Корона на табуретке
– Довмонт готов умереть за Псков, – вступился за своего друга Дмитрий. – Он лично ранил в лицо самого магистра. К тому же с нашей помощью он смог отстоять свой город и отбросить рыцарей за реку Великую.
– В результате мы заключили с Орденом мир, – сообщил посадник.
– Если все так прекрасно, зачем вы обратились ко мне? – возмутился Великий князь.
– Мы заключили мир, но он не прочен, – пояснил архиепископ. – Нам известно, что ливонцы готовятся к походу на Новгород. Потому мы и просим тебя, Ярослав Ярославич: собери войско со всех подвластных тебе земель и дай отпор супостатам.
– Со всех земель, говорите, – Ярослав грустно усмехнулся. – В битве при Раковоре, сражалось все войско, которым я располагаю. Результат вам известен.
Дмитрий, задетый за живое, вскочил со своего места.
– Да, мы понесли потери при Раковоре, но поле битвы осталось за нами. Мы били и будем бить тевтонов. С твоей помощью или без. А был бы сейчас жив мой отец, он бы нас поддержал.
– Твой отец, говоришь, – Ярослав задумчиво поскреб бороду. – Александр как-то сказал мне: «Я признал власть татар, чтобы остановить крестоносцев». Возможно, он прав. Я попрошу помощи у Орды. В конце концов, не зря же мы им дань отправляем.
Менгу-Тимур, занявший престол после смерти Берке, Великому князю не отказал. Хану уже докладывали, что Орда терпит убытки из-за военных действий на торговом пути между западом и востоком. Менгу-Тимур позвал к себе великого баскака Иаргамана, дал ему войско и велел прекратить беспорядки и обеспечить бесперебойное поступление дани в Орду.
Татары Иаргамана соединились с русской ратью, собранной Великим князем, и заняли позиции вдоль правого берега Нарвы. На левом берегу стояли тевтоны и их датские союзники. При виде несметного полчища татарских лучников несгибаемые железные рыцари растерянно переглядывались: «С таким противником мы еще не сражались».
Ливонский магистр Отто фон Лаутенберг и дерптский епископ Фридрих Газельдорф переполошились. Татар было слишком много, их кони скакали слишком быстро, а стрелы летели слишком далеко. Магистр и епископ решили не рисковать. Они отправились в Новгород на переговоры.
Первым делом разыскали Иаргамана, раскинувшего свой шатер на берегу озера Ильмень. Щедро одарили великого баскака и всех татарских атаманов39 и просили не переходить Нарву.
– Мне за Нарвой делать нечего, – отвечал Иаргаман, принимая из рук магистра тевтонские доспехи с золотыми пряжками, а из рук епископа – массивную золотую цепь с бляхой, усыпанной самоцветами. – Но я служу хану. А хан велел мне слушаться эмира Ярослава. Как Ярослав решит, так и будет.
– Пусть заходят! – разрешил Великий князь и привратник пропустил в судебную палату прибывших для переговоров иноземцев.
Ярослав по такому случаю восседал на резной скамье при полном параде. Его голову венчала шапка, расшитая золотом и жемчугами, плечи покрывала барма40, усыпанная самоцветами, тяжелый посох покоился в его твердой руке.
Справа от Великого князя расположился Иаргаман, на груди которого сияла золотая цепь, подаренная Дерптским епископом. Слева – посадник Павша Онаньинич.
Магистр и епископ вошли в палату. Поклонились на немецкий манер. Ярослав заметил шрам на лице магистра. Уж не тот ли, что оставлен мечом Довмонта?
– С чем пришли? – спросил Великий князь иноземцев.
– Мы хотим мира, – ответил магистр Отто фон Лаутенберг.
– Мы тоже, – согласился Великий князь. – Верните нам всех пленных и уступите берега Нарвы. Идите прочь с русской земли, и будет вам мир.
