Мой бывший – кот!

Глава 1. Жизнь брошенки

– Жизнь – это череда расставаний. Все сбегают, кто-то раньше, кто-то позже. Только привыкнешь, привяжешься, а тут – держи фашист гранату! – шмыгая носом, размышляла хмурая Наташа, остервенело продираясь сквозь заросли колючего кустарника. Хотелось выть от тоски и на ручки, а еще жареной картошки с грибами и луком, и потому, собрав волю в кулак, она рыскала по лесу. В её жизни наступила очередная черная полоса – Миша ее бросил! Впрочем, опыт брошенки у Натальи к ее тридцати пяти годам накопился приличный: начиная с папаши, что ушел от них, когда ей было три года, и еще трех женихов из раннего, заканчивая сбежавшим котом. И теперь вот еще и Миша… Ее настоящая любовь, на которую она молилась и пылинка сдувала, даже хотела ребенка от него…

– Ну если бы умер – это понятно, хотя не дай бог, конечно, – Наташа перекрестилась. Смерти она никому не желала, хотя, что греха таить, иногда представляла, что если бы этот подлец умер, то пришла бы к нему на похороны. Она бы принесла большой букет белых лилий и была бы чрезвычайно хорошо в своем маленьком черном платье. Ведь она же похудела на целых пять килограмм, с тех пор как он ее бросил. Наташа представляла, как она, скорбно склонив голову, подойдет к гробу, краем глаза заметит рыжеволосую прелестницу, на которую он ее променял. Дальше картина похорон не клеилась, ибо пережить то, что он ушел к малолетней шалаве, она все еще не могла. Ну, может, и не шалаве, но эта девица явно была моложе ее на десять лет, а то и больше, и выглядела слишком вызывающе! Ох уж эти десять лет!

– Предатель, подлец, гад, чтоб ты сдох, – шептала лесная ведьма, в сердцах, сшибая поганки своей палкой – посохом, надеясь найти хотя бы один белый гриб, чтобы заесть одиночество его мясистой плотью, живьем зажаренной с луком. Да, сейчас она больше походила на ведьму, уж точно не на фею: волосы растрепаны, нос красный, глаза на мокром месте.

– Десять лет, а может, и больше – уму непостижимо! – возмущенно шептала Наташа, продолжая рыскать по кустам. – А самому – то далеко не двадцать! Сорок, однако, стукнуло неделю назад!

Она не стала поздравлять сбежавшего возлюбленного, хотя даже праздничный торт купила и свечи:

– А вдруг…

Но нет, "вдруг" не случилось. Он не одумался и не вернулся. В городом одиночестве мадам Брошкина зажгла свечи на божественной "Праге", до которой с ним они так и не доехали, хотя лапши он навешал и про Прагу тоже. И эти свечи в виде цифр: четыре и ноль, превратились для нее в вопрос, звучащий как будто с издевкой:

– И ЧО?!

– Неужели только возраст? – уплетая шоколадный бисквит за обе щеки, все не могла успокоиться она. – Девица малолетняя! Пустышка! Дырка от бублика!

Как-то она ее увидела, случайно. Ну, правда, не специально! Просто за три года совместной жизни она привыкла ходить Мишиными обычными маршрутами, и странно было бы на них никого не встретить. И вот, пожалуйста… Ненавистная парочка голубков прошла мимо, не заметив Наташу, а она от ужаса стремительно ретировалась в кусты. В тот день она была не в лучшей форме, хотя в целом выглядела вполне прилично: худощавая брюнетка со слегка вьющимися волосами до плеч, большие карие глаза, естественной полноты губы, чуть вздернутый носик. Настоящая красотка! Только вот тридцать пять не двадцать, это да! И потому она спряталась в кусты, осознав, что еще не готова вести себя адекватно и изображать отрешенный вид при встрече с бывшим возлюбленным. И вообще, не готова ни к чему! И более того, не готова жить без него! Ведь она все еще любила этого ублюдка! А он ее никогда, судя по всему! И только его рыжая малолетняя спутница непринужденно виляла задом, не подозревая о существовании Наташи и ее страданиях в близлежащих кустах.

Размахивая длинным конским хвостом, Мишина кобылка хлопала километровыми ресницами, дула накаченные губки и позвякивала сбруей своих массивных серег. А Наташин бывший, так страстно  любимый, невозмутимо говорил по телефону обожаемым ею хриплым голосом, от которого у нее до сих пор мурашки бежали по телу, и у него все было зашибись, без нее!

