Поплутав по коридорам, мы затормозили у обшарпанной фанерной двери. Моя сопровождающая громко постучала кулачком в филенку, за щелястой дверью что-то упало, кто-то завизжал, грохнула хлопушка, и женский голос произнес:
– Войдите!
Моя молчаливая спутница посторонилась, пропуская меня вперед. Я толкнула дверь и вошла в маленькую комнату, заставленную разномастной старой мебелью: кресла, диван, табуретки, трюмо, платяной шкаф – все старомодное и обшарпанное. На горбатом диване горой лежали какие-то пестрые тряпки, поблескивающие нашитыми на ткань стразами и бусинами, на полу валялись оклеенные серебряной бумагой обручи, какие-то палки с бахромой, большие разноцветные кубики и мячи. На табуретке у древнего трюмо с тусклым стеклом сидела женщина в парчовом купальнике и шерстяных гетрах. Ее пышные белокурые волосы были небрежно собраны в хвост. В одной руке блондинка держала дымящуюся паром фаянсовую чашку, а в другой – банан. Из чашки омерзительно пахло пакетным супом моментального приготовления. Банан был очищен, и от него как раз в этот момент жадно откусывала маленькая обезьянка в алой шелковой юбочке. На диване рядком сидела еще пара приматов, один из которых – в шортах и цилиндре с блестками – сосредоточенно ел большое зеленое яблоко, а другой – в штанишках на подтяжках и галстуке-бабочке – размеренно колотил первого по шляпе банановой кожурой.
– Здравствуйте, – растерянно сказала я. – Вы Яна?
В комнате кто-то оживленно залопотал, и из угла выкатилась незамеченная мной ранее деревянная лошадка на колесиках. На ней восседала лупоглазая девочка лет четырех, похожая разом и на блондинку у трюмо, и на обезьянку в юбочке.
– Или это ты – Яна? – спросила я, склоняясь над малышкой.
– Уди! Как дам болно! – пригрозила мне малышка, замахиваясь плюшевым зайцем.
Со шкафа прямо мне под ноги спрыгнула мартышка в клетчатых штанах на помочах.
– Все, все, я никого не трогаю! – я отступила к двери.
– Она Катя, а я Соня, – спокойно сказала блондинка.
– Я с телевидения, журналистка, меня Леной зовут, – представилась я. – Я ищу Лори. Это вы?
– Мы, – рукой с зажатой в ней кружкой Соня очертила полукруг.
– Соня и Катя Лори? – уточнила я.
– Соня и Катя Устименко.
– А кто же Яна? – я никак не могла разобраться, в чем тут дело.
Где, черт побери, обещанные мне Лори?!
– Яночка, поклонись тете! – попросила Соня, звучно отхлебнув из кружки.
Мартышка в юбочке довольно ловко сделала книксен.
Я привалилась плечом к косяку и вытерла рукавом выступивший на лбу пот.
– Яна Лори – обезьянка?!
– Все они обезьянки, – философски заметила циркачка. – Лори – это такая порода маленьких мартышек.
– Ага, – тупо сказала я, глядя на хвостатую Яну. – А других Лори у вас нет? Без хвоста? Тогда у меня все. Извините за беспокойство. Я пошла.
– Да пасла ты! – сердитая девочка на лошадке снова замахнулась на меня зайцем.
Обезьяны заволновались. Та, которая в галстуке, неприцельно швырнула в меня банановую кожуру. Я отступила в коридор и плотно прикрыла за собой дверь. Безошибочно – удивительное дело! – нашла дорогу назад, вышла из цирка и поехала к Ирке.
Троллейбус неспешно катил по улицам, а я сидела, уставившись в грязное стекло окошка, и думала. Итак, что же мы имеем? Я искала Яну Лори, а нашла лори Яну. Мартышку, которая вряд ли пользуется губной помадой и уж точно не умеет писать печатными буквами телефонные номера. Она, наверное, и майонеза не ест, и в море не плавает. Другими словами, что-то не видно, чтобы обезьянка имела какое-то отношение к записке на туалетной бумаге. Похоже, поиски Яны Лори зашли в тупик, с этой стороны я на убийцу не выйду. Так как же мне его найти?
Неожиданно мне пришло в голову, что убийца, если у него аппарат с определителем номера, скорее разыщет нас сам и расправится «в своем стиле».
Думая об этом, я едва не проехала свою остановку. Вышла из троллейбуса, и тут затрезвонил мой мобильник.
– Да? – несколько раздраженно отозвалась я, недовольная тем, что меня потревожили в момент напряженных раздумий.
– Ленка! – донесся до меня приглушенный уличными шумами голос Ирки. – Скорее, помоги мне!
Этот призыв о помощи, произнесенный самым жалобным голосом, настолько соответствовал моим мыслям, что мое сердце от страха сжалось в маленький комочек. Как я и думала, злодей нашел Иркин дом! А там сейчас подруга одна, беззащитная и беспомощная!
