Сеанс мужского стриптиза

– Швабра! – забавно обрадовалась мамуля, получив от меня допотопный поломойный инвентарь. – Настоящая, обыкновенная, деревянная! Сколько лет я такую в руках не держала, все с пылесосом да с пылесосом…

– Если поступишь на работу, пылесос у тебя тоже будет, но, боюсь, совсем не обыкновенный, – вспомнила я. – Держи ведро! Готова к трудовому подвигу во имя мужа и сына?

– Всегда готова! – торжественно ответила мамуля, размашисто отсалютовав мне шваброй.

Я едва успела уклониться от свистнувшей мимо моего лица настоящей деревянной палки.

– Тогда быстро смени запятнанную блузку на свежую, чтобы не портить имидж уборщицы-чистюли, и вперед, с песней!

Мамуля послушалась, и уже через четверть часа мы с ней бок о бок шагали по деревенской улице, направляясь к краснокирпичному особняку.

Надо сказать, песнопение нам с мамулей в полной мере заменило погромыхивание жестяного ведра. Оно легкомысленно приплясывало в моих руках, нарушая серьезность момента веселым звяканьем.

Подпав под настроение, мамуля начала выделывать акробатические этюды со шваброй. Она то клала ее на плечо, как длинноствольное ружье, то резко выбрасывала вверх – точь-в-точь мажоретка на параде! Это показательное выступление очень понравилось неизбалованным зрелищами бурковским собакам, и с полдюжины песиков присоединились к шествию, добавив к нашему с мамулей слаженному топоту и бодрому лязгу ведра свои звонкие собачьи голоса.

На шум из какого-то палисадника вынырнула бабка с тяпкой. С трудом разогнув спину, она удивленно посмотрела на нас и крикнула деду, сидящему на лавке под забором с газетой в руках:

– Петро, глянь-ка, че это за демонстрация?

Старикан остро глянул поверх очков и вновь безразлично зашелестел газетой, крикнув:

– Эт, Катька, кастрюльный бунт! Тебя не касается!

– Как это меня не касается? – возмутилась та. – Че, у меня в доме пустой кастрюли не найдется?

Через минуту легкая на подъем бабуся уже шагала в нашей группе замыкающей. На ходу она энергично колотила стальной ложкой по пустой полуведерной кастрюле и охотно давала пояснения всем желающим узнать, что происходит.

– Кастрюльная демонстрация, бабоньки! – звонко кричала азартная бабуся. – Присоединяйтесь! Протестуем против повышения цен на продукты питания и роста мужних аппетитов! Долой эксплуатацию женщины человеком! Даешь кастрюльный бунт! Берите котелки, идите с нами!

– Гал-ка-а! Олька-а! Наташка-а! – понеслось по дворам. – У тебя прохудившаяся металлическая посуда есть? Тащи сюда, говорят, лудильщики приехали! Берут котелки только оптом, так что бабоньки всей толпой идут!

Бурковские бабы – потомственные казачки – испокон веку были боевиты и занимали активную жизненную позицию. Галки, Ольки и Наташки не замедлили присоединиться к стихийно возникшему движению, цель которого, впрочем, была не вполне понятна. Одни участницы демонстрации ратовали за права угнетенных женщин, другие выступали за восстановление целости и неделимости прохудившейся посуды, а мы с мамулей просто шагали в авангарде женского батальона, не зная, как отвязаться от прибившегося к нам «хвоста».

Спасли нас архитектурные излишества новорусского особняка.

– Сюда, быстро! – поравнявшись со знакомой нишей под выступом балкона, я толкнула мамулю в эту зеленую пещерку и сама шустро прыгнула туда же.

Прикрывшись пышными плетями декоративной фасоли и вьюнков, мы спрятались от горластых демонстранток, которые под барабанно-кастрюльный звон прошагали мимо.

– Фу-у, кажется, отбились! – смахнув пот со лба, протянула мамуля.

– Отряд не заметил потери бойца, – подтвердила я, проводив взглядом кастрюльное шествие, быстро уползающее за поворот кривой улицы. – Радуйся, дорогая, тебе удалось посеять бурю! Признавайся, мамуля, ты в детстве была заводилой?

– Командиром октябрятской звездочки! – с гордостью подтвердила моя родительница. – До сих помню: «Октябрята – дружные ребята! Только тех, кто любит труд, октябрятами зовут!»

– Очень подходящий лозунг! – одобрила я. – Ну, звезда моя октябрятская, скажи, ты любишь труд? Физический, с тряпкой, шваброй и веником?

– Честно сказать? – мамуля нахмурилась.

– А придется полюбить! – назидательно сказала я. – Или убедительно притвориться, будто ты изнываешь от желания получить место уборщицы в этом прекрасном трехэтажном доме, где так много жилой площади, то есть немытых полов и пыльной мебели!

