Ярмарка

– А сейчас что?

– Политикой занимался.

Мы с ним оба поглядели на бритые лбы друг друга.

– Правый, что ли? Скин? Ты скин, да?

– Был им.

– Так. – Он потер пальцами подбородок, уже начавший щетиниться. – Свой, значит. С опытом пацан.

– Что значит «свой»? Что значит «с опытом»?

– Тихо. Спо-кой-но! – крикнул он. – Я командую парадом, понял?!

Из-за соседнего столика крикнули:

– Эй, пацаны! Хорош орать!

Он наклонил ко мне голую свою кеглю и тихо, очень отчетливо сказал:

– Я вербую тебя, понял?

– Куда? – спросил я. И выковырял ногтем сопливую невкусную слизь из серой ракушки.

– К нам, – коротко выдохнул он.

– А что вы-то делаете?! – теперь уже я крикнул.

– Ребя, ну хорош орать! – недуром заорали из-за соседнего столика.

– Революцию, – очень тихо, будто девушке на ухо, сказал он.

Мы взяли еще по сто.

И еще закуски.

Мясное ассорти.

«С бабками чувак», – подумал я о нем уважительно.

Все больше разогревалось, грелось изнутри.

– Пойдешь с нами?

Я уже тепло, влюбленно глядел на его бритый лоб, на бешеный блеск изумрудных, хрустальных глаз.

– Считай, я с вами. Программа?

– У нас одна программа. Режим свалить. Причем грамотно свалить. Четко. Режим этот волчий. И нас всех делают волками, ты понял, да?!

– Ну, свалим! И дальше что?! Дальше – как дирижировать будешь?!

– А это уже не твоя забота, Петр. Думаешь, у нас в России голов нет?

Я представил себе головы: много голов, рогатый скот, и идет на бойню.

– А мы с тобой, что, не головы, пацан?!

– И я про то же!

Мясо с тарелки исчезло мгновенно. Время текло, и мы проголодались. Молодые жадные желудки просили горячего.

– У вас горячее что-нибудь есть? – предельно вежливо спросил Степан Косую Челку. Косая Челка завертела попой под короткой юбкой.

– Обязательно! Соляночка, супчик грибной…

– Во-во! Давай, тащи супчик грибной.

Косая Челка записала себе быстро в записную книжку корявый иероглиф про супчик и убежала.

Принесли супчик.

Потом принесли второе, дымящееся, сочное, мясное что-то, я не помню уже.

Мы уже стукались над столом голыми лбами, больно, крепко, уже цапали друг друга пьяными лапами за черные кожаные плечи. Он тоже в куртке за столом сидел, не снял, как и я.

Нам было жарко, но мы нашей чертовой кожи нарочно не снимали.

– Ты-ы-ы-ы… Давай так решим… – так он мне плел, и глаза блестели. – Наш гауляйтер – классный парень, гауляйтер по всей нашей области, Игорек Шаталов. Он тебя всему научит! У нас – четкая иерархия. План четкий. Ты понял, план!

– Все идет по пла-ну, – пел я песню покойного Егора Летова, – все идет по пла-а-ану-у-у-у…

– Ты, тихо! Главное, чтоб ты понял: все тихо, нигде о нас на перекрестках не орать, если заловят – все отрицать!.. все, ты понял, все… Когда акция – все роли будут распределены, и тут надо все делать четко и быстро! В нашем деле важная хорошая реакция… и быстрота, да, быстрота-а-а-а… как на дорогах…

– Эй! – сказал я, глупо улыбаясь. – А че вы сделали такого, в последнее время, ну, важного? Ну, серьезного? А?

– Мы? – Его улыбка отразила мою. Лысое, пьяное, веселое зеркало. – Мы? Заставили губернатора освободить трех политзаключенных. Наших. Заставили! – Он сжал над столом кулак. Будто орех в кулаке крошил. – Вот так! Ты понял! Заставили!

Косая Челка неслышно подошла, наклонилась и зашептала что-то ему на ухо. Он сжал ее хрупкое запястье в своей лапище, поцеловал ей ручку, потом повыше запястья, в сгиб локтя. Она засмеялась от щекотки.

– Хорошо. Не будем.

Официантка ушла.

Он наклонился ко мне через весь стол.

Скатерть поползла вниз, и вниз поползли все пустые тарелки, все панцири дохлых ракушек, все стаканы и вазочки.