Два в одном

Глава 2. Осмотр хозяйства

Первым делом Акакий, уже без паники, не спеша и вдумчиво ещё раз обошёл помещение. Осмотрел тяжёлые металлические двери без обшивки, в проёме которых висела люлька, -они куда больше подошли бы на роль ворот в какой-нибудь крепости, а не обычного жилья. Внимательно оглядел и пощупал своими грубыми, морщинистыми, но умелыми большими руками холодные каменные стены без следов извёстки; исследовал незамысловатую хозяйственно-огородную утварь; тщательно осмотрел со всех сторон весьма потрёпанный жизнью, и явно часто используемый ранее, но сейчас заставленный чем ни попадя деревянный верстак; заглянул в ящики с инструментами. И даже обнаружил сбоку не сразу им замеченную неказистую деревянную дверь, заставленную мётлами, лопатами и тяпками.

«Заброшенная подсобка? Неужели жильцам лень открыть дверь, чтобы поставить лопаты внутрь? Али она для чего другого предназначена?», – подумал он.

Сбоку от ковра в дальней части комнаты нашёлся люк, явно ведущий в погреб. Было видно, что им, хоть и не часто, но пользовались. С одной стороны, это хорошо, ведь погреб – непременная часть быта, без которого обычной деревенской семье невозможно существовать, – иначе как хранить припасы на зиму? С другой, это ещё сильнее озадачило Акакия. Погреб свидетельствовал о том, что помещение изначально задумывалось, как дом. Его всегда копают первым, когда строят новое жильё, отселяясь от родителей или переезжая на новое место поселения. Но при этом люк погреба обыкновенно стараются разместить поближе к кухне, чтобы было недалеко бегать за соленьями при готовке пищи. А вслед за погребом, прежде чем возводить стены и крышу, всегда ставят печь. Но именно печи-то тут и нет, как и вообще ничего, что было бы похоже на кухню или обеденную зону. Было похоже, что этот дом по какой-то непонятной причине построили как коробку, поставленную прямо на землю, – люди выкопали погреб и после этого просто возвели вокруг стены и потолок, не удосужившись ни поставить печь, ни настелить нормальный деревянный пол, ни побелить извёсткой стены. Но это было просто невозможно, немыслимо, непостижимо! Как выжить зимой без печи?! Не говоря уж о том, что еду давно уже никто не готовит на открытом огне, если только не находится в военном походе или на дальнем покосе вдали от поселения.

После этого Акакий пришёл к выводу, что по-настоящему проживать в этой комнате решительно невозможно. Даже если ему не повезло теперь жить у погорельцев, которым просто-таки пришлось переселиться в это нечто среднее между каменным сараем и столярной мастерской, жилым духом здесь решительно не пахло. Ведь даже погорельцам нужно из чего-то есть и пить, на чём-то спать. Не на этом же жутком ковре с плесенью, в самом деле! Верстак есть, и рубанок вон даже среди инструментов лежит, так что какой ни на есть, а мало-мальский настил для спанья настоящий мужик с таким инструментом своему семейству бы сделал.

«Положим, что мои нынешние – все же погорельцы, а строение не было изначально задумано, как дом», – озабочено рассуждал Акакий про себя. «Добрые соседи просто пустили незадачливое семейство пожить в какой-то каменный пристрой. И погреб этот у соседей вовсе не основной, а как дополнительный выкопан. А столуются и спят они где-то в другом месте, вместе с хозяевами этой неприбранной…» – он никак не мог подобрать слова для обозначения этого помещения. На мастерскую помещение явно не «тянуло», – ни один хозяин такого бардака и нагромождения ненужных вещей в своей мастерской бы не потерпел, но и верстак с инструментами где попало тоже обычно не ставят…

Послышались лёгкие шаги. Акакий тихонько попятился и как можно плотнее вжался в кучу прислонённых друг к другу топоров, ножовок и пил, стоявших между двумя ящиками под верстаком. Замер, сливаясь с инструментами и становясь почти незаметным невнимательному человеческому глазу. На самом деле, редко кто из людей, а тем более взрослых, обладал способностью их видеть, тем не менее изредка, но такие всё же попадались. Не зная обитателей своего нового дома, он решил, что осторожность не помешает и поостерёгся.

