Корона на табуретке
Ярослав заглянул в документ и у него глаза на лоб полезли. По этому договору вся дань должна идти в общественную казну, а князю полагаются какие-то «дары». Без согласования с посадником нельзя ни на должность поставить, ни приговор объявить, ни торговый договор с иностранцами заключить. Да вообще ничего нельзя!
«Однако, – подумал Ярослав и почесал затылок, – обложили со всех сторон, будто я не князь, а мальчик на побегушках. Но, если я откажусь, другой ведь согласится. Подпишет, собака, и приберет к рукам богатый торговый город со всеми его пригородами».
– Я согласен, – ответил Ярослав и поставил размашистую подпись под договором.
– Вот и чудесно, – улыбнулся посадник, убирая документ в ларец, – теперь ты наши законы знаешь.
– А вздумаешь нарушить, – без улыбки добавил тысяцкий, – спросим по всей строгости, не посмотрим, что ты Великий князь.
Ярослав уже собирался уезжать из неприветливого Новгорода во Владимир, но заглянул в дом боярина Юрия Михайловича, увидел его дочь Ксению, и никуда не поехал.
Он вдовствовал уже больше десяти лет и за все это время ни разу не думал о женитьбе. Ведь сыновья-наследники у него уже были, а для плотских утех красоток хватало с избытком.
Но тринадцатилетняя Ксюша с ее гордой осанкой, плавной походкой и вздернутым носиком была рождена, чтобы стать Великой княгиней. Не долго думая потерявший голову Ярослав послал сватов к отцу девицы и был вне себя от радости, получив согласие на брак.
Ксюша, узнав о том, что она просватана, запрыгала и закружилась, хлопая в ладоши. Ее ничуть не смущало, что жених на двадцать лет старше. Он казался ей героем волшебной сказки, явившимся в мир, чтоб увести ее за собой. Его знатность и богатство поражали воображение. Его взгляды и речи кружили голову.
Юной красавице не терпелось поделиться новостью с другом. Она вышла в родительский сад и стала прогуливаться вдоль глухого забора, время от времени постукивая по доскам и бросая мелкие камушки через забор. Наконец, одна из досок, державшаяся на одном гвозде, отклонилась, и в образовавшуюся брешь проскользнул соседский Гриша, ровесник Ксении. Они вместе росли и играли с младенчества.
– Представляешь, Гришка, – кинулась к нему Ксения, – ко мне посватался сам Великий князь! Я теперь невеста!
Гриша побледнел и беспомощно заморгал глазами.
– Но мы же… Мы договорились пожениться, когда подрастем…
– Это была детская болтовня.
– Для меня нет.
– Прости, – смутилась Ксюша и опустила глаза.
– Надеюсь, ты будешь счастлива, – пробормотал Григорий, – а я всегда буду рядом с тобой и если что – можешь рассчитывать на меня.
– Я знала, что ты поймешь! – просияла Ксения, чмокнула парня в щеку и убежала к себе, махнув на прощанье косой цвета спелой пшеницы.
Несчастный Гриша в сердцах пнул ногой первый попавшийся пень и пришел к выводу, что нет в жизни счастья.
Ярослав и Ксения обвенчались в соборе Святой Софии. Князь обожал молодую жену и чувствовал себя на вершине блаженства. Он во всем старался ей угодить. Когда Ксения заявила, что не хочет уезжать из родного города, что ей станет тоскливо без матери с отцом, Ярослав тут же согласился с ней и перебрался в Новгород на постоянное жительство.
Своего старшего сына, Святослава, он посадил княжить в Псков, а Михаилу поручил Тверь.
Сам же Ярослав с молодой женой поселился на южной окраине Новгорода в двух верстах от детинца30 напротив Юрьева монастыря31. Место было прекрасное. Княжеские хоромы стояли на холме, со всех сторон окруженном водой. Ксюша была в полном восторге от потрясающих видов на озеро Ильмень и исток Волхова, а Ярослав чувствовал себя спокойней, зная что естественные преграды в случае чего предотвратят внезапное нападение.
