Давши слово…

Глава 1

Две вороны клевали во дворе голубя. Видно, тот был болен, потому что не улетел, а заметался, тяжело ковыляя и переваливаясь с боку на бок. Потом попытался укрыться в узком проёме между мусорными баками, но не поместился туда полностью – лишь воткнул голову и теперь, бессильно распластав крылья, слабо трепыхался под ударами безжалостных клювов, рвавшими его, ещё живого, на части. Вороны дёргали головами, отпихивали друг друга и подскакивали на месте в нетерпении ухватить кусок тёплой голубиной плоти.

Городских голубей Алик не любил, считал их распространителями заразы, способными только выпрашивать подачки и гадить на головы прохожим. Их бесчисленное множество слеталось к горам раскрошенного хлеба, которые пожилая сердобольная санитарка каждый день вываливала около баков госпитальной мусорки. Но стоило появиться воронам – и прочие птицы уступали место хищницам. Даже когда тех потянуло на свежатинку, ни один голубь не бросился на защиту. Жалкие никчёмные трусы. Разбойниц-то всего две, а голубей – не сосчитать. Но ворону попробуй задень – мигом ответку схлопочешь! В горах Алик однажды видел, как сокол сбил одну в полёте, и вдруг со всех сторон на её крик налетели серобокие подруги и давай прямо в небе охотника клевать. Пришлось побитому охотнику бросить добычу и бесславно ретироваться, пока цел. Вот это – настоящее братство.

Голубя жалко не было. Слабакам – туда и дорога. Если не умеешь противостоять трудностям и сопротивляться, жизнь непременно загонит тебя на помойку, где и сдохнешь, забившись в щель.

Какая-то девочка лет десяти подбежала, замахала руками, отгоняя ворон. Те не улетели, но порскнули в разные стороны. Раненая птица, волоча крылья, доковыляла до прислонённой к бакам коробки, укрылась под ней. Но молодая женщина – наверное, мама – тут же, увела спасительницу за руку. И вороны с двух сторон подступили к картонке – добить жертву.

Досматривать трагедию Алин не стал. Ясно, чем всё закончится.

Он взял с подоконника выписку из заключения медкомиссии, вышел из госпиталя и пошёл вдоль по улице, куда глаза глядят. Домой не хотелось.

Так потеряно он не чувствовал себя, даже когда узнал о комиссовании. Тогда ещё была надежда, теперь – нет.

За последние семь лет по госпиталям поваляться пришлось не раз. Даже год назад, когда пришёл в себя в госпитале и узнал, что после тяжёлого ранения придётся восстанавливаться долго, не сильно огорчился – ведь не инвалид. Вроде сначала собирались дать третью степень, но к выписке оказалось, что пациент выздоравливает на удивление быстро. Алик страшно этому радовался, усердно тренировался в зале ЛФК и очень рассчитывал в заключении врачей прочитать «годен». Но перед заветным словом стояла частичка «не». Дополнение «временно» обнадёживало, но какой период подразумевается, сказать никто не мог. Прогнозов врачи не давали. Согревали душу и давали надежду слова командира, навестившего его несколько раз во время лечения, о том, что Алика на службе ждут, чтобы там врачи не говорили. Но вот прошёл год, а о возвращении в армию и речи быть не могло.

Через первые шесть месяцев он лёг в госпиталь на переосвидетельствование, вердикт тот же. «Ничего, поторопился», – решил Алик и отложил возвращение в армию ещё на полгода. Но и на второй комиссии опять: «Вам, голубчик, пока на службу рано».

Почему рано-то? Руки-ноги целы, на татами любого уделает – только в путь, стреляет десять из десяти. Кадровый офицер, одиннадцать календарей выслуги, боевой опыт. Чего ещё надо? Это всё, наверно, психолог со своими тестами: «Чем лес отличается от парка?» Думаете, количеством деревьев? Фиг вам! Наличием скамеек. Алик тогда посчитал, что это ответ дебила, и выбрал вариант про деревья, а оказалось, что правильный – про скамейки. Так у кого с мозгами не в порядке? Листочков с тестами было много. На последних он уже бездумно расставлял галочки, скользя глазами по вопросам. Должно быть, дело именно в этом – надо было читать. В итоге мозгоправ дал от ворот поворот. «Осваивайтесь, – говорит, – в нормальной жизни».

