Разрубил бы я жизнь пополам
И прочёл бы ее по-новой,
Поглядел бы по сторонам
И вырвал бы горе с основой.
Ветра стоны я слышу и только!
Скрип колёс не мешает мне спать,
Терзает душу мою бандеролька,
Хозяйке, которой вовеки не встать.
Полынью пахнут потускневшие гардины,
И ладаном подсвечник отдаёт.
Моя душа покрыта глиной,
Которая не слезет, не сойдёт.
Всё чуждо мне: глициний рать,
Челночный ряд на шифоньере,
Исписанная толстая тетрадь,
Каштан как память об апреле.
Сей образ милой предо мною
Прослывший фильгранью красоты
Теперь лишь мертвый след ,
Его не смоешь кровью,
Неизлечимая чума души.
Не будет больше дом мой храмом,
Отныне это камерный курган.
И сам я стал в нём истуканом,
Покрылся пеплом как вулкан.
Муза
Когда пропала моя муза,
Я стал посмешищем, обузой,
Влачил печальную судьбу.
Казалось, вздох – занемогу.
Уйду из жизни, свет оставив,
Когда-то подаривший мне
Шипуче-сладкий запах на гумне
И радужно-зеркальную росу.
А помнится, я музу на руках несу,
Она смеётся звонко и визжит,
Как карапузу не перестало
Неловкое движенье – убежит.
Я помню в дрожь меня бросало,
Когда как серна дикая сорвётся
И побежит не глядя вниз,
А после ядовито улыбнётся
И явит миру свой очередной каприз
И так мне вспоминалось всё,
Что связано с прекрасною дикаркой,
Неуловимою бунтаркой, сестрой
Великих амазонских дев.
Минуты не прошло, а я встревожен.
Я музы резвой возвращение жду?
Мне слышен свист её стреножен,