– Как так люди умеют перешагивать через чувства других и даже глазом не моргнут? Как такое возможно?! – недоумевала Наташа. Обняв себя за плечи, чтобы унять дрожь во всем теле, и все глядела вслед плавно уплывающему вихлявому заду с хвостом. Рыжая, почувствовав прожигающую силу луча, направленного ей в спину, на секунду обернулась: круглое лицо, узкий длинный нос, губы уточкой – ничего особенно!

– А на лице написано – полный ноль! – упавшим голосом констатировала Наташа.

– Неужели пресловутые сиськи? – всхлипнув, подумала она, кутая в кардиган свой несчастный первый размер.

– То есть, банально, сиськи и возраст… – тяжело вздохнула Наташа,  – но все равно непонятно! А как же все эти наши разговоры по душам, загородные поездки, страстные ночи, объятия, планы на будущее?! Как он мог все это взять и перечеркнуть так легко ради одних только сисек?!

Но реальность оказалась именно такой. И теперь ее Миша счастлив, и кувыркается со своей молодухой в постели с утра до вечера и в ус не дует, а она шарится в одиночестве по лесу, скуля как дикая собака Динго!

– Три года вместе! Целых три года, и все псу под хвост! А если бы я родила? А он бы свалил! Ужас! Ну а с другой стороны, если я уже никогда и не рожу, и навсегда останусь старой девой?! – воскликнула Наташа и пнула носком ботинка преграждавшую ей путь корягу. Бревно глухо ухнуло, но с места не сдвинулось, а женщина завыла навзрыд от накрывшей ее боли. Да, кажется, она сильно ушибла большой палец на правой ноге, но эта боль, по сравнению с той, что вот уже целых два месяца разрывала ее изнутри, казалась сущим пустяком.

– И главное, почему я не могу так же, как он? Вот так легко, все забыть! Господи, ну почему! – выла она, запрокинув голову к небу. – Почему в этой жизни все меня бросают?!– причитала она, – но только хриплые голоса ворон были ей ответом. Не заметив сквозь слезы очередную корягу на пути, Наташа споткнулась и неловко рухнула навзничь. Ей повезло, под головой оказалась мягкая кочка, и если не считать царапины на руке и синяка на бедре, она упала очень удачно. Мгновенно перед глазами возник кусочек синего неба, ненадолго расчистившийся от тяжелых серых туч, несущих дождь, обещанный на вечер. Наташа судорожно вздохнула, утерла слезы рукавом мохнатой кофты и, сделав несколько глубокий вдох, как то сразу успокоилась. Пахло прелой листвой и хвоей, осенним лесом и грибами, где-то скрывающимися от нее.

– "Потому что лес – моя колыбель, и могила –  лес," – прошептала Наташа, вспомнившиеся строчки из песни  "Я тебя отвоюю".

Лес действительно стал ее лекарством, колыбелью, успокоением, молчаливым другом, принимающим все ее горести и радости. В лесу хорошо дышалось, здесь проветривалась голова, отключаясь от городской суеты и забот. Здесь можно было обниматься с деревьями, валяться в ворохе опавшей листвы и быть собой, вот такой, с растрепанными волосами и размазанными по лицу слезами, и никого не отвоевывать, и ни за кого не бороться.

Всю жизнь Наташа за кем-то бегала, кому-то что-то доказывала, и вот теперь, кажется, совсем выбилась из сил: вконец обесточилась и иссякла. Сдулась!

Женщина лежала и смотрела на небо, наблюдая, как колыхаются на ветру верхушки берез, ощущая, как по спине ползет холодок и шальной муравей или клещ?! Ну нет, клещи ее избегали, в этом Наташа была уверена на все сто, ведь постоянно же шарахалась по лесам и тьфу-тьфу. Но вот кусачий муравей, заползающий все глубже и глубже… Она подскочила и начала срывать себя одежду, жилетку, толстовку, водолазку, футболку, но проклятый муравей все еще ползал и кусал, а может, он был там не один?! Внезапно послышался скрип, Наташа оглянулась.

– Ну конечно, маньяка мне еще и не хватало, – подумала она, – кто еще может оказаться в лесу в такое время , кроме меня, – хихикнула она и снова пискнула, – муравей не унимался. Мимо на скрипучем старом велике прокатил какой-то небритый мужик в шапке натянутой на глаза, в вязаной кофте с оторванным карманом. Он хмуро глянул на полуголую чучундру, торчащую из зарослей кустарника, и усиленно налег на педали, отчего велик заскрипел еще сильнее.