Для Алика нормальной была жизнь в армии, где рядом товарищи, на которых можно положиться, а на гражданке каждый сам по себе.

Он вернулся в родной город и поначалу жил вместе с матерью. Первым делом привёл в порядок старенькую «копейку», которую ему сразу после комиссования с барского плеча отдал Борис – материнский муж. Стал ездить далеко за город, чтобы там гонять по просёлочным дорогам, упражняясь в экстремальном вождении.

Частые вопросы матери, когда же он возьмётся, наконец, за ум и найдёт какую-нибудь работу, раздражали.

– Не хочу я ничего искать, никуда устраиваться не буду, я вернусь в войска, – упрямо отвечал он.

– Зачем? Что тебе дала армия, кроме разрушенного здоровья? – эти слова в разных вариациях мать твердила непрестанно. Менялись интонации, но не менялась суть.

– Я больше ничего не умею, – отвечал Алик.

– Ерунда! – возражала мать. – Если б захотел, давно бы уже или у Бори работал, или сам куда-то устроился, в любой автосервис, например, ты же машины с закрытыми глазами можешь разобрать и собрать, но тебе больше нравится валяться с утра до ночи на диване и щёлкать пультом телевизора, да за городом машину гробить. Хоть бы с друзьями встретился или с девушкой хорошей познакомился, жизнь бы сразу новыми красками заиграла. Не дело вот так валандаться, как деревяшка в проруби…

– Настя права, – поддерживал Борис. – Как я всегда говорю: жизнь, как дом – без выхода не бывает. С работой решим, без дела болтаться не будешь. У меня в бригаде тебя ребята натаскают, как следует, поначалу, конечно, подсобником, но через пару лет станешь мастером на все руки, а зарплату я тебе сначала платить буду почасовую, чем дольше поработаешь, тем больше получишь, а со временем, как всем, сдельно платить буду, – и снисходительно похлопывал Алика по плечу.

Как же он бесился в такие моменты! Едва сдерживался, чтобы не схватить что-нибудь большое и тяжёлое и не запустить Борису в голову.

Даже про себя Алик его ни отчимом, ни, тем более, отцом не называл, хотя мать вышла замуж, когда Алик ещё в начальной школе учился. Борис тогда был тощим и работящим. Он мало ел и совсем не пил, много работал и, по тем временам, неплохо зарабатывал. В девяностые накрылся медным тазом строительный трест, где Борис трудился мастером. Но он не растерялся, как многие, а предприимчиво отхватил от разваливающейся организации хорошие инструменты и кое-какую технику. Например, выкупил по цене лома малый подъёмный кран, строительные леса и другие полезные вещи. Собрал бригаду из квалифицированных рабочих, зарегистрировался как предприниматель и начал самостоятельную деятельность. Нашёл, как говорится, нишу. Заказчиков хватало, на ремонтные работы спрос не падал. Постепенно Борис вошёл в тесный тандем с одной из крупных строительных компаний на правах мелкого субподрядчика и зажил припеваючи. Нет, он ничего не пел – он пил. Пил различные дорогие напитки, словно вознамерился перепробовать их все. Впрочем, не напивался. А ещё начал много есть, тоже, видимо, оттого, что теперь были доступны деликатесы, которые не всем по карману. Принцип такой жизненный: «Ни у кого нет, а у меня есть!»

Борис растолстел, обрюзг, облысел и стал похож на откормленного борова, у которого в жизни нет другой цели, кроме как послаще пожрать и подольше поспать. «Я всегда говорю, что не пропаду, – повторял Борис. – Дома, как зубы, всегда нуждаются в ремонте». И смеялся. Он постоянно цитировал себя любимого: «Как я всегда говорю…» или «Как я люблю говорить…», или «Надо уметь жить правильно».

Правильно – видимо, так, как жил теперь этот довольный боров: сплошные удовольствия – то рыбалка, то охота, то бесконечные застолья с такими же «умельцами» и подчинёнными. Где можно бесконечно слушать только себя, а все вокруг раболепно и восторженно заглядывают хозяину в рот, смеются каждой шутке и поют ему дифирамбы. Где третий тост непременно «за любовь».

Алика коробило это «за любовь». За какую ещё «любовь»? Что вы называете этим словом, уроды? Третий тост для Алика, как и для любого военного, всегда за тех, кто ушёл навсегда, кто больше никогда не встанет плечом к плечу с товарищами, за светлую память тех, кто погиб.