В это время в Литве началась заварушка, и многочисленные литовские бояре хлынули в Псков и Новгород. Новгородцы ворчали: понаехали тут, дескать, язычники. Но Ярослав пресек подобные настроения на корню и обещал наказывать тех, кто будет обижать приезжих.
В числе беженцев оказался Витебский князь Константин, знакомый Ярославу по дерптскому походу. Он прибыл в Новгород с большой свитой и в первый же день заглянул в терем Великого князя.
– Как твой отец? Он остался в Литве? – спросил Ярослав, встречая Константина в своем доме у истока Волхова.
– Увы, – ответил Константин. – Отец погиб. Мне чудом удалось бежать от наших врагов.
Князья сидели за столом и пили мед, поминая погибшего Товтивила.
– Расскажи, – попросил Ярослав, – что там все же стряслось у вас в Литве? Такие слухи ходят…
– Еще бы, – хмыкнул Константин. – История жуткая. Я бы не поверил, но многое видел собственными глазами, а остальное знаю из первых рук.
– Так из-за чего сыр-бор-то?
– У нашего Великого князя Миндовга умерла жена. Так он силой забрал к себе в дом сестру покойной и сделал своей женой. Каково?
– И из-за этого война? – удивился Ярослав.
– Слушай дальше, – сказал ему Константин. – Беда в том, что у этой сестры уже был муж, князь Довмонт. И он не из тех, у кого можно безнаказанно уводить жену. Довмонт явился во дворец Миндовга и всех убил. И самого Миндовга и двух его сыновей. Литовский трон опустел, а желающих занять его нашлось немало. Вот тут-то все и началось. Кровь полилась рекой. Мой отец убит, а я теперь здесь.
– Однако, – протянул Ярослав, – нравы у вас в Литве дикие. У нас на Руси из-за бабы войну не начинают.
– Смотря какая баба, – философски заметил Константин.
Ярослав вспомнил свою Ксюшу и согласился.
Ярослав проснулся среди ночи от звука голосов. Желая дать нагоняй спальнику, в одной сорочке высунулся из опочивальни.
Спальник, оставив зажженную свечу на стольце у двери, спорил на лестнице с кем-то невидимым в темноте.
– Я не позволю князя беспокоить, – шипел спальник.
– Мое дело срочное! – возражал полуночник.
Ярослав узнал голос своего старшего сына.
– Все в порядке, – сказал он спальнику. – Пропусти. Я уже не сплю.
Святослав поднялся по ступеням.
– Что случилось? – строго спросил его Ярослав. – Неужели нельзя подождать до утра?
– Прогнали меня, отец! – воскликнул семнадцатилетний Святослав. – Не хотят псковитяне видеть меня своим князем. А все из-за проклятого литвина Довмонта. Говорят он опытный, а я еще слишком молод. Вот его и поставили на княжение. А меня, как паршивую собаку…
Даже в слабом свете свечи было видно, что глаза Святослава блестят, а губы дрожат от обиды.
– Черт побери, – выругался Ярослав. – Не имеют они права менять князя без моего ведома и согласия. Да и кто такой этот Довмонт? Проходимец, язычник, вообще не из Рюриковичей. И я еще защищал этих литовских беженцев, просил не обижать. Вот и делай после этого людям добро.
– А мне что теперь делать? – спросил Святослав.
– Сейчас ступай в поварню и перекуси, – велел ему отец. – От ужина пироги с зайчатиной должны были остаться. А потом выспись, как следует. Я распоряжусь, чтобы тебе постелили. Завтра, как встанешь, гони во Владимир. Приведи оттуда полки. Пойдем на Псков и прогоним прохвоста.
Ярослав ворвался в судебную палату. Разогнал пришедших за правосудием новгородцев и объявил посаднику:
– Я иду на Псков. Собирай войско.