– Что случилось?! – заорала я в трубку, распугивая прохожих. – Говори громче, здесь шумно, я плохо тебя слышу!
– Не могу громче! – в голосе подруги слышалось настоящее отчаяние. – Скорее, Ленусик, скорее, пока не все пропало! Поторопись, умоляю, одна надежда на тебя, я сама ничего не могу, руки связаны, ноги протянула!
Упоминание о протянутых ногах повергло меня в ужас. Почему Ирка говорит об этом в прошедшем времени, она же вроде еще жива, раз разговаривает со мной?!
– Я бегу! – взревела я, козликом перепрыгивая придорожную канаву, чтобы сократить себе путь до тропинки, ведущей к Иркиному дому. – Держись, я тебя сейчас спасу!
– Нет! – закричала вдруг подруга. – Нет, не надо! Стой! Прочь, зараза, убирайся вон!
И связь оборвалась.
В полном недоумении я остановилась посреди глубокой лужи и вопросительно посмотрела на трубку в своей руке. Как это понимать? То она зовет меня на помощь, то гонит прочь!
А может быть, гнала Ирка не меня, а того злодея, который проник в дом? И это его, а не меня она назвала обидным словом «зараза»?
Я помчалась, чувствуя себя героем мультфильма «Чип и Дейл спешат на помощь», этаким отважным спасателем, могучим и непобедимым бурундуком, которого любой зверь крупнее кошки проглотит и не подавится! Мысль о том, каким образом я справлюсь со злодеем, захватившим Ирку, я отгоняла на бегу, как назойливую муху. Так и мчалась по проселку, размахивая руками, как ветряная мельница!
Калитка оказалась закрытой. Наверное, убийца перелез через забор. В запале я попыталась последовать его примеру, совершенно забыв о том, что у меня есть ключи. Прыгнула на ограду, как тигр, и свалилась обратно, как мешок с мукой. Зато вспомнила про ключи!
Я открыла калитку, вошла во двор и прислушалась.
Двор был тих и темен, не слышно было даже обычной собачьей возни в вольере. Боже, неужели злодей умертвил собаку?! На мои глаза навернулись слезы, но я мужественно шмыгнула носом и осторожно двинулась к дому, стараясь не производить шума.
Конечно, если судить по голливудским фильмам, мне следовало не красться под покровом ночи, а идти напролом. Ворваться в дом с ножом в зубах и пистолетами в каждой руке, одним ударом выбив дверь, которая, в идеале, должна была свалиться непосредственно на потрясенного злодея. Ступив ногой на ребра оглушенного мерзавца, я приняла бы в свои объятия плачущую от счастья Ирку.
Я потрясла головой, отгоняя видение. Голливудский сценарий в данном случае был абсолютно неприменим, потому как ни ножа, ни пистолетов у меня не было, а стальную дверь я могу одолеть только в компании пары слесарей или опытного «медвежатника». Поэтому я внимательно посмотрела на дом, пытаясь определить, где находится подруга. Слабый свет горел только в одном окне первого этажа. Я вспомнила расположение комнат и сообразила, что освещена гостиная.
Иркин дом – трехэтажный, два этажа жилые, а в цокольном находится гараж и кладовая. Окна первого этажа расположены в двух метрах над землей, и заглянуть в них просто так, без лестницы, смог бы только дядя Степа. Я не такая высокая, зато сообразительная!
Крадучись, я обошла дом, поднялась на высокое парадное крыльцо, скинула куртку, чтобы не мешала, и ступила на цоколь, выступающий вперед сантиметров на десять. Если плотно прижаться всем телом к кирпичной стене и держаться руками за подоконники, можно проползти по всему периметру дома, хотя мне достаточно повернуть за угол… вот так… и добраться до освещенного окна! Получилось!
Как хорошо, что Ирка не задернула шторы, тогда бы я ничего не увидела! А так, если подняться на цыпочки, вытянуть шею и заглянуть поверх подоконника, будет видна большая часть комнаты…
Сгорая от нетерпения и тревоги, я осмотрела доступную взору часть помещения. Легче мне не стало!
Сразу было видно, что в комнате происходила какая-то борьба. На это указывали перевернутый журнальный столик и настольная лампа, валяющаяся на ковре. Удивительно, что она не разбилась! Зато разбилось что-то другое, вроде вазы или бутылки: довольно крупный осколок посверкивал под самой лампой.
Я влипла носом в стекло, пытаясь расширить поле зрения, и увидела перед пустым креслом мягкий табурет, на котором покоился массивный гипсовый башмак. Вроде бы не сам по себе покоился, по-прежнему украшал Иркину ногу, но мне загипсованная конечность видна была только ниже колена. Все прочее, включая, как я надеялась, и остальное тело, темной грудой неподвижно лежало в углу. Самые страшные мои подозрения подтверждались! При мысли о том, что моя лучшая подруга убита, я содрогнулась, сорвалась с карниза и, ломая ногти о кирпичи, свалилась вниз, на трехлетнюю голубую ель, собственноручно посаженную Моржиком.