Объяснять что-то этим людям было бесполезно – это Алик отлично понимал и своего отношения к материнскому избраннику не демонстрировал. Если ей нравится обихаживать «своего мужчину», если она чувствует себя не прислугой в доме, а гостеприимной хозяйкой – на здоровье. Во всяком случае, мать была довольна жизнью и Борисом дорожила. Вот и славно.

Но жить вместе с ними, видеть эту рожу ежедневно, слушать поучения стало невыносимым. Злость закипала внутри, как вода в чайнике на включённой плите – постепенно и непрерывно. Руки чесались двинуть по зажравшейся морде, раздающей поучения, и сдерживаться с каждым днём становилось всё труднее.

Алик решил жить отдельно, благо средства позволяли. Он купил однокомнатную хрущёвку с ремонтом и переехал. Исключил, так сказать, источник раздражения и злиться вроде бы перестал. Но душевная боль никуда не делась.

Часто снилась война, и он просыпался в поту на разворочанной постели после очередного боя, заново пережитого во сне. Были и другие сны, где он тонул в мутной непроглядной воде. Тогда он открывал глаза и до рассвета таращился в потолок.

Водка не помогала. Пить в одиночестве, как делают алкоголики, было противно. Он пробовал звать в гости соседей, чтобы как-то заполнить вечера. Ребята болтали о работе и политике, обсуждали новые тачки и тёлок. Их пустые, невесомые слова осыпались вокруг серой пылью. Алик улыбался и кивал. Ему нечего было сказать. Его жизнь осталась в Чечне, но рассказывать об этом подвыпившей компании… От одной мысли об этом у Алика сводило челюсти.

Постепенно посиделки становились всё реже и реже. Приятели отговаривались – дела, недовольство жён, но Алик понимал – не хотят. Это не то, чтобы огорчало – ему тоже не доставляло удовольствия такое общение. Но было немного обидно. Каждый отказ оседал мелкой занозой и цеплял. Алик пытался понять причину. Прокручивал в голове события каждого вечера. Что он делает не так? Ответа так и не нашёл. Просто перестал искать подобных встреч.

К тому же, облегчения, даже сиюминутного, выпивка не приносила. Наоборот, обострялось чувство потерянности, по любому поводу закипала злость и начинала разламываться голова. Не как при обычном похмелье, а вонзалась ото лба в мозг раскалённая игла и жгла изнутри до темноты в глазах. Таблетки не спасали. Боль после них расползалась, стекала на дно черепа за затылок и тяжело перекатывалась там от любого движения тяжёлым густым сиропом.

Жизнь стала пуста и одинока. Иногда, с наступлением темноты накатывала такая безнадёга, что хоть на луну вой. Тогда он отправлялся бесцельно бродить по городу. Заглядывал за незадёрнутые шторы и с болью думал о том, что за этими окнами живут люди, у которых всё хорошо. А у него – пустота. Так много людей вокруг, а он один.

Душевная боль ощущалась как физическая. Глубоко внутри образовалась чёрная воронка, и туда безвозвратно утекало всё светлое.

Спасали только воспитанные за годы службы внутренняя дисциплина и воля. Каждое утро в любую погоду он шёл на школьный стадион в двух кварталах от дома, заставлял себя посещать спортзал и тир. Но всё это не имело смысла. Для чего поддерживать навыки, если их негде применять? Ничегонеделание перестало быть отдыхом. Алик решил искать работу.

Чем заниматься на гражданке, он не представлял. Поэтому сначала пошёл устраиваться в силовые ведомства, но его попытки не увенчались успехом. Причину никто и не скрывал: к действительной службе не годен, а стать вольнонаёмным в отделе кадров или ХОЗО, как предложили в МВД – спасибо большое, кушайте сами.

Пробовал таксовать, но бросил это занятие. Чужие люди, страшно раздражали самим фактом присутствия в его машине. Постоянно мучила головная боль. Таблетки стали вечными спутниками.

Алик решил зарегистрироваться на бирже труда.

В центре занятости сначала выстоял очередь, чтобы, как в поликлинике, взять талон на приём инспектора. Приём назначили через три дня. Видать, занятой очень инспектор, массу народа трудоустраивает. В указанные день и час, оказалось, что на одно время назначена встреча сразу четверым, и он последний в новой очереди. Правда, потом в кабинет пригласили всех сразу, потому что приём вели четыре сотрудника.