– Ты, Ярослав Ярославич, видно белены объелся, – ответил ему Михаил Федорович, а тысяцкий Кондрат, сидевший рядом с ним, с кривой ухмылкой спросил:
– С какой радости нам воевать со Псковом?
– С такой, что там литовский князь престол захватил! – воскликнул Ярослав.
– Жители Пскова, – заявил Михаил Федорович, – имеют полное право приглашать князя по своему усмотрению. По нашим законам это именно так.
– Пусть приглашают, – уступил Ярослав, – но не из литовских же язычников.
– Довмонт принял православие, – не сдавался посадник, – и готов защищать Псков от всякого врага. Ничего другого от князя не требуется.
– Но он же не Рюрикович! – воскликнул Ярослав, все больше раздражаясь на бестолковых новгородцев.
– А был ли вообще этот ваш Рюрик? – усмехнулся Кондрат.
– Да как ты… – начал Ярослав, но от негодования потерял дар речи.
Посадник переглянулся с тысяцким и вынес вердикт:
– У Святой Софии32 нет причины воевать со Псковом. Мы признаем князя Довмонта и это наше окончательное решение.
– Ну и сидите тут со своим Довмонтом! – выкрикнул взбешенный Ярослав. – А моей ноги в Новгороде больше не будет!
Красный от ярости, князь выбежал из судебной палаты, вскочил на коня и рванул в свой загородный дом. Поднял дружину и, не дав Ксюше как следует собраться и попрощаться с родителями, отбыл в Тверь.
Всю дорогу Ярослав был мрачен и ругался, на чем свет стоит. Таким мужа Ксения еще не видела.
Придя в себя, Ярослав велел Святославу оставаться во Владимире, а в Новгород послал вместо себя племянника Юрия, старшего сына покойного Андрея Суздальского.
Между тем смута в Литве не затихала. Из Полоцка33 в Тверь прибыл епископ Симеон. Владыка был родственником Товтивила и наставником его сына Константина Витебского. После гибели Товтивила и бегства Константина оставаться в Полоцке ему стало небезопасно, и епископ отправился в Тверь, принадлежащую той же епархии.
Епископ Симеон служил свою первую в Твери литургию. В маленькую деревянную часовню Козьмы и Дамиана народу набилось столько, что не продохнуть. Беременная княгиня Ксения почувствовала, как тошнота подкатывает к горлу и подумала: «Да, это не Святая София…», но тут же отругала себя за такие мысли. Тверь – вотчина ее мужа, и даже если здесь не так богато и красиво, как в Новгороде, она обязана полюбить этот город.
Ярослав заметил, как побледнела его жена, наклонился к ней и шепнул:
– Тебе, голубка моя, надо на свежий воздух. Иди, а я помолюсь за нас обоих.
Ксения согласно кивнула, вышла на площадь перед храмом и сделала несколько глубоких вдохов. Придя в себя, огляделась и не поверила своим глазам. Прямо перед ней в перепачканной дорожной пылью одежде стоял ее новгородский сосед.
– Гриша? Ты? Откуда ты здесь? – удивилась Ксения.
– Я обещал всегда быть рядом с тобой, – ответил Григорий, – а я слов на ветер не бросаю.
Ярослав вышел из церкви, поискал глазами жену и с удивлением заметил, что княгиня беседует с незнакомцем. Нахал при виде князя сразу шмыгнул в кусты, а Ксения подошла к мужу, как ни в чем не бывало. Ярослав жену расспрашивать не стал, проводил домой, а потом приказал своим слугам:
– Тут парень околачивается не местный. Долговязый, безусый, в зеленом кафтане. Как увидите – хватайте и сразу ко мне.
Очень скоро стража втолкнула новгородца в сени, где он оказался лицом к лицу с разъяренным князем.
– Ты чего ж, охальник, мою жену преследуешь? – рявкнул Ярослав.
– Неправда, князь. Я Ксению Юрьевну очень уважаю.