К колыбельке подошла молодуха. Впрочем, сейчас назвать её так у Акакия язык бы не повернулся. До молодых дородных крестьянских девок, про которых можно было сказать «кровь с молоком», матери младенчика было далеко. Она была явно старше, чем обычная деревенская деваха, выкармливающая первенца. На лицо вроде симпатичная, но какая-то слишком уж худосочная и бледная, – «неужто чахоточная?»,– подумал он. Акакий видел такое пару веков тому назад в своей деревне, – обычно именно так выглядели домочадцы дворянского семейства, изредка выбиравшиеся из столицы в своё родовое имение. Одета она была в лёгкие простые мужского кроя широкие штаны и рубаху с чужого плеча, – «ну, точно погорельцы!», – но не босая, а в лёгкой странной обувке, больше напоминающей просто подошву с тонкими ремешками поверх пальцев.

Лоб пересекала морщинка, выдававшая напряжённые думы. Выражение было сердитым и озабоченным, а складка на лбу и напряжённый взгляд делали её лицо почти старым и каким-то очень уставшим. Она скорым шагом подошла к колыбельке, но, увидев, что ребятёнок уже проснулся и радостно загулил при виде её, улыбнулась. Морщинка тут же исчезла, разгладив высокий лоб. Улыбка преобразила её лицо, сделав его значительно моложе и миловиднее. Акакий сразу почувствовал мягкое исходящее от молодухи тепло, незаметное людям, но ощущаемое ими где-то на пределе возможностей органов чувств, – от которого всем поблизости обычно становится хорошо и радостно на душе, – и за который домовые всегда особенно любили большие крестьянские дома с крепкими и ладными семьями. Потерянного Акакия почти снесло давно забытым, накрывшим его сейчас с головой ощущением наполняющего благодатного человеческого тепла. Только тут ему, наконец, немного полегчало. «Ну хоть настоящая МАТЬ, слава всем небожителям и Велесу!» – облегчённо выдохнул он. Задумался: «Быть может, всё и в самом деле не так плохо? А ежели и мужик с руками, так, глядишь, и нормальный дом с печью справит… И всё ж таки, что это с ними приключилось? И где это я?».

Убедившись, что мать дитяти, как и большинство людей, его совершенно не замечает, он решил продолжить осмотр снаружи, – тем более что младенчик теперь был под присмотром. Озадаченный Акакий вышел из тяжёлых ворот и огляделся.

На дворе стояла середина лета, по времени около полудня. Это было понятно по высокому солнцестоянию, характерно тёплой погоде и снующим туда-сюда птицам, без устали обеспечивающих своё растущее пернатое потомство кормом.

Прямо перед Акакием открывалась небольшая ровная зелёная поляна с очень короткой травой, – такие поляны бывают на опушках леса, где регулярно выпасают коз, овец и коров, и потому трава, постоянно общипываемая ими, не успевает отрастать. Тем не менее самих животных, как и непременных следов их выпаса видно не было. Это удивляло, но после всего уже пережитого ранее изумления не слишком сильно.

Правее высилась баня. Баня была знатной! Срубленная, как и полагается, из толстых круглых сосновых брёвен, теперь уже потемневших от времени, она гордо и основательно стояла на своём постаменте. Над крышей высилась печная труба. Аккуратное крыльцо бани с обыкновенной деревянной дверью и необычно большое окно предбанника рядом с ней внимательно смотрели в сторону ворот, из которых вышел домовой. Очередной неожиданностью стал незнакомый Акакию вьюн, который плотно и очень густо обвил переднюю часть предбанника снаружи и даже забрался под крышу. Акакий не особо разбирался в растениях, но сразу понял, что таких ранее определённо не видел. Впрочем, название незнакомого растения его волновала в последнюю очередь – «чай, не леший!», – а вот само наличие вьюна в таком плотном соседстве с банькой изрядно рассердило. «Ежели они погорельцы, то жизнь уму-разуму явно не учит. Кто ж позволяет под крышу вьюнцам-то залазить! Ведь доберётся до трубы, нагреется да вспыхнет, беды не миновать!».

И тем не менее, несмотря на эту явную неразумность его семейства, наличие бани приободрило и согрело душу, и Акакий немного повеселел.