Поскольку Алик вошёл в кабинет последним, то и выбирать ему не пришлось. Единственный свободный стул оказался около стола молодого сутулого парня.

– Модная у вас профессия, – протянул он, разглядывая диплом выпускника военного училища.

Там специальность называлась «управление персоналом». В армии это означает «командир воинского подразделения».

– Жаль, опыта нет, – фальшиво посочувствовал парень.

– Как это нет? – нахмурился Алик, глубоко внутри заворочалось возмущение и раздражение. – Десять лет службы не считаются?

– Трудовой книжки у вас нет, выходит, и опыта работы нет, – увидев, как потемнело лицо собеседника, парень поспешил добавить, – вы поймите, сейчас в основном торгуют, а в торговле ваш специфический опыт менеджмента едва ли пригодится, – с усмешкой он вернул документы Алику. – Давайте я вам для начала расскажу, как мы будем сотрудничать. На ближайшие полгода я ваш личный куратор.

Алик сунул в карман кусочек плотной бумаги, где скромно значилось: «Инспектор Центра занятости Кузьмин Фёдор Анатольевич», и стал мрачно рассматривать «личного куратора». Рубашка несвежая, воротничок плохо отглажен, галстука нет, волосы уже на уши лезут и на воротник пиджака ложатся. Раздражение нарастало.

– Первые три месяца вы будете получать максимальное пособие, а следующие три – минимальное, – продолжал Кузьмин. – По опыту могу сказать, что, как правило, уже в первые недели люди с работой определяются. Если очень кушать хочется, тут не до капризов, – он тонко улыбнулся. – Являться ко мне необходимо еженедельно в назначенное время, попрошу не опаздывать и не пренебрегать – пособия лишитесь.

– Максимальное и минимальное – это сколько? – сквозь зубы выдавил Алик.

– Четыре с половиной тысячи и восемьсот пятьдесят рублей соответственно, – улыбка «личного куратора» стала шире.

– Охренеть, как много, – Алика почти трясло.

Ишь, сидит тут, чинуша, прыщ нестриженный, ухмыляется.

– Это же пособие. Если платить больше, каждый захочет жить за счёт государства и не работать. Никакая экономика не выдержит и лопнет.

Алик скрипнул зубами. Вот падла, об экономике печётся. Скотина.

Кузьмин продолжал:

– Если же за первые три месяца не получится где-то зацепиться, подумаем о переподготовке. Например, сварщик или электрик, – он лениво пощёлкал мышкой, уставившись в монитор, – или ещё бухгалтерские курсы есть. А пока возьмите список торговых фирм, где требуются как раз менеджеры и мерчендайзеры. Напротив каждой позиции пусть вам в отделе кадров отметочку поставят, если у них с вами или у вас с ними, – Кузьмин растянул губы в слащавой улыбке, – отношения не заладятся или место уже занято.

– Мерчен… кто? – совсем помрачнел Алик. Незнакомое слово напомнило панель эквалайзера, что никак не вязалось с работой.

– Вы что, в пещере жили последнее время? «Ты из дикого леса, дикая тварь?» Не обижайтесь, просто цитата, – улыбка «личного инспектора» ослепляла. – Мерчендайзер – это торговый представитель. А менеджер… – он будто нарочно начал тянуть слова, – ну, типа начальник. Как раз по ваша специализация. Или вы и этого не знали?

– Спасибо, я понял: персонал – это из разряда «подай-принеси», а менеджер – главный над лакеями, – Алик с трудом выталкивал слова из сдавленного гневом горла.

– Зачем же так вульгарно? – Кузьмин махнул рукой. – На сегодня всё. Хорошего дня. Ступайте.

И вот это «ступайте» стало последней каплей. Ярость захлестнула так, что в глазах потемнело. Алик вырвал из рук инспектора бумагу, сунул в карман документы и поторопился покинуть кабинет, боясь сорваться. У первого встречного спросил, где туалет, и там долго пил холодную воду, подставив под кран ладонь. Глаза застилала красная пелена, сердце колотилось так, что отзывалось везде – от пяток до макушки. Он просто вибрировал всем существом. Раскалённая игла вонзилась в мозг, Алик застонал сквозь стиснутые зубы и подрагивающими от распирающих эмоций руками выдавил из блистерной упаковки таблетку, тут же закинул её в рот и проглотил.