– Так уважаешь, что за ней из Новгорода притащился?! Я ведь вспомнил, где твою рожу видел.
– Вовсе нет, – заюлил Григорий. – Я в Тверь для пострига приехал. Монахом стать хочу, и никаких других желаний не испытываю.
– И в какой же ты монастырь собрался? – недоверчиво прищурился Ярослав.
Гришка понял, что влип. Он ничего не знал про местные монастыри. Но врать, так врать и он ляпнул:
– Хочу новый монастырь в Твери основать.
– Предположим, я тебе поверил, – Ярослав подошел к узкому волоковому оконцу и показал пальцем на дикое заволжье. – Там строй монастырь, где Тверца впадает в Волгу, где нынче лес да бурьян. А на этом берегу чтобы духу твоего не было. Еще раз увижу – сгною.
– Твоя воля, князь, – пробормотал Григорий.
– Пошел вон отсюда! – прикрикнул на него Ярослав.
Подгоняемый стражей, Гриша кубарем скатился с крыльца, радуясь, что легко отделался, и чуть не сбил с ног епископа Симеона.
– Куда торопишься, сын мой? – спросил епископ.
– Благослови, владыка, – ответил Григорий и неожиданно для себя добавил:
– Хочу основать монастырь на другой стороне реки.
– Что ж, дело ты затеял благое, – ответил Симеон. – Приходи ко мне в любое время, чем сумею, помогу. И да благословит тебя Бог.
Епископ осенил отрока крестом и прошел во дворец, чтобы обсудить с князем свою идею создания в Твери самостоятельной епархии.
Гришка вышел из Волжских ворот и остановился, чтобы перевести дух. Потер помятые бока, поправил съехавшую на затылок шапку. Смотрел на заросший бурьяном левый берег Волги и думал: «А может, и правда, основать монастырь34? Все едино, мне жизнь в миру без Ксюши не мила».
Семион долго беседовал с Тверским князем. Рассказывал об ужасах литовской резни и своем бегстве из охваченного междоусобицей Полоцка.
После его ухода Ярослав задумался:
«Полоцкий князь убит, епископ и многие бояре в бегах. Сейчас самое время взять Полоцк под свою защиту».
Ярослав так загорелся этой идеей, что велел посаженному им в Новгороде племяннику Юрию с новгородским войском идти на Полоцк.
Князь Юрий честно пытался выполнить приказ. Но своенравные новгородцы ему заявили, что претензий к Полоцку не имеют, а уж если идти войной, то на датскую Колывань35, потому как обнаглевшие датчане грабят суда в заливе и притесняют новгородских купцов.
Юрий пытался втолковать строптивым сынам Святой Софии, что выполняет приказ Великого князя, а взять Колывань не так-то просто. Слушать его не стали. А когда вскоре в городе вспыхнул сильный пожар, обвинили в бездействии и выгнали вон.
1268-69 годы. Кресты Тевтонского Ордена
Вече долго шумело, перебирая имена князей, которых стоит пригласить в Новгород. Когда многие уже охрипли, и солнце стало клониться к закату, посадник Михаил Федорович выкрикнул имя Дмитрия Переславского.
– Мы его за малолетство прогнали, а теперь ему семнадцать.
– Он и в малолетство на немцев ходил, – напомнил тысяцкий Кондрат. – Пусть теперь нас ведет на датчан.
– Дмитрия хотим! – заорали во весь голос новгородцы. – Бей датчан! Даешь Колывань!
Молодой князь Дмитрий Переславский с восторгом принял предложение новгородцев и стал готовиться к походу на датчан. Он был в том же возрасте, в каком его отец громил шведов на Неве, и мечтал превзойти подвиги своего знаменитого родителя.
Дмитрий прибыл в Новгород вместе с Переславскими полками и отправил гонца в Псков. Довмонт, готовый ринуться в бой по любому поводу и без повода, откликнулся сразу. Но Дмитрий понимал, что этого мало. Он хотел достичь численного перевеса над врагом и обратился за помощью к Великому князю.