Левее поляны, отделённый от неё неглубокой межой, стоял большой и тоже бревенчатый дом, скорее даже терем. Он имел обширный первый этаж с высоким крыльцом над подклетом и очень высокую двускатную крышу – как те, что делают над коровниками, чтобы использовать под сеновал. Но большие окна с занавесками на торце крыши прямо заявляли, что она предназначалась явно не под сено. А труба, величаво возвышающаяся над крышей, сообщала, что уж в этом-то доме с печью всё было в порядке. «Ух ты, о двух этажах! Знатно, знатно! Поди, соседи моих погорельцев и есть». Он хмыкнул, вспомнив, как недавний знакомец Федот пригласил его в гости. «Видать, и в самом деле добрые соседи, коль даже мало-мальской изгороди между друг другом не поставили». Соседский дом стоял от дороги довольно далеко и не имел даже палисадника, зато почти у самой дороги перед домом росли на грядках морковь, свёкла и прочая зелень.

Спереди поляна была ограничена дорогой, забросанной камнями. Через дорогу, на отдалении, стоял ещё один довольно большой двухэтажный дом,  – «экие богатеи тут живут-то!». Перед ним также стройными рядами были расположены гряды с посадками, какой-то намёк на цветник был только у самого дома, почти спрятанный от посторонних глаз. А сразу за домом, отделённый от него всего парой саженей, стоял высокий забор, за которым сразу начинался тёмный, густой лес. «Ничего не понимаю, – в очередной раз удивился Акакий, – как так?! Огороды да баня наружу торчат, на самом красном месте, а дом к лесу притулился, как на задворках спрятанный. Это что же такое происходит в миру-то? Всё как с ног на голову перевернулось!».

Он вышел из ворот и двинулся влево, решив обойти «земельно-каменный пристрой» вдоль стены. Стена снаружи не отличалась по виду от внутренней, – такая же серая и неприглядно шероховатая. Железные ворота начинались почти от стены, и он сразу повернул налево. Вдоль стены шла тропинка, ведущая в аккурат в сооружение, назначение которого Акакий уже бы точно ни с чем не перепутал. Маленький квадратный деревянный «скворешник» с неожиданно красивой ярко-вишнёвой крышей был явно отхожим местом. Справа от стены тоже была небольшая поляна, но с большой красивой яблоней, растущей по центру. Обилие небольших яблочек на ней говорило о том, что яблонька была явной любимицей и кормилицей семейства. Почти сразу за нужником опять была неглубокая межа, за которой начиналось какое-то неухоженное заросшее поле, как будто давно заброшенное, полное крапивных зарослей и ивовых кустов. Акакий обогнул дом ещё раз, – эта стена была явно длиннее, чем ширина комнаты. «Ах, точно! Там же дверь в подсобку была. Только что-то уж больно большая подсобка получается, – прикидывал про себя он, шагов 20 моих-то будет, – это ж кому такая подсобка может понадобиться?»… За домом до межи с неухоженным полем росло ещё несколько деревьев. Он присмотрелся и обнаружил ещё две яблоньки, сильно меньше первой, и…

– Слива! Да уж ты ну ж ты! – воскликнул Акакий, не без труда признавая небольшие жёлтые округлые плоды. Этот фрукт он и видывал-то всего один раз, а на вкус даже и не доводилось пробовать. Случилась как-то оказия, прапрапрадед последнего хозяина сумел услужить своему барину, так тот его от щедрот одарил целой горстью, детишек побаловать, – привезли ему откуда-то из-за границ. А тут прямо рядом с земляным сараем, да ещё и без забора этакая невидаль растёт! Акакий снова завернул за угол, – ещё поляна, на этот раз с небольшими и изрядно-таки заросшими грядками, за ней межа, а за межой – ещё один дом, уже поменьше прочих соседских, в один этаж, но тоже довольно большой и широкий, как хорошая изба вполне себе зажиточных хозяев.

Акакий решил дойти до бани и обойти её кругом, чтобы понять, может, здесь и палисадник есть, только перед баней? Странно, конечно, этак было бы, но ведь и баню на красное место не ставят обычно. Он дошёл до бани и увидел перед ней только заросли малины, не особо ухоженные и изрядно заросшие сорняками, да небольшую тепличку из старых окон с тут и там отколотыми стёклами, в которой были видны уже желтеющие лианы огуречных кустов.

«Мда-а-а-а…», – задумчиво протянул себе под нос Акакий. Здесь, по всей видимости, особо перед дорогой красоту наводить не стремились. Хотя одноэтажный дом справа от бани был поставлен чин по чину, окнами на дорогу и с небольшим красивым палисадником, усаженным разнообразными и необычно крупными, яркими цветами.

