именно Мишка привел домой маловменяемую зареванную Олю. И мама, конечно же, постаралась его задержать – в надежде, что Майкл не просто бывший одноклассник, а нынешний или будущий кавалер.

Оле стало стыдно. Вдвойне стыдно: за маму, которая даже в такую минуту думала о том, кому бы навязать свою дочурку, и за себя, отвратительно разрыдавшуюся на плече у первого попавшегося мужика. Хорошо еще, что этим первым попавшимся оказался не совсем чужой человек, а бывший однокашник!

Впрочем, не будь Мишка ее – и Елки! – бывшим однокашником, Оля и не стала бы рыдать у него на плече. Хотя плечо для этой цели было вполне подходящее, весьма широкое и крепкое. Мишка вымахал под два метра и в школьные годы неплохо играл в баскетбол. Его и Майклом-то прозвали не случайно, а в честь знаменитого баскетболиста Джордана.

Профессиональным спортсменом Мишка-Майкл, впрочем, не стал, но нежную привязанность к баскетболу сохранил до сих пор. Зря, что ли, он прилепил на лобовое стекло своего джипа миниатюрный баскетбольный мячик на присоске и по дому ходит не в спортивных штанах, как все мужики, а в длинных, ниже колена, шортах с лампасами и мешковатой безрукавке с каким-то номером.

Оля знала, каков домашний наряд Мишки Суворина, не потому, что бывала у него в гостях – не бывала. Просто Майкл часто бегал во двор покурить именно в этом эффектном наряде, по сезону дополняя его то курткой внакидку, то пуховиком и шапкой.

На долговязого Майкла, немного нервно смолившего цигарку под неприязненным взглядом бабки Семиной с первого этажа, Оля натолкнулась, возвращаясь из больницы. Состояние у нее было критическое, до разрушительного эмоционального взрыва не хватало самой малости, и тут Мишка имел неосторожность проявить общительность:

– Привет, Романчикова, ты что такая бледная? Прям, как смерть!

Упоминание о смерти в сочетании с фамильярным обращением оказало разрушительное действие.

– Сувооорин! – взревела Оля, почувствовав себя глубоко несчастной школьницей. – Дашка Елина отрави-иилась!

И шокированному Майклу пришлось принять на себя весь этот эмоционально-информационный взрыв.

– Погоди!

Заметив, что Оля шевельнулась, мама спешно шлепнула близорукого папу по указательному пальцу, которым тот водил по странице «Популярной медицинской энциклопедии», как малограмотный первоклассник – по строчкам букваря.

Увлеченный чтением, папа маминого сигнала не заметил и продолжил тревожно гудеть:

– Если от болевого шока человек оправился, выжил, то неминуемо поражение внутренних органов – крови, печени, почек. Если и тут медицина его спасет – операциями, многочисленными инъекциями, очищением крови на аппарате «искусственная почка», – то пожизненно останутся рубцы в пищеводе, которые постепенно будут суживать его просвет, и опять придется обращаться к медицине за очередными мучительными операциями!

– Оленька, детка, ты как?

Заботливая мама заглянула дочери в лицо.

Оля со стоном сдвинула мокрую тряпочку со лба на глаза и шумно вздохнула.

– В общем, инвалидность, страдания и общение с медициной на всю оставшуюся жизнь, если только она вообще останется, эта жизнь! – резюмировал толстокожий папа, захлопнув наконец энциклопедию.

– Можно, я пойду? – робко спросил Майкл.

– Иди, Миша, спасибо тебе, извини, пожалуйста, – скороговоркой пробурчала Оля.

– Да я всегда… Я сколько угодно…

Затрещал паркет, проскрипел линолеум, мягко хлопнула дверь – Майкл удалился.

Оля открыла глаза и в упор посмотрела на маму:

– Елка умерла?

– Конечно, нет, что ты, Дашенька, возможно, выживет, она девочка молодая, здоровая, сильная! – невыносимо бодрым голосом заворковала мама, подтыкая под Олины бока плед.

Нестерпимая фальшь ощущалась не только в ее тоне, но и в самих словах: никогда раньше Галина Викторовна не называла «беспутную шалаву» Елку Дашенькой и не желала ей ничего доброго.

«О покойниках или хорошее – или ничего», – вспомнилось Оле, и сердце ее сжалось.

– В больницу звонили? – хмуро спросила она.

Мама с папой переглянулись, сгорбились и дружно опустили глаза – точь-вточь как школьники, избегающие встречаться взглядом с учительницей, которая только начала произносить могущественное и страшное заклинание вызова к доске.

– Звонили или нет? – Оля смахнула с лица холодный компресс и села.

– Звонили, звонили, ты лежи, лежи! – подхватилась мама.

– Звонили, и что?

– И что…

Мама вздохнула.

Недипломатичный папа загудел сочувственно:

– И ничего хорошего, конечно! Баба Женя, может, и выкарабкается, второй инфаркт – не третий, а подружка твоя… Эх…

Оля стиснула зубы.

– Ну, поплачь, деточка, поплачь! – потянулась к ней мама.

– А что полиция? – резко отстранившись, спросила Оля.

– А что полиция? – пожав плечами, повторил папа. – У них всего одна версия: несчастный случай. Перепутала, мол, дурная девчонка с перепою обычную питьевую воду с уксусной кислотой!

– Несчастный случай, говоришь?

Оля склонила голову к плечу, словно прислушиваясь к своему внутреннему голосу.

Внутренний голос на удивление витиевато и прочувствованно ругался классическим матом.

Оля отшвырнула в сторону плед и встала с дивана.