– То-то же, – усмехнулась Наташа, – кто еще тут маньяк надо разобраться! А они все твердят:

– Как ты по лесам одна такая бедная несчастная ходишь? А вот так, это меня тут все боятся, я тут местная ведьма, которая боится одних только кусачих муравьев! – Наташа взвизгнула и снова зашарила руками, пытаясь изловить агрессивное насекомое. Вывернув футболку наизнанку, она встряхнула ее несколько раз и а затем, протрясла и всю остальную одежду. Наскоро оделась, ежась от холода и глянув на стремительно катящееся к горизонту солнце, решила ускориться, чтобы не остаться без желанного ею ужина. Но грибов как не бывало!

– Какие уж тут грибы, когда лето было таким холодным! – возмущенно размышляла она вслух, пытаясь обосновать побег грибов из любимого леса.

– Ну конечно, конечно, все сбегают, и грибы туда же, – криво усмехнулась она. – Они не вынесли холода, а я ведь выносила эти твои ледяные взгляды, гад! А ты трахал уже эту Рыжую и молчал! Ах, простите, простите, – отдернула она себя, – сколько можно про него, не хочу больше!

А лес и, правда, не был виноват перед Наташей. Он  плохо пережил майские заморозки и ту внезапную снежную бурю, которая случилась неожиданно для всех. Майский снегопад повалил много деревьев в этому году, изменив лес до неузнаваемости. Наташа не узнавала старых троп, и новую злую себя тоже.

– Мы все сильно изменились в этом году, – констатировала она, припав спиной к березе, – я не виню тебя лес и знаю, что грибы прячутся не умышленно. Прости меня, что так долго не приходила. Она прикрыла глаза и потянула воздух носом. Пахло вкусно, так как пахнет один только мокрый лес, и невозможно надышаться его ароматом.

Вообще-то, Наташа планировала дойти до озера и вернуться домой засветло с полным пакетом грибов. Но чтобы ее планам суждено было сбыться, нужно было ускориться.

Темнело.

– Какие могут быть грибы на бегу, большой вопрос, но хотя бы до озера я доберусь! – утвердительно качнув головой, решила Наташа.

А день стремительно ускользал от нее, не желая вписываться в ее планы. Может, она слишком долго валялась в кустах, страдая о несбывшемся, а, может, солнце решило устроить себе выходной раньше времени, никто точно не знал, и только небо оставалось по-прежнему спокойным и безучастным, и никуда не торопилось. Кутаясь в пелену мохнатых туч, изредка разбавленную синими прорехами, небо сонно нависало над головой бегущей женщины, размахивающей красным полиэтиленовым пакетом и ножом с обломанным кончиком.

– А как же в лесу без ножа, – хохотала Наталья, сама немного пугаясь своей идиотской затеи с забегом на озеро в сумерках.

Этот нож она сломала, когда пыталась разлепить куски замороженной рыбы, которую недавно достала из морозилки. Рыба была еще его: приволок с летней рыбалки. Хотя теперь непонятно, может, это для нее он был на рыбалке, а на самом деле с НЕЙ! Вот же, подлец!

– Опять этот Миша!  – воскликнула Наташа в сердцах, ускоряя бег. Сломанный нож переехал на дачу и выходил на прогулку с одинокой хозяйкой с завидной регулярностью.

– Для грибов, маньяков, от волков и змей! – утвердила его миссию Наташа, свято веря, что если что – она под защитой.

Впереди забрезжила вода.

– Аллилуйя! – воскликнула бегунья, утирая испарину со лба. Теперь можно было переходить на шаг, миссия почти выполнена. И, о чудо, в сгущающейся темноте она увидела хорошенький красноголовик, совсем рядом с тропой, ведущей к озеру, а затем еще один и еще. Они росли тут семейкой. Наталья упала на колени, рыская вокруг пня, как настоящая грибная ищейка. Удалось обнаружить целых шесть красивущих грибочков. Три больших и три маленьких, но очень миленьких.

– Ура! Ура! Ура! – ликовала победительница. – При всем безгрибье я все же нашла добычу! – и орудуя ножом с обломанным кончиком, она аккуратно срезала свои сокровища и сложила в шуршащий пакет.

– Ну вот, теперь традиционная медитация на берегу и домой на ощупь! – констатировала она, приближаясь к воде.

Положив попер на плоский камень, Наташа села, скрестив ноги по-турецки. Тяжело вздохнув, она уставилась на противоположный берег озера, обрамленный волнистой полосой еще зеленых холмов, безмятежно засыпающих под тяжестью мохнатых туч.