Устав удивляться такому явно наплевательскому отношению к тому, что скажут прохожие по дороге люди, Акакий только покачал головой. Обогнул баню и остолбенел.

Только сейчас он увидел целиком постройку, из которой вышел, со стороны. Это был дом поболе первого соседского. Первый этаж из тех самых громадных серых шершавых длинных камней. Причём слева от ворот, из которых он вышел, – была ещё одна металлическая дверь, но поменьше, которая вела в ещё одну комнату. А над этим серым этажом возвышался ещё один этаж – деревянный, а поверх него ещё один, увершенный почти такой же по высоте крышей с большими окнами. Как будто прямо на серый ярус поставили ещё один дом в два этажа, как соседский! Только дерево стен на срубе было не круглыми брёвнами, а отёсанными квадратными.

– Ёшки-матрёшки!.. – только и смог произнести Акакий.

I

. Весенняя суета

Акакий усмехнулся в бороду своим воспоминаниям о знакомстве со своим теперешним домом и осторожно выглянул за занавеску.

Все двери и окна были нараспашку, – проветривали застоявшийся за долгое время воздух в доме. Домашние суетились: споро разбирали привезённые вещи, суматошно перемещались по дому и периодически чуть не сталкивались лбами, кидаясь за одним и тем же пакетом. Приехали сегодня почти все и как-то враз: взрослое поколение, старшая дочь с мужем, их дочка и племяшка. Не хватало только младшей дочери – Ники, у которой на работе был «опять завал», и потому вторую внучку старшие привезли сами.

Набольший семьи, Всеволод Семёныч, уже переоделся в, как он любил шутливо говорить, «рабоче-крестьянскую одежду» и, вооружившись граблями, быстрыми и размашистыми движениями очищал поляну от осеннего листа, радуясь долгожданной простой и незамысловатой физической работе. Его миниатюрная спутница жизни, ласково окликаемая супругом не иначе как Верушка, хлопотала на кухне. Вот она закончила раскладывать по местам привезённую снедь, и, задумавшись, сейчас немного сердито смотрела в холодильник, – «забыли, небось, что-нибудь», – подумал про себя Акакий.

Внучки Агатка и Настюшка, пяти и семи лет от роду, сразу придумали себе какую-то игру и начали было раскладывать посреди комнаты большой замок, увлечённо обсуждая, кто каким персонажем будет играть. Но мама младшей Агаты тут же пресекла их намерение, шутливо-грозно заявив, что если они сейчас же не найдут себе занятие на свежем воздухе, то примут непосредственное участие в разборе кипы мешков с их собственной одеждой, оставшейся на даче с прошлой осени. «Давно пора!» – не преминул поддакнуть хозяйке полностью согласный с ней Акакий, поддерживая правильное начинание. Но девчонок после этих слов, естественно, как ветром сдуло. Перспектива провести кучу времени, отделяя то, что уже мало, от того, что ещё можно носить, смешливую парочку ничуть не вдохновляла. Сорвавшись с места, они махом забросили всё обратно в корзину с игрушками и со смехом поспешили ретироваться с глаз «строгой тёти Алёны» – так маму Агатки называла Настя.

– Ох и сердитая! – насмешливо потянул Александр, папа Агаты, чмокнул в макушку улыбнувшуюся ему в ответ жену и поспешил вслед за девчонками, чтобы не путаться почём зря у неё под ногами.

Акакий слегка хмыкнул, но потом не выдержал и расплылся в улыбке. К этому времени он уже отлично понимал, что ему действительно повезло с новым семейством. Все они были дружными, весёлыми, и всегда приносили с собой в дом ореол мира и согласия. А эти двое нравились ему особенно, ведь он очень хорошо чувствовал, когда в семье по-настоящему царили лад да любовь. Конечно, ежели по Акакию, детей могло бы быть и поболе, – он никак не мог примириться с тем, что по нынешним временам нормой считается один-два ребёнка в семье, а три – уже очень много. О привычных когда-то Акакию семьях с пятью– и большим числом детей-погодков можно было и не вспоминать, – современные люди, услыхав о подобном, по большей части просто крутили у виска, что приводило Акакия в большое расстройство. Но тут уж ничего не попишешь.

