Последний путь под венец. В костюме голой королевы

Плохо было то, что из продырявленной столовым прибором памяти дяди Игоря совершенно бесследно испарились воспоминания о событиях последних суток! Безрезультатно попытав больного, Петруччо понял, что искать чудо-денежку ему придется самостоятельно, без дядиной наводки. Зато в случае успеха он может не делиться со старым склеротиком ничем, кроме законной гордости! Последнее радовало.

Правда, было непонятно, с чего начинать поиски драгоценного пятака и как именно их вести, но тут Петруччо неожиданно помогли родители. В машине по дороге домой они продолжили разговор, начатый в кабинете лечащего врача. При этой беседе Петруччо, оставленный с дядей, не присутствовал, а потому даже не сразу понял, о чем идет речь.

– Наверное, нам надо будет поменять квартиру, – озабоченно сказал папа.

– Зачем?!

Папин голос был полон радостного возбуждения.

– Переедем к нему на Кирова, там всем места хватит. И нам, и Петьке, и придурку нашему дорогому с медсестрами и сиделками. Конечно, если его вообще в психушку не запрут.

– В какую психушку, Саша, что ты говоришь?! – заволновалась мама. – У Гоши всего лишь частичная амнезия, и это может быть временно, надеюсь, память к нему вернется!

– В самом деле? – пробормотал Петруччо.

– Сонечка, дорогая, да амнезия – это ерунда, твои милый братец слетел с катушек, это же очевидно!

Папа хмыкнул и весело подмигнул задумчивому сыну в зеркальце заднего вида.

– Петька, ты же не в курсе, твой дядя Игорь – маньяк!

– Саша! – мама взвилась на сиденье, как будто мягкое кресло выпустило шипы. – Мы же договорились – не при ребенке!

– Сонечка, да какой же он ребенок? Взрослый парень, почти восемнадцать годков!

Папа подмигнул Петруччо вторым глазом и сразу же нарочито посуровел, сменив тон.

– К тому же, дорогая, мы просто обязаны предупредить нашего единственного сына об опасности и вообще всячески оградить его от риска подцепить заразу морального разложения! Я даже думаю – не слишком ли много времени он проводил с твоим чокнутым братцем? И не слишком ли велико было влияние дяди-маньяка на молодого человека с неокрепшей психикой?

– Ты думаешь?.. Петенька! – встревоженная мама обернулась и потянулась к единственному сыну.

– Спокойствие, только спокойствие, – пробормотал Петруччо, уклоняясь от объятий. – О чем речь-то? Я ничего не понял.

– Объясняю! Твой дорогой и любимый дядюшка – сексуальный маньяк! – Папа торжествующе улыбнулся.

Чувствовалось, что все происходящее доставляет ему живейшее (почти маниакальное) удовольствие.

– Он не просто так загремел в реанимацию с проникающим ранением головы столовой вилкой! Он получил эту травму, когда среди ночи тайком явился поманьячить в больничную палату, где лежали женщины, которые только что перенесли операцию на глазах. Причем днем он уже пытался лапать одну из них, и делал это с бесстыдной откровенностью, прямо на глазах у медицинского персонала!

Папин голос возвысился и заметался под низким сводом автомобильной крыши, как стая летучих мышей. Мама густо покраснела и прикрыла лицо руками.

– Вы только представьте! Две абсолютно беспомощные слепые женщины, больничная палата, глухая ночь – и сумасшедший старик с ужасными и гнусными намерениями! – папа вдохновенно нарисовал фантастическую картину и добавил ей убедительности аргументом: – А кстати, напомню, что наш милый дядя Игорь ВСЕГДА проявлял поразительное упорство в реализации своих фантазий и капризов!

– Какая больница? Какая палата? – спросил Петруччо, очень ловко замаскировав деловитую конкретность вопросов растерянным тоном.

– Да клиника имени Федина, спецпалата для пациенток пластического хирурга, – скороговоркой ответил папа, торопясь продолжить пафосный монолог. – Вот, между прочим, прошу еще заметить: ведь не каких попало дамочек выбрал себе в жертвы наш родной маньяк! Не к бабулькам с катарактой он подбирался – к красавицам!

– Да какие они красавицы, после операции-то! – фыркнула мама. – Скажешь тоже!

– Во-от! – Папа глубоко кивнул. – Значит, дядюшка-то наш – кто? Извращенец! И, стало быть, самое место ему – где? В психушке!

Мама снова заспорила с супругом, но уже гораздо менее убежденно. Петруччо перестал следить за разговором родителей и погрузился в собственные размышления.

Все правильно, в офтальмологическую клинику дядя Игорь давно уже собирался, хотел проверить ухудшившееся зрение и подобрать себе новые очки. Значит, именно там, в клинике, он увидел у кого-то заветный пятак…

Да не у кого-то, а у одной из тех пациенток хирурга-пластика! И не лапал он ее, он по карманам шарил, монетку искал, да не нашел! И было это днем. А ночью, стало быть, дядя проник в палату, чтобы покопаться в ее вещичках. Но вместо пятака попался ему совсем другой металлический предмет – столовая вилка…

А пятак? Пятак-то, выходит, так и остался у той сомнительной красавицы! У той, или у другой…

– Пап, останови машину, пожалуйста! – мельком глянув в окошко, попросил Петруччо. – Я немного прогуляюсь, хочу подышать свежим воздухом.