Ярослав с готовностью поддержал племянника. Он приказал сыну Святославу вести к Новгороду Владимирские полки, а Михаила поставил во главе Тверского войска.
Новгородские бояре и руководители ополчения шумели, то все вместе, то по одному. Рядом с князем Дмитрием Переславским сидели посадник Михаил Федорович и тысяцкий Кондрат, чуть поодаль – Святослав и Михаил Ярославичи. Шло бурное обсуждение предстоящего похода.
– Тише! – в очередной раз крикнул Дмитрий. – Пусть говорит только Макар, – и князь ткнул пальцем в жилистого чернобородого мастера, уже вставшего со скамьи.
Макар откашлялся в кулак и стал рассказывать о том, как идет работа над изготовлением стенобитных орудий.
– Мои пороки36 хитро придуманы, – с гордостью говорил мастер. – Ни у кого таких нет. Скоро, князь, своими глазами увидишь.
– Что значит «скоро»? – рассердился Дмитрий. – Мне твои орудия нужны сейчас. Пока морозы стоят и земля твердая. А в оттепель ты сам иди со своими пороками в чухонское болото.
– Сделаем, успеем, – заверил мастер. – Зато датские крепости будем, как орешки, щелкать.
– Ну, смотри у меня! – погрозил пальцем Дмитрий и хотел еще что-то добавить, но ему помешал шум, доносившийся из сеней. Послышались обрывки иноземной речи.
– Немецкий посол Шиворд принять его просит, – доложил привратник.
– В шею гони! – замахал руками Дмитрий.
Но Шиворд был уже здесь. Бесцеремонно оттолкнув привратника, он устремился к князю. Еще трое немцев семенили за ним.
– Доннерветтер! – орал посол. – Как вы смеете нарушать наши договоренности?!
– Какие договоренности? – опешил Дмитрий.
– Ты был юнгер, но с тобой был другой князь… Йарослафф! Он подписал пакт о свободе торговли! И ты подписал! – Шиворд ткнул пальцев в посадника.
– Да, это так, – подтвердил Михаил Федорович, – мы подписали докончанье и строго его соблюдаем.
– Ха-ха-ха! А то я не знаю! – кипятился посол. – Вы стянули все свои войска в Новгород. Сделали новые машины для битья стен. Вы обещали мир, а сами готовитесь к войне!
– Мы свое слово держим, – возразил посадник. – Все свои обязательства перед Ригой и Орденом выполняем. Другое дело – датчане. Они обидели наших купцов и за это ответят. Если вы дадите слово, что не поддержите Колывань, то можете спать спокойно.
Шиворд вопросительно взглянул на своих товарищей. Немцы сбились в кучку и посовещались. Шиворд огласил общее решение:
– Мы не вступимся за датчан, а вы обещайте не идти на наши земли.
– Обещаем, и крест на этом целуем, – торжественно произнес Дмитрий, целуя нательный крест. – А вы целуйте свой латинский крест на том, что останетесь в стороне и против нас сражаться не станете.
– Если вам так угодно, битте, – пожал плечами Шиворд и поднес к губам массивный золотой крест, что красовался у него на груди.
В конце января тридцатитысячное русское войско перешло границу датских владений и на семнадцатый день февраля продолжило путь по льду реки Кеголе37.
Святослав и Михаил ехали бок о бок. Они только что отбили атаку небольшого отряда датчан, но теперь все было спокойно, ни одна ветка не шевелилась в засыпанном снегом лесу, кони ступали шагом, а братья вели неторопливый разговор.
– Ты заметил, как Дмитрий спелся с Довмонтом? – спросил Святослав у брата. – Они теперь не разлей вода.
– У Довмонта есть чему поучиться, – заметил Михаил.
Святослав фыркнул, но промолчал. Он не мог простить Довмонту свое изгнание из Пскова.