Убедившись, что девчонки убежали, Акакий выбрался из своего укрытия и потихоньку стал пробираться вслед за папой Агатки ближе к выходу. Пусть взрослые домового и не видят, а вот мелконькие-то ещё вполне могут приметить, а потому осторожность не помешает.

Глава 3. Знакомство с новым домом

Отойдя от изумления, Акакий направился обратно ко входу в этот огромный дом. Вокруг дома было на удивление тихо, и, похоже, кроме матери с ребёнком никого в нём не было. Нужно было использовать представившуюся возможность и обследовать новое место жительства. А в идеале, – найти наиболее уютный и неприметный уголок, будущее пристанище Акакия на ближайшие пару веков, если повезёт.

Левее больших ворот располагалась открытая настежь дверь, – поменьше, но тоже очень мощная и металлическая, как и ворота. Убедившись, что мать занята ребёнком, не особенно обращает внимания на окружающее и заходить в дом не собирается, Акакий прошмыгнул внутрь.

Он оказался в очень небольшом помещении с лестницей, ведущей на второй этаж.

Прихожая, если это была она, оказалась явно мала для этих целей. Прямо у входа на полу и на напольных полках вдоль стен стояло большое количество пар самой разной обуви. Под лестницей, как на само?й лестнице изнутри, так и на стенах, висело множество предметов верхней одежды – от лёгких курточек до зимних шуб, все разных фасонов и размеров. Сразу напротив входа в прихожую была ещё одна дверь, – видимо, она вела в ту самую «подсобку», дверь в которую из гаража была заставлена различной огородной утварью.

Акакий решил оставить подсобку на потом и похромал на второй этаж. Ступеньки были высокими даже по людским меркам, и ему было сложно по ним взбираться. Справившись с подъёмом на второй этаж, он обнаружил себя на веранде – её окна выходили на ту же поляну, что и ворота, из которых он вышел ранее. Веранда была большой, широкой и довольно свободной. Здесь стояли длинный обеденный стол, окружённый множеством стульев, некоторое количество красивых подвесных и напольных шкафчиков с разной посудой и странный гладкий белый здоровенный ящик, поставленный на попа. Веранда выглядела вполне себе приличной и обжитой. По всему выходило, что это обеденная комната. Одна беда – и здесь ничего похожего на мало-мальскую печурку или хотя бы металлическую компактную буржуйку не было. Как и непременного для чаепития пузатого самовара. Пожав плечами, Акакий направился к ещё одной, на этот раз уже деревянной, двери напротив окон. На втором этаже было ощутимо жарче, чем внизу, раскрытые настежь окна, видимо, не очень-то спасали от зноя. «Может, поэтому мать с младенчиком-то в подклете и отсиживаются? – задумался он, – спасаются от жары?».

За дверью оказалась ещё одна комната, даже больше веранды, смежная с двумя комнатами поменьше. Все три светлицы были явно обжитые, на полах – большие ковры, мягкие кровати и столы с письменными принадлежностями. «Надо же! Интересно, это мои такие богатеи грамотные оказались, али молодуха в услужении у купцов каких?» – с недоумением присвистнул он.

Потом одёрнул сам себя: «Какие богатеи, из ума выжил, старый! Видно же по одёжке, – из простых молодуха будет».

Акакий вышел из комнаты обратно в столовую-веранду, и, пыхтя и чертыхаясь от натуги, начал подниматься по крутой лестнице на третий этаж. Он уже не удивился, не обнаружив там сеновала, – окна с занавесками, увиденные им снаружи сразу продемонстрировали, что ожидать под крышей обычного сена не стоит. Да и из построек перед домом ничего даже отдалённо не напоминало какого-либо коровника или хотя бы хлева для свиней и коз. Ничего не свидетельствовало в пользу того, что люди держали здесь хоть какую-то домашнюю скотину. «И что ж они едят-то зимой?..» – вскользь мелькнуло в голове Акакия. Он отмахнулся от этой мысли и начал внимательно изучать новое помещение. Всё пространство под крышей занимала просторная комната с деревянными тёплыми и уютными стенами. Прямо под скатами крыши, закрытыми, как и стены, деревянными узкими досками, стояло две кровати. В углу примостился маленький стол с большим тройным зеркалом, а вдоль одной из крыш – ряд низких стеллажей с множеством книг. Прямо по центру комнаты возвышался здоровенный прямоугольный стол с высокими бортами и плетёными сетками по углам и центру этих бортов, без признаков каких-либо скамей или стульев рядом. Забравшись на кровать, Акакий обнаружил, что стол этот был затянут зелёным сукном, а ближе к одному из узких краёв на нём лежали разноцветные круглые шары, собранные в треугольник. «Это ещё что за невидаль?..».