Твою мотострелковую дивизию! Этот гад издевался! Всю жизнь Алика просто с дерьмом смешал. «Ты из дикого леса, дикая тварь?» Скотина. Сволочь. Урод. Мерзота. Носит же земля такого… Конечно, Алик в городе по ночным клубам не тусовался – по горам лазил, воевал. Опыта работы нет?! «Специфический», говорите? Этот нестриженый инспектор в грязной рубашке смеет свысока разговаривать с человеком, который в силу обстоятельств от него зависит. Пуп земли хренов! Распределитель государственных благ. Хочет – назначит пособие, хочет – отнимет. Скотобаза. Попался бы ты при других обстоятельствах. Алик легонько покрутил головой. Головная боль никуда не делась, но притупилась, перед глазами прояснилось.

Обсушив руки, он вышел из здания и побежал по улице, вспомнив, что врач советовал гасить эмоциональные всплески быстрым движением. Ветер остудил лицо, стало легче.

Пробежав и, наконец, успокоившись, он остановился и заглянул в бумагу, которую получил в центре занятости. Первым в списке предлагаемых работ стоял торговый центр «Полярис». Оказалось, что ноги сами принесли его к нужному зданию. До конца рабочего дня было ещё далеко. Что ж, значит, судьба. Алик решительно вошёл внутрь.

Глава 2

Его направили в кабинет менеджера по кадрам. Алик мысленно усмехнулся. Точно, менеджеров развелось – девать некуда.

Хорошо одетая холёная женщина двумя пальцами взяла бумагу из центра занятости.

– Вам сразу отметку об отказе поставить или попробуете?

– Вы со мной и двух слов не сказали, а уже хотите отказать? У меня на лбу, что ли, написано, что не подхожу? – неприязненно поинтересовался Алик.

– Наоборот, – покачала головой женщина, – у вас вполне надёжный вид, но у меня глаз намётанный, сразу вижу, что вы в торговле никогда не работали и вряд ли приживётесь. Не ваше.

– Я всё же попробую.

Она кивнула.

– Попробуйте. Имейте в виду, что для тех, у кого опыта работы нет, у нас предусмотрено пятидневное обучение без отрыва от работы, то есть после рабочего дня в первую неделю будете оставаться ещё на час и слушать лекции. Обучение платное, пятьсот рублей надо оплатить не позднее завтрашнего дня. Первые три месяца, как везде, заключаем предварительный договор. В этот период получаете минималку, то есть чистый оклад без надбавок – это семь тысяч. Если испытательный срок закончится хорошо, и вы нас как работник устроите, то заключим основной договор, и к зарплате прибавится процент с продаж. Да, в первый день ещё пять тысяч надо будет в залог за товар оставлять. Так как? – она вопросительно посмотрела на Алика. – Оформляемся?

– А если мне не понравится через пару дней, я обязан эти три месяца отработать? И что с пятью тысячами залога?

– Мы никого не держим, но оплатим, само собой, только отработанные дни. Пятьсот рублей за обучение не вернутся, а часть залога вернётся, когда бухгалтерия посчитает, сколько товара продано, а сколько вернулось на склад. Если всё будет нормально, то и деньги получите полностью.

– Хитро, – покачал головой Алик. – Я всё понял, согласен, оформляйте. А вот за учебу, – он протянул пятисотрублёвую купюру.

Выйдя из здания «Поляриса» и уже не торопясь, гуляючи, он вернулся к центру занятости. Рабочий день закончился, и двери постоянно открывались, выпуская усталых сотрудников. Алик остановился через улицу напротив входа. Когда увидел выходящего «личного куротора», пошёл следом. От вида сутулой спины в обтягивающем пиджачке в груди снова заклокотала злость. Кузьмин остановился на трамвайной остановке, Алик прислонился к дереву шагах в десяти от неё. Когда подошли два сцепленных вагона трамвая, инспектор зашёл в первый вагон, Алик побежал и запрыгнул в уже закрывающиеся двери второго, едва успел. Он вышел на той же остановке, что и Кузьмин, снова пошёл за ним. Так он провожал его до тех пор, пока Кузьмин не зашёл в подъезд. Посмотрев на захлопнувшуюся дверь подъезда, Алик развернулся и поехал в мастерскую забирать машину.

Для чего ему понадобилась слежка, он не думал, само собой вышло. Увидел и пошёл. Просто так.