– Одна во вселенной, – грустно подумала она и снова посмотрела на небо, надеясь увидеть сквозь облачные прорехи свет хотя бы одной звезды, хотя бы один лучик света, в ее темном, одиноком царстве. Но тучи толпились все гуще, вдали опасно грохотало.

– Какие уж тут звезды, – вздохнула Наташа, – когда все лето лило как из ведра!

Да и не было лета, вот с того самого момента как Миша ушел, тепло отключили и включили дождь.

– А я и рада! Да, правда, – продолжала она свою беседу вслух, толи с лесом, то ли с небом, то ли с невидимыми звездами, то ли с самой собой. В дождь хорошо плакать и спать, а что еще делать, если ты не создан для любви!

Она думала о том, что есть женщины, вероятно, такие как та Рыжая, или Наденька из тренажерки, которым постоянно таскают букеты, конфеты и пушистых медведей у которых – раз и любовь, по щелчку пальцев. Стоит им лишь вывались свой третий размер в декольте и хлопнуть искусственными ресницами, как кавалеры гурьбой возле ног лежат и ждут, как послушные песики, высунув языки от нетерпения. А она, Наташа, вот такая натуральная, без километровых губ, бровей в три пальца шириной, и силиконовых сисек, ну, может, и не силиконовых, а настоящих, но больших, для любви, видимо, не создана. Хотя в глубине души она верила, что это неправда, ведь нельзя же всех под одну гребенку, под один шаблон закатать! А где же тогда индивидуальность?! У нее индивидуальности было хоть отбавляй, и любви в ней тоже хватало, и поэтому оставалось выбросить мусор из головы и раз и навсегда уяснить: что любви хватит на всех! Кто сказал, что любви не хватит? И вообще, каждой твари обязаны выдать по паре. Для всех есть любовь, для каждого будь ты с сиськами или без!

– Ты главное сама поверь в это! И оставь в покое тех, с кем не по пути, – прошептала себе Наташа, обнимая себя за плечи. – Ты главное сама поверь! Что ты, правда, на этих сиськах зациклилась, как будто по-настоящему любят только за эти железы молочные. Бред же, ну бред! Согласись?!

– Согласна, – кивнула Наташа грустно.

– А ты ведь настоящей любви хочешь, а не такой, чтоб за первой юбкой сбежал, ведь так?

– Да, хочу настоящей, – снова кивнула Наташа. – Но я теперь не знаю, как понять настоящая она, или как обычно. Как понять-то? – спрашивала она, глядя на мерцающие на горизонте вспышки, как будто ожидая, что этот небесный свет вот так на раз два даст ей ответ.

– А для начала выброси мусор из головы, вот эти все сравнения размеров груди, губ и ресниц, и будет тебе любовь, вот увидишь, – кто-то отвечал ей внутри нее самой, или, быть может, сама гроза на том берегу темного озера. Вода мерцала и колыхалась, как будто передавая голосовую дорожку, идущую с того берега от вспышек прямо к ней по мерцающей поверхности.

– Все будет, поняла! Любви хватит на всех, главное – суметь ее принять, открыться для нее, понимаешь, довериться!

– Ну конечно, а как же мне теперь доверять?! – пожимая плечами, молча вопрошала Наташа, вперив взгляд в словоохотливую гладь озера.

– А вот, так, переступить через страх и шагнуть в любовь. Вот сидишь здесь одна в лесу в темноте и не боишься ведь ни грозы, ни маньяков, а доверять боишься!

– Ну ты скажешь, – хмыкнула Наташа, – кого мне тут боятся, я сама уже ведьмой стала от тоски, пусть меня тут все боятся! А лес он добрый, и озеро тоже, а вот люди – злые!

– Отпустишь страх – появится любовь! Другого пути нет.

– Как нет?! – возмутилась лесная гостья. Но огромная дождевая капля шумно ударилась о пакет с грибами, заставив Наташу подскочить от неожиданности. Не успела она опомниться, как начался ливень. Гроза перебралась с того берега на этот, бесцеремонно обрывая душевный разговор, и Наташа, взвизгнув,  стремительно понеслась в сторону дачи, сжимая в руке пакет с красноголовиками и обломанный нож.