– Все берега Нарвы? – стал возмущаться епископ Газельдорф, но заметил, как сдвинулись брови Иаргамана, вспомнил полчища татар на берегу и быстро закончил фразу:
– Йа, йа, конечно. Все берега ваши.
Мирный договор был подписан на условиях, выдвинутых Великим князем. Благодарные новгородцы снова позвали Ярослава на княжение.
Ярослав стрелой полетел в Тверь.
– Мы возвращаемся в Новгород! – крикнул он вышедшей ему навстречу жене.
– Боже! – воскликнула Ксения, сбегая с крыльца. – Я так соскучилась! По родителям, по Новгороду, по нашему дому на берегу Ильмень-озера.
Ее руки лежали на плечах Ярослава. Ее глаза сияли. Ярослав чувствовал себя совершенно счастливым.
1270-71 год. Всадник, черный, как вестник Апокалипсиса
Ярослав отдыхал на высоком крыльце своего новгородского дома. Рядом с мужем, держа на коленях шитье, сидела Ксения. На зеленой лужайке посреди широкого двора резвились дочурки. Вдали синела гладь Ильмень-озера.
– Это кто к нам пожаловал? – спросила Ксения, вглядываясь в лица всадников, въезжающих во двор.
– Павша Онаньинич, – проворчал Ярослав. – Принесла нелегкая.
Посадник и сопровождавшие его новгородцы спешились и решительно направились к мирно отдыхающему князю. Брови у всех были насуплены, губы плотно сжаты, взгляд недобрый. Павша первым подошел к князю, ткнул в него пальцем и заявил:
– Мы обвиняем тебя, Ярослав Ярославич, в самоуправстве. Ты нарушил договор и должен за это ответить.
– Чего-чего? – не понял Ярослав, – Что я, по-вашему, нарушил?
– Ты ставил на ответственные места своих людей и ни с кем не согласовывал.
– Ну, поставил я Ратибора вместо пропавшего Кондрата, – в недоумении пожал плечами Ярослав. – Так ведь Новгороду нужен был тысяцкий, а вы все тянули, все надеялись, что Кондрат вернется. И что мне оставалось делать? Я взял ответственность на себя и назначил человека, которого считал достойным. Ратибор уже полгода тысяцкий, и до сих пор вы почему-то молчали.
– А Иванко? – пошел в наступление посадник. – Ты про него тоже моего мнения не спрашивал.
– Иванко ничем не хуже твоих друзей и, главное, я ему доверяю.
Посадник на это хмыкнул и, надвигаясь на князя, продолжил перечислять его грехи:
– Ты общие земли вдоль Волхова для своей охоты отжал, серебро с бояр вымогал, иноземных купцов притеснял.
Прижатый к стенке, Ярослав пробормотал:
– Может, я в чем и виноват, но готов исправить свои ошибки. Клянусь, теперь все будет по закону.
– Не нужны нам твои клятвы, – презрительно скривился посадник. – Я собираю Вече и, будь уверен, народ новгородский прогонит тебя.
Павша Онаньинич решительно развернулся и пошел прочь вместе со своими товарищами.
– А вы что, все святые?! – в сердцах крикнул им вдогонку Ярослав.
– Господи, спаси, – прошептала Ксения и в недоумении взглянула на мужа. – Неужто правда то, что они говорят?
Вместо ответа князь рявкнул:
– Что сидишь? Уводи детей в дом. Собирай пожитки. Уезжаем в Тверь подальше от этих сумасбродов.
– Соня! Ксюша! – кликнула Ксения дочерей. Поднялась вместе с ними в терем и стала собираться в путь. Ее сердце разрывалось. Она любила мужа, но любила и Новгород со всеми его вечевыми традициями. Она надеялась, что произошло недоразумение, которое вскоре разрешится. Но подойдя к распахнутому окну, заметила зарево над городом, почуяла запах дыма и поняла, что случилось страшное, и ей остается только схватить дочек в охапку и как можно скорее бежать из родного города.
