Морок безумия. Следствие ведёт Рязанцева

Глава первая

Первый утренний стакан воды и… откуда-то берётся лёгкость бытия. И странная, немного глупая улыбка окружающим, которая появляется неоткуда, а судя по всему, всё из того же стакана воды, пока ты, косолапая и неуклюжая, пытаешься протиснуться к вагону метро. И этот вкусный момент, когда в кабинете ты замечаешь засохший на окне «декабрист» тоже оттуда, из стакана, и даже сердитый окрик в спину:

– Рязанцева!

Недовольный голос Орешкина вызывает всплеск почти детской радости.

– Явилась? Зайди ко мне!

Она смотрит на начальника с обожанием, а когда он ужесточает интонации и выдаёт громовой раскат: «Немедленно!», она готова броситься на него с объятиями. И только разворот квадратной спины, удерживает её от восторженного поступка. Улыбнувшись, она кивает, сбрасывает полушубок на стул и плетётся вслед за начальником на второй этаж, где исчезает за обитой дерматином дверью.

Орешкин погружается в кресло, медленно, как «Титаник» в воды океана.

– Ну что, отдохнула? – Хмурится.

– Ага. – Взмах рыжей головой прогоняет облачное состояние, возбуждённое не столько стаканом воды натощак, сколько началом трудовой недели.

– Тогда за дело. – Орешкин отодвинул ящик стола, вынул пузырёк «Кардиомагнила», потряс, проверяя наличие содержимого, и положил перед собой.

– Я готова, – улыбнулась Рязанцева, выдвигая стул из-под длинного стола. – Очень хочется что-нибудь порасследовать.

– Порасследовать? – пробурчал Орешкин, не отрывая взгляд от пузырька. – Будет тебе «порасследовать». Поедешь в Дубну. Там в психбольнице три трупа.

– Ого! – Лена вскинула дугообразные брови и присела на краешек стула.

– Вот именно!

– А кто кого убил? Пациенты врачей или наоборот? – весёлое возбуждение не отступало.

– Никто никого не убивал. У всех троих инфаркт, – Орешкин пододвинул пузырёк «Кардиомагнила» поближе к себе.

– Пф-ф… – Лена откинулась на спинку. – Вы серьёзно? Владимир Михайлович!..

– А по-твоему инфаркт – это не серьёзно? – Орешкин тяжело задышал.

Зная щепетильное отношение начальника к своему заболеванию, Лена поспешила исправить положение.

– Я не то хотела сказать. Инфаркт, конечно, дело серьёзное. Но что расследовать, если они все умерли от инфаркта?

– А вот поезжай и узнай «что». А то ишь! Расслабилась. Сказал езжай, значит, езжай. И нечего тут…

Лицо Орешкина стало покрываться красными пятнами. Испугавшись, как бы с начальником самим не случился инфаркт, Лена, потупив взгляд, кивнула.

– Ну хорошо, если вы настаиваете…

– Настаивают, Рязанцева, самогон, а я тебя отправляю в этот богом забытый уголок, чтоб ты со своим въедливым умом разобралась как это у троих человек, два из которых душевнобольные, а один врач, между прочим, одновременно мог случиться инфаркт. Что вызвало или спровоцировало их смерть? Поняла меня?

– Поняла, – Лена вздохнула. Как ни крути, но у Орешкина была хоть и косвенная, но личная заинтересованность в этом деле. Его собственное сердце работало с перебоями и вызывало беспокойство, как у врачей, так и у него самого. Но и ей тоже подобный массовый инфаркт показался подозрительным.

– Ну раз поняла, то иди, оформляй командировочные.

– Владимир Михайлович, командировочные-то зачем?

– Значит так, Рязанцева, не хочешь, не оформляй, езжай за свой счёт, но одним днём там не обойдёшься. Дело в том, что в дурдоме этом осенью двое психов изнасиловали и убили медсестру.

– Ого!

– Вот тебе и «ого». Психов тех изловили, дело закрыли. А теперь, видишь ли, снова там ЧП. Так что не всё-так гладко. Что-то странное там творится, подозрительно странное. Был звонок сверху, у кого-то из вышестоящих в дурдоме этом то ли мать, то ли тёща, то ли ещё кто, я не понял, вот и спустили это дело нам. Так что будет тебе, как ты выражаешься, что порасследовать. Езжай, только Дубна не московская, а тульская, не перепутай, поселишься в местной гостинице.

– Там есть гостиница?

– Ну что-то там есть, не «Англитер», конечно… – Орешкин развёл руками, – но что-то есть… Может быть, даже без тараканов, хотя вряд ли. Мы уже звонили, предупредили. Тебя завтра ждут.