Глава 2. Сукин сын

Наташа, размышляя о похоронах, маленьком черном платье и букете лилий, даже не могла себе представить, насколько окажется близка к реальности в своих фантазиях. И потом еще не раз она, утирая непрошеные слезы, так и набегающие на глаза при воспоминании о нем, нервно шептала сама себе:

– Однако, что же это  за несправедливость! Почему сбылась эта фантазия, а не та, где я его жена! Ну почему, Господи!  – и  затем снова начинала рыдать белугой.

А произошло непоправимое: Миша скоропостижно скончался, спустя три месяца после расставания с Наташей. Вот так, резко, без предупреждения, без громких фраз и завещаний потомкам, которых он, кстати, после себя так и не оставил. А ведь Наташа очень хотела от него ребенка, но Миша был против. И вот финал: обширный инфаркт миокарда. Сердце не выдержало – сказали врачи, скрыв от его экс подруги, что оно не выдержало скоростного заезда в момент полового акта.  А Наташа догадывалась, что Миша не так крепок, как он о себе думал. Все-таки сорок лет – это вам не двадцать! Уже не тот лихой жеребец, каким он, вероятно, себя считал, заводя молодуху. В итоге случилось то, что случилось: неправильный образ жизни, курение, стресс, плюс отягощенная наследственность и вишенка на торте – безудержный секс с рыжей девицей.

Миша, не попрощавшись, стремительно покинул земное тело, и его короткая жизнь подошла к концу.

– Сорок лет всего, – рыдала Наташа, – всего сорок лет, как же так, Миша, ну почему?!

Наташе позвонила Мишина мама, и они, дружно поплакав в телефонные трубки, вместе занялись приготовлением к похоронам. Рыжая бесследно исчезла, поставив жирную точку в этой истории, и Наташа предпочла вычеркнуть этот эпизод из своей памяти. Стереть навсегда. Да, горячо любимый Мишенька бросил ее, изменил, ушел, но так ли это важно теперь, когда его не стало?! Ведь они провели три чудесных года вместе, целых три! И это было сказочное время. Пускай в свете произошедшего она может быть слегка или даже очень сильно идеализировала их совместное прошлое, но так или иначе, в те дни вместе с ним – она была счастлива. И эти воспоминания, очищенные от рыжего омрачения,  она хранила в сердце как сокровища, согревая ими душу в хмурые осенние дни. Наташа, правда, его любила. Да, ей было невыносимо больно осознавать, что он ушел к другой, но тут у нее хотя бы была надежда, что может быть, он одумается и вернется. Да  даже то, что где-то там, в нескольких десятков километров от нее  он все-таки есть, и его сердце бьется, уже радовало. Но теперь, когда случилось то, что случилось, она даже не могла себе представить, что больше никогда… Вдумайтесь в это слово: НИКОГДА! Больше никогда она не увидит его улыбку, красивые,  всегда немного удивленные зеленые глаза, никогда не услышит его тихий голос, не прикоснется к его рукам и губам.

– У-У-У-У-У-У-У, – выла Наташа, – Мишенька мой!

Хотя, признаться честно, сейчас ей все равно было чуточку легче. Самые свои сильные рыдания она прожила, когда он ее бросил, как будто заранее отрепетировала и отгоревала самую больную боль. Уже тогда она, немного придя в себя, а как известно, невозможно рыдать, не переставая с неослабевающим напором, нашла чем себя успокоить. Любая боль ведет себя, как волна. Тогда она перечитала кучу советов в сети по теме : как забыть бывшего и как пережить предательство. Затем выписала на тетрадный листок с десяток пунктов о том, в чем для нее польза, от того что они больше не вместе. Ведь в любом же событии есть и другая сторона медали. Это Наташа усвоила железобетонно, главное – на чем фокус внимания. И вот тогда она написала, что все же хорошо, что она так и не родила от него ребенка, а то так бы осталась матерью – одиночкой, а он бы жеребцом-молодцом без связей и обременения. И хорошо, что они не поженились, после похорон оказалось, что он весь в долгах, как в шелках. Ну и со здоровьем у него оказалось все плохо, уж какой тут генофонд!

В общем, несмотря на то, что было невыносимо больно, Наташа осознавала где-то в глубине души, что Великий Боженька уберег ее таким вот образом, послав Мише Рыжую, и все сложилось так, как и должно. Мдя… Такая вот история, не слишком веселая, но зато про жизнь!