– Видишь, Сонечка? – Папа с готовностью притер машину к тротуару. – Нашему мальчику стало тошно! И ты по-прежнему думаешь, что мы должны по-родственному жалеть этого мерзкого извращенца, твоего братца?!

Петруччо хлопнул дверцей и зашагал к недалекому скверику, но с полпути поменял направление, свернув к трамваю.

До клиники имени Федина было всего три остановки.

Лазарчук заботливо усадил нас в такси, скороговоркой пожелал скорейшего выздоровления и сразу же побежал к своей «Ауди». У майора снова выдался непростой денек с весьма напряженной драматургией. Сразу после больницы ему надо было ехать на кладбище, хоронить какого-то коллегу по работе.

Зато Ирка провела у меня полдня и уехала только после того, как накормила меня обедом и заполнила полки холодильника кастрюльками с готовой едой.

Оставлять меня одну подруге не хотелось, но я упрямо отказывалась от приглашения погостить у нее. Обычно я не прочь погреться у их с Моржиком семейного очага, но сейчас мне хотелось одиночества, покоя и тишины. Я не стала включать мобильник, вырубила домашний телефон и попросила Ирку позвонить в Киев и сказать Коляну, что у меня все хорошо.

– Завтра я сама ему звякну, – пообещала я с дивана, в который мне хотелось пустить корни.

– Завтра я к тебе заеду, – ответила на это Ирка, топчась в прихожей. – Прямо с утра, чтобы горячим завтраком накормить. Ты дотянешь сама до утра? Ужин в холодильнике, раствор фурацилина для промывания глаз на полочке в ванной. Так, что еще?

– Да иди уже, сестра милосердия, – проворчала я, скрывая умиление.

– Погоди, не спи! Закрой за мной двери!

Это было дельное напоминание. Я неохотно встала, выползла в прихожую и, дождавшись, пока подруга выйдет из квартиры, закрыла металлическую дверь на задвижку, а деревянную – на ключ, который Ирка предусмотрительно вставила в скважину. Боюсь, мне с моей кротовьей слепотой этот трюк дался бы с трудом.

Связка была тяжелая. Ею запросто можно было заменить традиционный брелок на оковах средневекового каторжника – пушечное ядро! Заботливая Ирка вдобавок к моим обычным ключам прицепила на стальное кольцо все дополнительные.

Я с мимолетным сочувствием подумала о детишках, которым родители вешают ключи от квартиры на шею: в нынешние неспокойные времена, когда на каждой двери по три замка, такая ноша свободно может вызвать искривление позвоночника!

День тянулся в полусне. Время от времени я пыталась вынырнуть из тягучей дремоты, но не находила, за что зацепиться, и снова погружалась в сон. Расстроенное зрение исключало из скудного списка доступных лежачей больной развлечений чтение, письмо и Интернет во всех его проявлениях. Оставался только телепросмотр, но тоже в крайне усеченном виде, поскольку с 600 каналами спутникового ТВ я и в нормальном состоянии управлялась с большим трудом. Давить на кнопочки пультов вслепую я не рискнула, так что пришлось довольствоваться телеканалом родной студии, настроенным по умолчанию.

Впрочем, в этом был определенный плюс. Я очень ответственно отношусь к своим обязанностям главного редактора, и меня, признаться, беспокоило, как коллеги и подчиненные справляются с работой в мое отсутствие.

А справлялись они неважно, это я поняла на первом же сюжете новостной программы. В дальнейшем это печальное понимание только углубилось.

Новая девочка-журналистка, не так давно прибившаяся к нам из гепатитно-желтой газеты «Партизанская правда», по привычке писала тексты не столько содержательные, сколько душевные. В итоге самые серьезные информационные поводы, вроде визита в регион главы государства, подавались ею с тем умильным присюсюкиванием и трогательными подробностями, которые обычно нравятся бабушкам и домохозяйкам, но вызывают лютое бешенство у серьезных пресс-служб.

Незадолго до своего ухода в отпуск я объяснила милой девочке Люсе, что фраза «Мальчик улыбнулся и обстоятельно рассказал губернатору о своей активной любви к длинноухим косоглазым» при всей своей душевности изрядно компрометирует и деятельного мальчика, и его дефективных любимцев, и даже губернатора, поощряющего всего-навсего развитие в частном секторе кролиководства.

На этот раз милая Люся в своем незабываемом стиле осветила встречу министра сельского хозяйства с трактористами. Сделанные министром программные заявления она озвучила безразличной скороговоркой, зато со вкусом и в мельчайших подробностях описала состоявшийся прямо в поле, в рабочий полдень, обед. «Сегодня в меню скромных тружеников полей были кубанский борщ с пампушками, жаркое из овощей с бараниной, пирожки с повидлом и компот, – доверительно поведала милая Люся телезрителям в своем финальном стендапе. – Министру понравилось все: и готовность кубанских аграриев к посевной, и состояние сельскохозяйственной техники, и особенно обед! Он с аппетитом съел весь борщ и попросил добавку компота!»