А Ярослав так и сидел на ступенях крыльца, обхватив голову руками.
– Я же для них старался, – бормотал он себе под нос. – Может, я что и нарушил, но я столько сделал для Новгорода, а они…
Ярослав услышал стук копыт и поднял покрасневшие глаза.
Всадник, черный, как вестник Апокалипсиса, с криком: «Беда, князь! Беда!» ворвался во двор. Ярослав не сразу признал в нем тысяцкого Ратибора.
Ратибор, без шапки, в обгорелом кафтане, спрыгнул с коня, подбежал к крыльцу и сел на ступени, стараясь отдышаться.
– Что там? Что?! – теребил его Ярослав.
– Вече шумит! – с хрипом выдохнул Ратибор. – Требуют тебя изгнать, а всех твоих людей казнить. Иванко убили. Мой дом подожгли. Я до сих пор не верю, что жив.
– Ну, это уже слишком! – вскипел от возмущения Ярослав. – Я готов исполнять договор, готов каяться в своих грехах, но убивать моих людей не позволю! Поезжай в Орду и попроси у хана войско против бунтовщиков.
– Я думаю, – сказал Ратибор, отряхивая полы испорченного кафтана, – хану вовсе не обязательно выкладывать всю правду о наших трениях. Кто его знает, чью сторону займет этот Тимур. Лучше сказать, что Павша себе присвоил часть дани. Тогда хан наверняка пришлет войско и не будет задавать лишних вопросов.
– Говори, что хочешь, – велел ему князь. – Но скачи в Орду, да поживее. И без татар не возвращайся.
Посаднику доложили, что Ратибор остался жив и поскакал в Орду, а Ярослав собирает войско. Павша понял, что дело плохо. Война на пороге, а в Новгороде ни тысяцкого, ни князя.
В Переславль примчались новгородские соцкие, Иван и Андреян
– Выручай нас, Дмитрий Александрович! – обратился к князю Иван. – Будь нашим князем. Спаси Новгород.
Дмитрий задумался. Предложение заманчивое. Но… Дмитрий не забыл, как мальчишкой ходил с Ярославом на Дерпт. Как дядя учил и опекал его во время похода, да и потом, после смерти отца.
– Для меня честь стать вашим князем, – ответил Дмитрий новгородцам, – но занимать престол, с которого изгнали Ярослава Ярославича, я не могу. А тем белее воевать против дяди своего.
– Что-то этот Дмитрий чересчур щепетильный, – с презрением сказал Иван, когда новгородцы отъехали от стен Переславля. – Из-за него нам теперь придется возвращаться ни с чем.
– Зачем же возвращаться? – возразил Андреян. – Поедем в Кострому к Василию Ярославичу. Я слыхал, Василий на Великого князя обижен. Нам это на руку.
Василий Костромской с восторгом принял предложение новгородцев. Он мигом собрался и отправился в Орду. Он всегда завидовал брату Ярославу, а теперь уже видел себя не только Новгородским, но и Великим князем Владимирским.
Ярослав сидел в чужой избе в Русе41, что в ста верстах от Новгорода, и настроение у него было скверное. Он привел сюда свое войско и ждал подкрепления из Орды.
Время шло, а подкрепления не было. К тому же небо заволокло тучами. Третий день лил дождь, как из ведра. Ярослав пил мед из жбана и проклинал свою горькую судьбу. Он до сих пор не мог понять, как с ним такое случилось. Как он в один миг из уважаемого в Новгороде князя превратился в изгоя.
Ярослав встрепенулся, услышав шаги на крыльце. Вскочил, увидев входящего Ратибора.
– Наконец-то! Сколько татар привел?
– Нисколько, – мрачно буркнул Ратибор, сбрасывая с себя промокший до нитки плащ. – Дай меда выпить, а то в горле зудит.
Ратибор схватил жбан со стола и сделал большой глоток.