Глава вторая

Сплошные сумерки. И тишина такая, что оглохнуть можно. Она не любила тишину и сумерки тоже. Весь этот туман, как в песне, похож на обман. Она сидела у стены на своём небольшом дорожном чемодане, прямая и угловатая, с узкими покатыми плечами. За последние два месяца она сильно похудела. Физические и душевные страдания действовали лучше всяких диет. Бледное, слегка вытянутое лицо, казалось безжизненным на фоне оранжевой, с тёмно-серыми вставками на спине и внутренней стороне рукавов, зимней куртки, купленной впопыхах на рынке. Несмотря на тщательную обработку отпаривателем, куртка хранила складки и заломы вакуумной упаковки.

Конечно же, она перепутала и, проспав три часа в электричке, вышла на конечной станции Дубны московской. Ещё час ушёл на то, чтобы разобраться в путанице, потом три часа на то, чтоб вернуться на той же электричке назад в Москву, перебраться с железнодорожного вокзала на автостанцию, оттуда автобусом до Тулы, и уже потом на такси до Дубны нужной. Рассчитывала добраться утренними сумерками, а получилось аккурат к вечерним. Туманный полог уже накрыл озеро и усадьбу промышленника Мосолова – место отдыха заезжих туристов.

Она приехала час назад, но так называемая гостиница была заперта. Лена ожидала увидеть что-то вроде дома колхозника, но дом Мосолова оказался довольно приличным музейным комплексом: двухэтажным особняком с белыми колоннами и заснеженным сквером. Вход в старинный особняк, тёмный и пустой, закрывала красивая кованная дверь.

– Ох-хо-хо… – Из сгустка серого тумана показалась пухленькая женщина неопределённого возраста. – Мы вас с утра ждали-ждали… Потом решили, что всё, уже не приедете…

Женщина похлопала по карманам телогрейки и, вынув из кармана ключи, открыла входную дверь.

– Соня. – Женщина повернулась. Круглые, и большие, с мелкими лучиками морщинок глаза были серьёзны. – Соня Уткина. Я тут и администратор, и уборщица, и музейный работник.

– А я Лена. Лена Рязанцева. Следователь из Москвы.

– Да, нам звонили, предупредили. – Соня посторонилась и красиво изогнула руки. – Проходите.

Внутри дома пахло, как в любом другом старом доме, хотя было заметно, что ремонт здесь проводился не так давно: побелка не серая, плитка на полу не затёртая, а чёрная кованная лестница блестит чистотой.

– На первом этаже у нас хозблок и музей, – Соня указала на дверь справа. – Сейчас уже поздно, а завтра днём можете посетить. Для постояльцев вход бесплатный.

– Я могу и заплатить, только, боюсь, завтра днём у меня совсем не будет на это времени, я и так уже потеряла один день. Да и потом… – Лена пробежала глазами широкую чугунную, в два пролёта лестницу, ведущую на второй этаж.

Чемодан на колёсиках, а старинные чугунные ступеньки не оборудованы пандусом. Придётся тащить. А ведь она хотела взять сумку, но Вадим настоял на чемодане.

***

– Зачем чемодан, у меня вещей чуть-чуть?

– Так и чемодан небольшой, зато на колёсиках, а сумку тащить придётся, у тебя и без того сколиоз, сама говорила.

– Какой сколиоз? Всего лишь небольшое искривление, немного выпирает лопатка. Просто в школе криво за партой сидела.

– Просто в школу тяжёлый портфель носила в одной руке.

Вадим перевалил вещи из сумки в чемодан и принялся их укладывать.

– И вещи в чемодане не помнутся, если, конечно, их уложить аккуратно, а не впихивать, как в сумку, комком.

Упрёк был справедливым, и это разозлило.

– Чему там мяться, из одежды две футболки и легинсы, остальное на мне. – Лена недовольно покосилась на Вадима, который складывал футболку, как рубашку, аккуратным квадратом. – Трусы с лифчиками тоже конвертом сложишь?

– Лучше бы спасибо сказала? – Вадим уткнул пакет с бельём в угол чемодана. – Для тебя же стараюсь.

– Ты отстал от жизни, никто уже так одежду в чемодан не складывает?

– Как так?

– По старорежимному.

– Да ну? – Вадим посмотрел на неё со снисходительной усмешкой. – Комком, конечно, куда как современнее и не так энергозатратно.

– Зря смеёшься, каждую вещь надо сворачивать в рулон и плотно класть друг к другу, так больше вмещается.

– Так тебе же больше не надо, сама говоришь: две футболки и легинсы.

– Вот именно. – Лена нахмурилась. – Чемодан тяжелее, чем его содержимое. В пустом чемодане вещи будут болтаться, и от твоего порядка ничего не останется.

Вадим посмотрел на открытую дверцу шкафа.

– Возьми ещё свитер. – Дёрнув за рукав, он вытянул из шкафа свитер. – Это же твой любимый. Чего-то ты его совсем забросила, а раньше только в нём и ходила?

– Не хочу, засунь обратно.