– Я постараюсь, – кротко согласилась мамуля. – Ты только объясни, что мне делать, если меня на самом деле примут в уборщицы?

– Принимают в октябрята! – хмыкнула я. – В прислуги нанимают! Если тебя наймут, ты для отвода глаз поборешься с антисанитарией и при этом постараешься разузнать как можно больше о хозяевах. В первую очередь нас интересует молодой человек по имени Поль.

– А если возьмут тебя, то бороться с пылью и шпионить с тряпкой будешь ты? – смекнула мамуля.

– Элементарно, Ватсон! – подтвердила я, выступила из зеленой ниши, прошла к калитке, врезанной в высокий каменный забор, и придавила кнопочку звонка.

Калитка открылась сразу. Я не ждала, что это произойдет так быстро, поэтому не успела изобразить подобающее случаю смиренное выражение лица и встретила мужчину, открывшего мне дверь, ехидной ухмылкой. После этого заранее заготовленная реплика: «Добренький денечек, дядечка, вам прислуга не нужна?» – уже не годилась. Пришлось импровизировать.

– Приветик! – расширив улыбочку, кокетливо воскликнула я.

– Здрасссссь, – озадаченно просипел голубоглазый брюнет, похожий на молодого Алена Делона, сильно увлекшегося бодибилдингом.

Скудная одежда, состоящая из борцовской майки и боксерских трусов, не скрывала рельефных мышц, бугрящихся на открытой взорам поверхности организма красавца. Живот у него был в крупную клетку, как шотландский плед. На нем свободно можно было играть в шахматы и шашки. Майка игре не помешала бы – она была такой короткой, что больше походила на лифчик. Лифчик, кстати, парню тоже был нужен: выпуклости на его груди тянули на четвертый номер. Я подумала, что, если мы подружимся, я подарю ему один из своих бюстгальтеров. В кружевном лифчике на косточках Делон будет просто неотразим!

– Охранник? – предположила я, оценив богатырскую стать хорошо накачанного Делона.

Он молчал. У меня есть знакомые бодибилдеры, поэтому я знаю, что мускульная масса, как правило, обратно пропорциональна мыслительным способностям. Решив, что парень тугодум, я не стала дожидаться ответа на свой первый вопрос и задала следующий:

– Член профсоюза или нет?

Скудоумный Делон продолжал молчать, откровенно меня разглядывая. Выглядела я, надо полагать, не лучшим образом: непричесанная, ненакрашенная, в затрапезном ситцевом сарафане, который напялила на себя в специальном расчете – чтобы сойти за малоимущую деревенщину. Сарафану было лет пятнадцать, я носила его еще в подростковом возрасте, когда была пониже ростом и поменьше в объемах. Подозреваю, что в последние годы платьишко служило тряпкой для мытья полов в нашем дачном домике, потому как ситец местами полинял, местами замахрился, а местами истончился до марлевой прозрачности. Короче говоря, даже те части моего тела, которые были кое-как укрыты поредевшей тканью, при желании можно было неплохо разглядеть.

Такое желание, как мне показалось, у Делона было. Его взгляд надолго приклеился к моим ногам. Я невольно расстроилась: ноги были красивые, но пыльные и заканчивались драными резиновыми шлепами.

– Член или нет?! – неожиданно гаркнула, приходя мне на помощь, мамуля.

– Чего? – озадачился культурист.

– Профсоюза? – подсказала я.

Продолжить с трудом завязавшуюся беседу нам не дали. Мамулина двусмысленная реплика не осталась незамеченной. Со двора послышался женский голос, исполненный ревности и подозрения:

– Анатоль, ты чем там занимаешься? Кто пришел? О каких членах идет речь?

Мне тут же вспомнилось, как я интервьюировала одного очень важного дядечку, лидера политической партии, которая только-только набирала обороты и сторонников. «В вашем крае у нас уже свыше ста тысяч активных членов! – гордо поведал мне партиец. – И мы эффективно пробуждаем к активности тех, кто пока пассивен». – «Виагрой?» – не удержавшись, спросила я.

Зря спросила: оказалось, что сто тысяч активных членов у дядечки есть, а чувства юмора нет, так что он обиделся и отказался продолжать разговор. Шеф, директор рекламного агентства «МБС» Михаил Брониславич Савицкий, очень на меня сердился за проваленное задание!

– Кто такие? Чего надо? – с трудом протиснувшись мимо кубического Анатоля, недружелюбно спросила невысокая брюнетка с чубчиком, окрашенным наподобие крыла райской птички.

Мамулю женщина обошла вниманием, а на меня уставилась с недобрым прищуром.

– Члены профсоюза домработниц! – бодро заявила мамуля, вызывая огонь на себя. – У нас тут трудовой десант! Слышите? Это шагает наш отряд!

В отдалении слабо рокотал кастрюльный гром, сопровождающий стихийно организовавшееся бабье шествие.