– Что случилось? – спросил вконец упавший духом Ярослав.
– Сначала все было хорошо, – перемежая свою речь надрывным кашлем, рассказывал Ратибор. – Тимур дал мне рать. Но не успел я далеко отъехать, как в Сарай явился Василий Костромской. Он обвинил нас с тобой в обмане. Сказал, что мы руками татар хотим свои дела поправить. Тимур ему поверил, а на нас рассердился и велел своему войску возвращаться назад.
– Боже! – схватился за голову Ярослав. – Теперь хан считает меня обманщиком. А ведь это была твоя идея, это ты виноват, что хан от меня отвернулся.
– Прости, князь, – повинился Ратибор. – Скажи, чем я могу свою вину загладить?
– Бери перо и пергамент, – велел ему Ярослав. – Пиши в Новгород, что я готов все обиды забыть и все нарушения, не со зла допущенные, исправить.
Новгородцев покаянное письмо Ярослава не тронуло. Они объявили его врагом Святой Софии и велели убираться прочь. В ответ разъяренный Ярослав повел войско на Новгород. К нему на помощь поспешил верный племянник Дмитрий Переславский со своими отрядами.
Ярослав и Дмитрий подошли к реке Шексне42. На другом берегу стояло новгородское войско. Идти в наступление не решился никто. Прошла неделя.
На новгородском Вече епископ Далмат зачитал послание митрополита Киевского и всея Руси.
– Митрополит Кирилл именем Отечества и веры заклинает нас не проливать крови. Он ручается за князя Ярослава и готов за него перед Богом ответ держать.
– Ну, раз митрополит ручается, тогда другое дело, – с сомнением в голосе произнес посадник.
– Против владыки не попрешь! Грех это! – в один голос заорали новгородцы.
Павша Онаньинич был вынужден с ними согласиться и вместе с епископом отправился на переговоры.
С Ярослава потребовали обещание не мстить мятежникам и соблюдать все ограничения, предусмотренные договором. Он целовал крест, что все исполнит, и был снова признан Новгородским князем.
Вместе с женой и дочками он вернулся в свой любимый дом у Свято-Юрьева монастыря. Но жить, как прежде, в Новгороде уже не смог. Всюду мерещились недовольные лица и злобные взгляды. Место, в котором он был так счастлив, стало чужим и враждебным. К тому же из Твери пришло письмо от Михаила. Сын писал, что сильно захворал.
Ярослав спешно покинул Новгород, оставив там своего наместника. Он мчался в Тверь, но сына в живых не застал. А сразу после похорон Михаила нагрянули татары во главе с очень грозным послом. Посол объявил, что хан зовет Ярослава к себе и долго ждать не намерен.
-Что это значит, отец? – спросил Святослав. – Что Тимуру от тебя надо?
– Это все Васька, – ответил князь. – Мой младший брат. Он спит и видит себя на Владимирском престоле. Он обвинил меня перед ханом во лжи, теперь поди, оправдайся.
– Но не ты же лгал хану, а Ратибор.
– Это не оправдание, – Ярослав грустно усмехнулся, а про себя подумал:
«Мой отец умер по дороге из Орды. Брат Александр умер по дороге из Орды. Ему было сорок два года. Мне сейчас столько же. Злой рок преследует нас».
Святослав, видя настроение отца, предложил:
– Хочешь, я поеду с тобой? А в Твери воевода Явид без нас справится.
– Не волнуйся, – успокоил сына Ярослав, – я не один поеду. Я возьму с собой Переславского князя Дмитрия.
Святослав передернулся. Он недолюбливал Дмитрия еще с Раковора, а последнее время ему стало казаться, что этот племянник вечно встревает между ним и отцом. Но черт с ним, пусть едет, раз этого хочет отец. Лишь бы все хорошо закончилось. Лишь бы хан сменил гнев на милость, и отец в добром здравии вернулся домой.