Она, конечно, не надела маленькое черное платье, ибо холод в день похорон стоял жуткий. Пришлось напялить коричневый пуховик до колена и такого же цвета шапку из серии "унылое говно". Наташа не купила и букет белых лилий,  ей захотелось розовых роз. Миша дарил ей такие в последний раз. Она несла свои розы, и слезы бежали по ее лицу нескончаемым потоком. Вот только он дарил их ей, а может быть, это и есть тот самый букет? А теперь Миши больше нет. Как такое возможно?! А как же вечная жизнь? А если его дух как раз переселился в этот трепещущий на ветру букет, или, быть может, в ворону, нахохлившуюся на ветке?

В последнее время Наташа часто думала о смерти, о том, что все рано или поздно кончается: и отношения, и лето, и жизнь. А в чем же тогда смысл, если ничего вечного? Только привязался к кому-то, а он раз и сбежал, только открыл свое сердце любви, а она возьми да иссякни, только почувствовал вкус жизни, а тут уже хлоп – и конец, нежданно, негаданно!

 Как там у Булгакова : " Да, человек смертен, но это было бы еще полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чем фокус!"

– Внезапно смертен – бормотала Наташа, –  как к этому подготовиться, как это принять, а главное – примириться? Как Господи! – причитала она, и снова начинала рыдать.

После известия о смерти Миши ее накрывало чувством вины, она боялась, что, это она навлекла на него смерть своими мыслями и не самыми лестными пожеланиями им с Рыжей.

– Я, правда,  не хотела, Господи! Я ведь любила его, – оправдывалась она, вперив взгляд в небо, обращаясь к невидимому вершителю судеб. Я на самом деле желала ему счастья, пусть не со мной, а с этой другой, я, правда, искренне желала! А то, что я про похороны сказала, так не подумав, сдуру! Что же я натворила, Божечки, нет мне прощения! – корила себя бедная женщина. Тогда еще она не знала, что ее возлюбленный умер счастливым, крепко сжатый бедрами рыжей наездницы. Она искренне переживала, и ее слезы были чисты.

***

А Миша тем временем стремительно летел к первоисточнику, наслаждаясь полетом в воздушном пространстве. Его душа, освобожденная от оков плоти, ликовала, празднуя освобождение. Как дитя, торопящееся домой, он спешил к своему небесному отцу. Он торопился сообщить, что ссылка окончена, и он снова может вернуться туда, где всегда светит солнце, к великой и безмятежной любви туда, где вечное лето и вечный покой.

Он выскочил из тела мгновенно, наверное, даже слишком быстро. Кроваво-красная вспышка на мгновение ослепила его, он даже зажмурился. Затем послышался глухой хлопок, как будто лопнул туго натянутый трос, и огненная пульсация побежала по… Он хотел подумать, что по телу, привык за сорок лет к нему все-таки. Но теперь вместо тела у него появилось нечто иное. Миша стал облачком, маленьким, мерцающим сгустком энергии. А тело, служившее ему темницей духа на протяжении этой короткой и какой-то нелепой жизни, лежало в неестественной позе, распростертое на кровати, и напоминало сброшенный в спешке скафандр.

– Свободен!– ликовал бывший Миша, взлетая все выше и выше.

В какой-то момент он вылетел в открытый космос, сам того не заметив, и на мгновение залюбовался голубой планетой. Земля безмятежно спала, закутавшись в белую дымку облаков, лишь изредка сонно мерцая едва заметными огоньками. Бывший Миша пригляделся. Огоньки манили его, они словно напоминали ему о жизни, о какой-то странной тягучей связи, что ощущалась им как некое неприятное давление в центре его облачного существа.

– Что это за огоньки? – беззвучно спросил он.

– Родственные души, те, кто тебя любят и помнят, – прозвучал ответ.

Бывший Миша еще не разобрался, как это работает, как управлять облаком, как устанавливать связь с "Главным". Точнее, он как будто еще не вспомнил до конца, недопроснулся. Земля пока не отпускала. Да, его тело умерло, но связь с ним еще оставалась, на случай если остались неуплаченные штрафы, налоги, и прочие обязательные платежи. Про платежи шутка, конечно, но не совсем. На небе шла серьезная проверка. Как без этого?! В течение девяти дней все души ожидали на КПП – контрольно-пропускном пункте. В небесной канцелярии проверяли: выполнила ли душа свой земной долг, прошла ли те уроки, за которым ее посылали, творила ли добро, или погрязла во зле и мраке невежества. Еще девять дней бывшему Мише предоставлялось на то, чтобы осмыслить свой путь и попрощаться с близкими, а после, если проверка пройдена, память стиралась. Блаженны не помнящие! Но могли отправить и на отработку, тогда память частично сохранялась.