Человека сиротство
За больничной стеной.
Есть печальное сходство
Между птицей и мной.
Бродят темные птицы
По ключицы в снегу.
До земли опуститься
Я теперь не могу.
Я кружу возле окон
На втором этаже.
Птицам в снеге глубоком
Не подняться уже.
И печальный комочек —
Оперенье и плоть —
Под карнизом бормочет,
Чтобы сон побороть…
Ах, больничной охране
Благодать в декабре.
Тихой птицы дыханье,
Тихий час во дворе.
2
Коловращенье воздуха и толп,
особенное у больничных окон…
Свет мертвенный, метели яркий столп
передо мной на улице глубокой.
Гляжу с утра сквозь мутное стекло
на чудо общего передвиженья:
шагает человек без напряженья,
ему не больно и не тяжело.
Плывет автобус с теплым животом,
движенье у лотка вихреобразно,
и все это безмолвно и прекрасно.
И я – я тоже миру сопричастна,
в халате сером. С воспаленным ртом.
«Русской сказки гусиные крылья…»
* * *
Русской сказки гусиные крылья
нам такое сулят изобилье,
что и воздух покажется вкусен.
Бедной сказки домашние гуси,
Конашевича мир шерстяной
нас помирят надолго с зимой,
с переездом в трамвае холодном
и с зарей над каналом Обводным.
Мой любимый над сказкой склонен,
Петроградский район за стеклом,
на восточный манер испечен —
то-то пряничный, то-то смешон.
«Из самой глубины бухгалтерского дня…»
* * *
Из самой глубины бухгалтерского дня
Из плотных атмосфер чернильных испарений
Глаза закрою – и сорвет меня
В страну анисовки, с погожий день осенний.
Сквозь толстые пласты хозяйственных забот,
Сквозь перекрытья – пролетаю выше:
Чердак, железо кровельное… Вот
очнуться и вздохнуть. Уже нагрелась крыша.
Вниз погляжу – хозяйки у лотка,
построясь буквой «Г», скупают помидоры.
Смешавшись с запахом парного молока,
Ко мне доносятся прохожих разговоры
О том, что урожай прекрасный в этот год
На яблоки… Они полезны для желудка.
С соседней крыши драный серый кот
Не хочет уходить уже вторые сутки —
Пригрелся, милый…
Я ему кивну,
Он мне зевнет, он поскребет за ухом.
И, свесив головы,
Глядим на райскую страну
Анисовки и щей, подобны сонным мухам.
«Вот кольцо с малахитом. И в каждой прожилке – зима…»
* * *
Вот кольцо с малахитом. И в каждой прожилке – зима.
Я гляжу в эту плоскую твердь, холодея сама —
знал ли ты засыпанье, не чающее воскресенья?
Перетянуты бедра суровою ниткою сна, коченеет язык,
и в гортани черно. И не мой ли счастливый двойник
обретает наутро нестойкое раннее зренье?
А еще в малахите моем незлобивая смерть:
белоглазые щелки и черно-зеленая твердь,