С этими мыслями Святослав обнял отца и пожелал ему удачи. Ярослав поцеловал жену и дочек, вскочил на коня и, помахав на прощанье рукой, скрылся за поворотом.
Ксения долго смотрела ему вслед. Она так и не успела сказать мужу, что ждет ребенка. Сначала отъезд из Новгорода, потом похороны, потом татары. Ярославу явно было не до того. «Ничего, – говорила себе Ксения, – скоро он вернется и уже будет заметно». От этой мысли ей стало теплее, она погладила себя по животу и улыбнулась.
Шли дни и месяцы. Живот Ксении уже заметно округлился, а от Ярослава не было ни слуха, ни духа.
Вдруг послышался стук множества копыт. «Это отец!» – воскликнул Святослав и выбежал на крыльцо.
Княжеская дружина въезжала во двор. Впереди ехал Дмитрий Переславский. Князя Ярослава не было видно нигде.
– Что с отцом?! – заорал Святослав, сбегая с крыльца и уже чуя недоброе.
Дмитрий спешился и снял шапку. В его глазах застыла скорбь, а голос звучал глухо.
– Ярослав Ярославич преставился на пути из Сарая. Он принял в схиме имя Афанасий.
Ксения вскрикнула, хватаясь за перила крыльца, и упала в обморок на руки подскочивших нянек.
– Я соболезную вашему горю, – добавил Дмитрий.
Святослав в бешенстве схватил его за грудки.
– Соболезнуешь!? Но ты же был рядом! Почему допустил!? Ты угробил моего отца!
Дмитрий на несправедливые упреки отвечать не стал, оттолкнул обидчика, вскочил в седло и умчался прочь, не оставшись на похороны.
Ярослава Ярославича похоронили в церкви Козьмы и Домиана. Через месяц здесь же крестили его младшего сына. Мальчику дали имя Михаил.
– Неужели нет других имен? – набросился на мачеху Святослав. – Брат Михаил у меня уже был и этот младенец его не заменит.
Ксения, прижимая новорожденного к груди, гордо вскинула голову.
– Ярослав Ярославич очень почитал архангела Михаила. Он хотел, чтобы это имя носил один из его сыновей. Так и будет.
1272–83 годы. Кто же теперь Великим князем станет?
Со смертью Ярослава Ярославича освободилось три престола. Тверской унаследовал его сын Святослав, Великий Владимирский – брат Василий Костромской. С Новгородом, как всегда, оказалось сложнее.
Святослав Тверской приехал во Владимир целовать крест Василию Ярославичу.
Он не забыл, что Василий настраивал хана против отца, а потому держался с Великим князем почтительно, но холодно. Василий, наоборот, старался показать свое радушие и завоевать доверие племянника.
За обеденным столом он посадил Святослава рядом с собой, а когда уже порядком захмелел, сказал ему доверительно:
– Ярослав сам во всем виноват. Он притеснял Костромских купцов. В Новгороде единолично ловил зайцев на общественных землях. А потом наврал хану, что новгородцы не платят дань. Они обратились ко мне. Я рассказал хану правду. Так в чем моя вина?
Святослав не ответил. Он сидел, опустив глаза, и кусок не лез ему в рот.
– Но новгородцы тоже твари еще те, – продолжил Василий. – Я за них в Орду таскался, хану кланялся, а они… Митьку Переславского на княжение позвали. Представляешь? После того, как он их на хрен послал и против них на Шексне стоял…
Услышав имя Дмитрия Переславского, Святослав встрепенулся и уже без гнева посмотрел на дядю.
– Этот Дмитрий – гусь еще тот, – сказал он Василию. – Такой же разбойник, как и дружок его, Довмонт.
– Если ты так считаешь, то мы с тобой поладим! – обрадовался Великий князь и положил руку на плечи племяннику. – Пойдешь со мной на Новгород?
– Непременно пойду! – ответил Святослав.