Солнце скрылось за верхушками сосен, и сразу стало холоднее. Святослав и Михаил догнали ехавших впереди Дмитрия с Довмонтом.
– Не пора ли нам разбить лагерь? – спросил Михаил.
– Потерпите немного, – ответил Довмонт. – Я знаю эти места. Впереди большое поле. От него семь верст до Раковора38. Там лучше всего разбить лагерь.
– Прекрасно, – тут же согласился Дмитрий. – Переночуем, а поутру пойдем на приступ.
Дмитрий и Довмонт уехали вперед, увлеченно обсуждая план штурма крепости.
– А что я говорил, – шепнул Святослав брату. – Митька своему литовскому дружку в рот смотрит.
– Да наплевать, – ответил Михаил. – У нас завтра тяжелый день. Предстоит серьезная битва. А ты о какой-то ерунде переживаешь.
За несколько часов до рассвета русский лагерь на берегу реки Кеголе пришел в движение. Ратники строились в походную колонну, мастер Макар и его помощники проверяли камнеметные машины, Дмитрий последний раз проговаривал с князьями план штурма крепости. В скорой победе не сомневался никто.
Первые лучи солнца осветили окрестности.
– Боже правый! – воскликнул тысяцкий Кондрат и показал на другой берег замерзшей реки. Все глаза устремились в одном направлении. Зрелище было не для слабонервных.
Тысячи поднятых копий стояли, как лес, заслоняя восходящее солнце. На знаменах, щитах и плащах чернели кресты Тевтонского ордена.
– Эти еще откуда? – обомлел Михаил, вглядываясь в ряды рыцарей.
– Кто наврал, что немцев не будет? – возмутился Святослав и покосился на главнокомандующего.
– А ведь клялись не вмешиваться, сволочи, – с досадой сплюнул Дмитрий.
– Немцу верить – себя не уважать, – бросил бывалый Довмонт.
– Мы должны принять бой, – сказал посадник Михаил Федорович и все согласились с ним.
Дмитрий нашел подходящую палку и принялся чертить на снегу.
– Строимся в одну линию тремя отрядами. В центре – Кондрат с новгородской пехотой, слева – Михаил со своей легкой тверской конницей. Справа – я, Довмонт и Святослав с тяжелыми конными полками. Мы будем в засаде и выступим в решающий момент. Если возражений нет, то – все по своим местам и да поможет нам Бог!
Михаил с тверским отрядом занял позицию по левую сторону поля.
Из-за реки приближались ливонцы. Они шли странным строем, который Михаил про себя окрестил «свиньей».
В голове «свиньи» на мощных конях ехали тяжеловооруженные рыцари. В первом ряду – пять человек, во втором – семь, а затем все больше и больше. Фланги «свиньи» защищали датчане, в середине шли пешие местные ополченцы.
– От одного вида с ума сойдешь, – подумал Михаил и приготовился к атаке.
«Свинья», разгоняясь, спустилась с пригорка и со всей дури врезалась острой головой в ряды новгородцев. Русские пехотинцы сразу потеряли строй, но не отступили. Ряды рыцарей тоже смешались.
– Пора, – решил Михаил и махнул рукой. По его сигналу тверская конница бросилась вперед и схлестнулась с датчанами. «Свинья» начала рассыпаться. Тверитяне прорвались в ее середину и крушили чудских пехотинцев. С этими было разделаться гораздо проще.
Но тут Михаил боковым зрением увидел, как откуда-то сзади выскочил резервный ливонский отряд. Новгородцы оказались окружены со всех сторон. Было ясно, что им не устоять.
Михаил развернул свои полки, пытаясь прийти на помощь новгородцам, но оказался лицом к лицу с тевтонами. Рыцари дрались, как черти. Меч Михаила то и дело отскакивал от крепкой брони, а если удавалось одолеть противника, тут же на его месте вырастал новый.