Следующим утром он приехал к «Полярису» уже на своей «копейке» за полчаса до открытия, вошёл через служебный вход, сказал вахтёру, что стажёр, и тот подсказал, куда идти. В просторной комнате, напоминающей учебный класс, где стояли два ряда парт, уже находилось пять человек – два парня и три девушки. Они посмотрели на вошедшего Алика вопросительно. Он спросил, туда ли попал. Ему вразнобой ответили, что да, они тоже претендуют на работу в «Полярисе». Не успел Алик сесть на ближайший стул, как в комнату вошла молодая женщина с папкой и полиэтиленовым пакетом в руках.

– Здравствуйте, друзья! – радостно сказала она. – Я менеджер по работе с персоналом!

«Коллега», – усмехнулся про себя Алик.

– Очень рада приветствовать вас, будущих членов нашей дружной компании! Сейчас я раздам вам текст гимна и галстуки. Гимн надо выучить к завтрашнему дню, а галстуки вы наденете прямо сейчас, это обязательный элемент дресс-кода. Сразу поясню: гимн мы поём каждое утро, по мнению психологов, это сплачивает людей, занимающихся одним делом. После окончания рабочего дня вы все снова соберётесь здесь на занятия по маркетингу, где вам в течение пяти дней будут преподавать основы методики продаж, дальше вы будете учиться самостоятельно в процессе работы. Как известно, вся наша жизнь – получение знаний!

Она стала раздавать листочки и светло-голубые косынки с затейливым логотипом посредине и надписью «Полярис» по краям, продолжая что-то говорить о дружбе и взаимовыручке с такими восторженными интонациями, что у Алика зазвенело в ушах. А уж когда он прочитал текст «гимна» и сжал в руках голубую косыночку – стало тошно. Это надо повязать на шею? Господи!

– Сейчас мы пройдём в актовый зал, где вы посмотрите, как мы начинаем каждый рабочий день, а потом я провожу вас в бухгалтерию, а затем на склад, где вы получите товар и список торговых точек, куда его надо доставить.

– Извините, можно вопрос? – поднялась из-за соседней с Аликом парты белокурая девчушка. Совсем юная, лет двадцать, не больше, стройная, но рёбра не торчат. По мнению Алика – в самый раз. Одета без вызова: блузка, сверху джинсовая курточка, брюки, кроссовки поношенные. Бровки вразлёт, носик вздёрнутый – симпатичная, решил Алик.

– Конечно! – обрадовалась менеджер.

– А как нам доставлять товар на место продаж?

– Отличный вопрос! Вы слегка поторопились, я как раз подошла к нему. Перевозку товара, пока вы на испытательном сроке, вы производите на своём транспорте и за свой счёт. Служебные машины предоставляются только постоянным сотрудникам.

– Это что же получается, что вы раздаёте товар просто так? – удивлённо спросил один из парней.

– Конечно! – расцвела ведущий менеджер. – Доверие – это основа нашего общения с сотрудниками, но существуют определённые правила. В течение месяца вы должны реализовать товар на сумму пять тысяч рублей. Эти деньги вы предварительно внесёте в качестве залога в бухгалтерию. Они вернутся к вам после стажировки или после реализации товара в торговых точках. Из этих же средств покроется недостача в случае утраты или порчи товара, в случае же удачной реализации вы получите не только вложенные ранее деньги, но, сверх того, и зарплату. Видите, как просто!

– То есть сначала мы покупаем у вас товар, а потом развозим его по магазинам, я правильно понял? – спросил тот же парень, что задал предыдущий вопрос.

– Это если совсем уж упрощать! Мы называем такой подход страховкой. Так мы чувствуем себя защищёнными, а вы мотивированы на реализацию. К тому же сразу видны индивидуальные качества каждого. Превосходная схема!

– А если нет ни пяти тысяч, ни машины? – спросила девушка, которая задала первый вопрос.

– Это ваши проблемы, – радостно ответила менеджер. – Захотите работать у нас, что-нибудь придумаете. Безвыходных положений не бывает. Всё! Пойдёмте в актовый зал, там с минуты на минуту начнётся утреннее собрание.

И менеджер танцующей походкой вышла из комнаты. Все потянулись за ней. Алик остановился в дверях, оглянулся. Девушка, задававшая вопросы, чуть не плача, теребила в руках голубую косынку с логотипом «Поляриса». У Алика почему-то защемило сердце от сочувствия к ней.

– Очень хочешь здесь работать? – спросил он.