– Меда еще! Меда! – закричал Василий. – Мы будем пить за успех похода на Новгород.
Святослав вернулся в Тверь и стал собирать войско. В шлеме и кольчуге он вышел во двор, чтобы испытать на чучелах острый меч, который не пускал в дело со времен битвы под Раковором.
На крыльце появилась Ксения в темном вдовьем убрусе43, который еще сильнее подчеркивал красоту и свежесть ее лица. Окатив Святослава презрительным взглядом, она сказала:
– Ярослав Ярославич не одобрил бы твой поход против Дмитрия Переславского.
– Отца больше нет, – ответил Святослав, – и ты не можешь знать его мысли. Василий Ярославич – законный Великий князь. Мой долг сражаться вместе с ним против всех врагов и проходимцев.
– Дмитрий не проходимец, – не унималась Ксения. – Он никогда не предавал твоего отца и был рядом с ним до последнего вздоха.
– Вот именно, – фыркнул Святослав, – он не уберег моего отца, а может, сам и погубил.
– Да как язык у тебя не отсохнет!? – всплеснула руками Ксения.
– Говорю, что думаю, – огрызнулся Святослав. – А ты, раз не понимаешь, помалкивай. Цветочки вышивай или ступай, детишкам своим сопли утри.
Ксения надулась и ушла в дом. Святослав не удержался, скорчил рожу ей вслед. Молодая, младше его самого, мачеха и раньше раздражала Святослава, а после смерти отца стала особенно невыносимой. Ксения никак не хотела понять, что она больше в Твери не хозяйка. А епископ Семион, как назло, во всех спорах вставал на ее сторону.
Василий Костромской и Святослав Тверской одновременно с разных сторон напали на новгородские пригороды. Василий взял Торжок и посадил там своего наместника. Святослав атаковал Волок Ламский44, Бежичи45 и Вологду.
Дмитрий Переславский в отместку повел новгородское войско на Тверь. Он дошел до Торжка, где засел наместник князя Василия, и приказал сжечь посады.
Новгородцы свой город поджигать отказались. Дмитрий вышел из себя, сказал: «Я вам больше не князь!» и умчался в свой удельный Переславль.
Обиженные на него новгородцы признали своим князем Василия Ярославича. Война закончилась. Святослав вернулся домой.
Спустя три года Святослав Тверской объезжал свои земли. По зимней дороге он уже затемно вернулся из Кашина, промерз до мозга костей и, не снимая кожуха, сел погреться у раскаленной печи.
Ксения возникла на пороге незамедлительно.
– Слыхал? Василий Костромской скончался.
– Кто же теперь Великим князем станет? – задумался Святослав. – Ведь из братьев отца никого в живых не осталось… Значит, старший в роду… Дмитрий Переславский! Черт бы его побрал!
– А ведь я тебя предупреждала, – припомнила Ксения. – Говорила, не надо ссориться с Дмитрием. А ты меня не слушал и дурой называл.
Княгиня развернулась и ушла, покачивая пышными юбками.
– Во я влип! – бормотал Святослав. Его неприязнь к Дмитрию уже переросла в открытую вражду, они уже воевали друг с другом, и Святослав не сомневался, что став Великим князем, Дмитрий все это ему припомнит.
Святослав скинул кожух. Теперь ему было жарко. Он перебрался за стол и потребовал меда. Пил жадно, большими глотками, то и дело поминая черта, пока не уронил голову на стол.
– Мя-у! – заорала кошка, плюхнувшись у него перед носом.
Святослав вздрогнул и поднял голову. Пятилетний брат Мишка визжал от восторга, пытаясь схватить вертлявую кошку за хвост.
– Слушай, Мишка, – сказал ему Святослав, – вот ты вырастешь, станешь служить Дмитрию Переславскому?
– Неа, – беспечно замотал головой малыш.