Бой длился, казалось, вечность. Уже зимнее солнце стало клониться к закату. Михаил сменил коня и, не переставая махать мечом, лихорадочно думал:
– Где же этот чертов Довмонт?! Где Дмитрий? Уснули они что ли?!
И вот, наконец, по команде Дмитрия Переславского тяжелые конные дружины с криком «Ура!» выскочили из засады и смяли растерявшегося неприятеля. К концу дня немцы скрылись за рекой. Михаил опустил меч и вытер пот со лба.
Разгоряченный битвой Дмитрий остановился на берегу реки Кеголе. Ему казалось, что до полной победы остался всего один рывок. Он поднял меч высоко над головой, крикнул: «За мной!» и пришпорил коня. Оставив на залитом кровью снегу убитых и раненых, уцелевшие русские воины пустились в погоню.
Они гнали и гнали лошадей, преследуя неприятеля, пока солнце не скрылось за лесом. Сгустились сумерки, и немцы внезапно остановились.
– Налетим и добьем, – предложил охваченный азартом Довмонт.
– В темноте драться сложно, – возразил Дмитрий. – К тому же пора передохнуть и позаботиться о раненых.
– А если ливонцы к утру получат подкрепление?
– Будем надеяться, что этого не произойдет, – принял решение Дмитрий и отдал приказ возвращаться к обозам.
Всю ночь молодой полководец провел без сна. Эйфория, охватившая его при виде бегства тевтонов, прошла. Наступило осознание страшной реальности.
Потери были огромны. Тысячи убитых и раненых. Посадник Михаил Федорович убит. Тысяцкий Кондрат пропал без вести. А если немцы действительно получат подмогу и со свежими силами пойдут на потрепанную русскую рать?
Дмитрий поднял голову. В палатку вошел Довмонт.
– Что? Немцы? Наступают? – вскочил Дмитрий.
– Ушли, сволочи, – ответил Довмонт.
– Точно?
– Совершенно точно. Своими глазами видел, как с восходом солнца они снимали лагерь и уходили прочь.
– Слава тебе, Господи, – перекрестился Дмитрий, вышел из палатки и объявил о завершении похода.
– Значит, мы не идем на Раковор? – разочаровано спросил Михаил.
– Мы потеряли почти пять тысяч человек, – мрачно произнес Дмитрий. – Вдобавок все наши осадные орудия сломаны, а мастер Макар убит. Без Макара пороки не починить, а без них нам крепость не взять. Но мы сражались не зря. Поле битвы осталось за нами. Немцы и датчане надолго запомнят свое поражение.
– Вы как хотите, – заявил Довмонт, – а я без добычи не уйду. Зря, что ли, кровь проливали? Неужели с пустыми руками домой возвращаться?
Довмонт свистнул свою дружину и отправился вглубь чудской земли в поисках богатых селений.
Дмитрий с нескрываемым восхищением смотрел ему вслед.
– Да он просто разбойник с большой дороги! – не выдержал Святослав.
Дмитрий резко обернулся:
– А ты кто такой, чтобы его осуждать?!
– Не ссорьтесь, ребята, – примирительно сказал Михаил. – Довмонт – человек непростой, но вы же видели, как бежали от него тевтоны.
Спустя год князь Дмитрий Переславский, архиепископ Далмат и посадник Павша Онаньинич, сменивший убитого при Раковоре Михаила Федоровича, сидели напротив разъяренного Великого князя, неожиданно прибывшего в Новгород.
– Я просил вас поддержать меня против Довмонта, – гневно отчитывал новгородцев Ярослав. – Вы мне отказали. И что теперь? Сумасбродный литвин повадился грабить земли Ордена. Он разозлил Магистра. Из-за него крестоносцы уже сожгли Изборск, осадили Псков и могут запросто дойти до Новгорода. Вы просите меня о помощи. Но если бы князем в Пскове до сих пор был мой сын Святослав, ничего бы подобного не случилось.