Он задумчиво, медленно и осторожно пятясь задом, чтобы не упасть, со ступеньки на ступеньку спускался обратно по лестнице. Дом, как до этого территория вокруг него, обескураживал. Вроде и большой, но и не господский – отдельного жилья для слуг он не приметил. Но и не маленький, на обычную крестьянскую избу-пятистенку точно никак не тянет. Вокруг ни амбара для запасов, ни хлева для домашней скотины.

Кроватей он насчитал человек на пять, не меньше, – и то, это ежели спать по-царски, в одиночку, каждый на своей кровати. Но дом, хоть и большой, не производил впечатления покоев каких-нибудь князей, а значит, и жило в нём человек семь – девять, не меньше. Однако, кроме матери с ребёнком, вокруг никого явно не было. Ладно, мужчины могут быть где по делам. А другие детки где? Судя по всему, годков матери было прилично, и вряд ли младенчик был единственным ребёнком. Но в доме и вокруг, кроме матери с ребёнком, и в самом деле никого не было.

Дом вроде и обжитой, но без печи. Вновь вернулась отогнанная ранее и сейчас зудевшая как назойливый комар мысль: «Да чем же они питаются-то все ж таки? Этим их святым духом, что ли?». Он было снова смахнул её куда-то в уголок сознания, но тут вдруг с изумлением понял, что и святых образов в этом доме он не увидел. Не то чтобы Акакий огорчился этому факту, – он, как и другие домовые, христианскую веру и этого людского триединого бога не очень-то жаловал, – но данное обстоятельство было ещё одним более чем странным кусочком в разваливающейся пёстрой мозаике, которая никак не желала собираться в единую картину перед Акакием. Ведь в любой человечьей избе, доме, хате или даже землянке, обязательно был красный угол, в котором пренепременно стояла икона со свечечкой перед ней! «Кто ж такие владельцы этого дома, что даже своего триединого не очень-то почитают? Али они и вовсе из язычников? – призадумался Акакий, – Да нет, не может быть!.. С чего б тогда я-то тут проснулся? У древневеров хоть как был бы свой родовой домовой».

– Чудно-о-о-о-о…, – протянул он тихонько вслух.

Спустившись, наконец, вновь на первый этаж, он заглянул в «подсобку». Небольшая по сравнению с остальными комната на первом этаже, соединявшаяся двумя дверьми с «земельно-каменной сарае-мастерской» и «прихожей», таковой отнюдь не являлась. В ней, как и в прихожей, был пол, на полу стоял мягкий диван и небольшой стол с кухонной утварью. А вдоль стены Акакий увидел ещё один шкаф с банками, уже не такими пыльными как в мастерской. В комнате было очень сыро, почти как в погребе, – «… или землянке», – нечаянно мелькнула мысль. Снова отчаянно больно кольнуло в сердце, – оно послушно отозвалось, заныло. Охнув, Акакий на секунду задержал дыхание, восстанавливая равновесие, и поспешил ретироваться восвояси, даже и не пытаясь понять назначение этого помещения.

Уставший от осмотра странного жилища Акакий решил, что уже достаточно ознакомился с домом для начала. По его прикидкам, укромных мест, где ему можно было бы с относительным комфортом обосноваться, здесь хватало. Он мог укрыться под одной из лестниц, – хоть на второй, хоть на третий этаж, – а мог и под скатами крыши за тумбами с книгами или за каким-нибудь из кресел. «Побуду пока поблизости от младенчика, не зря ж меня сюда принесло, – решил Акакий, – А там, глядишь, остальные обитатели этого странного жилища вернутся, может, по разговорам лучше пойму, что да как», – и направился обратно в сторону мастерской.

Вернувшись к большому проёму не то ворот, не то широких дверей, он услышал, как молодуха напевает незнакомую ему песню. Та звучала странно, непривычно. Мотив был распевным, мелодичным, но каким-то… тревожным что ли… Акакий прислушался.

Покачивая колыбель, мать младенчика неожиданно красивым глубоким голосом нежно и немного грустно пела:

– Далеко, в краю чужом