– Молодец, хороший мальчик, – Святослав потрепал брата по вихрастой голове и впервые за день улыбнулся. Но вредная Ксения и тут все испортила. Налетела с криком: «Не смей ребенка глупостям учить!», схватила в охапку кошку, а Мишку взяла за руку и увела.
На следующую зиму в Твери случился страшный пожар. Сгорели и дома и храмы, только одна церквушка уцелела, да и та обгорела с боков.
Святослав с тоской смотрел в отчет дворецкого46 о доходах и расходах казны и думал, на чем сэкономить, чтобы отгрузить хану дань, отстроить город заново и хоть как-то продержаться до нового урожая.
На пороге появилась Ксения.
– Сгорела церковь, где похоронен твой отец, – заявила она таким тоном, будто сам Святослав ее и поджег.
– Весь город сгорел, – мрачно ответил князь, – мужики уже рубят лес, начнем строить, и до церкви очередь дойдет.
– Опять лес! – топнула ножкой Ксения. – Твери нужен каменный храм. У нас теперь своя епархия, а приличного собора в городе до сих пор нет. Твой отец обещал построить, да не успел. Дай денег, а дальше мы с епископом Семионом как-нибудь сами….
– Ишь, какие вы шустрые! – рассердился Святослав. – Не до того сейчас! В первую очередь стены городские возводить надо, а казна, к твоему сведению, не бездонная.
– Ты князь, тебе решать, – обиженно поджала губы Ксения. – Но учти, что я с тобой больше не разговариваю.
– И, слава Богу, меньше глупостей услышу! – бросил ей вдогонку Святослав. Оставшись один, он еще долго не мог успокоиться. Город остался без укреплений, вместо княжеских хором наскоро срубленная изба, а она хочет спустить все деньги на каменный храм. Да таких храмов на Руси со времен нашествия Батыя не строили. Зачем строить на века, когда не знаешь, что завтра ждет?
Святослав еще долго злился на свою мачеху, слишком молодую, слишком настырную и слишком красивую. Из-за нее, проклятой, он до сих пор ходил холостым. Волей-неволей сравнивал всех девиц с Ксенией Юрьевной. И не одна ей в подметки не годилась.
Прошло пять лет. Дмитрию Переславскому перевалило за тридцать. Он понял, что быть Великим князем совсем непросто. Что не сделаешь – всегда кто-то недоволен. Труднее всего угодить новгородцам.
Вот, например, решил он защитить северные границы. Поставил в новгородской земле свою крепость. Казалось бы, что в этом плохого. Но сыны Святой Софии тут же посчитали, что крепость мешает свободе торговли. Нервирует, видите ли, немецких и шведских купцов.
Новгородцы потребовали снести крепость. Дмитрий уперся. Начались военные действия. Новгородцы дошли до того, что взяли в залог дочерей Великого князя и заперли в Ладожской крепости. Слава Богу, верный друг Довмонт вломился в Ладогу и освободил княжон, правда заодно прихватил с собой местную казну и пограбил город.
Зато девиц Псковский князь честно вернул отцу и тут же попросил руки одной из спасенных. Дмитрий без колебания дал согласие на брак своей дочери Марии с овдовевшим Довмонтом. Он очень рассчитывал на поддержку воинственного Псковского князя, и был рад укрепить их давнюю дружбу родством.
Видя, что Дмитрий по уши завяз в борьбе с новгородцами, его младший брат, Андрей Городецкий, поднял голову и решил замахнуться на Владимирский престол.
Вообще-то у Дмитрия Александровича было два младших брата: Андрей и Даниил.
Андрей был на пять лет моложе Дмитрия. Он получил от отца неплохую вотчину: Городец и Нижний Новгород, а после смерти бездетного дяди Василия Ярославича присоединил к своим владениям еще и Кострому. Городецкий князь был не только богат, но и очень амбициозен. Он вместе с татарами ходил на Кавказ, считал себя великим полководцем и гораздо более достойным правителем, чем старший брат.