Эскиз души. Сборник рассказов

***

Добрый вечер, мама. Включить телевизор, сейчас начнётся твоя любимая передача? А свет приглушу. Я на кухню, надо что-нибудь приготовить на завтра. Может быть плов? Я купила рис и морковку, не забыла сегодня.

О чём передача? Опять ДНК-шоу? Сколько в этот раз претендентов на высокое звание отца? Я положила тебе плов и заварила травяной чай, как ты любишь. Сегодня у нас было общее собрание. Оказывается, Клавдия Сергеевна была расстроена вовсе не скорой отставкой, а новыми требованиями к библиотекам. Нам предстоит оцифровать весь свой фонд. Это большая работа, ресурсов не выделяют. Придётся оставаться после закрытия и в выходные. Как я буду тебя оставлять одну так надолго?

***

Ничего, мама, мы справимся, правда? Сегодня дали премию, на обои должно хватить. Завтра зайду в магазин, куплю незабудковый рай. Сегодня о тебе спрашивала Алевтина Сергеевна с третьего этажа. Ответила, что ты заболела. Порывалась навестить. Эх и настойчивая, еле отговорилась инфекцией, но все же надо быть осторожнее. Герань полила, появился новый цветок. Как ты думаешь, может сварить борщ, продукты у нас есть.

***

Наконец-то выходной, я буду клеить обои. Придётся отодвинуть твою кровать. Не побеспокоит? Я аккуратно, буду клеить, а ты будешь рядышком. Смотри, как преображается комната, становится светлее. Мне в магазине понравились другие, но ты же не любишь абстрактных рисунков. Ты во всем предпочитаешь определённость. Именно поэтому ты когда-то давно выгнала моего отца, не так ли? Прости, мама, но мне рассказала Алевтина Сергеевна про адюльтер. Ты не простила. Не знаю, как я поступила бы на твоём месте. Да и откуда мне знать? В четверг опять приходил Станислав Дмитриевич, помнишь, я тебе рассказывала? Он, конечно, не молод, пенсионер уже, но общаться с ним приятно. Он подарил мне букет сирени. Почему оставила на работе? Я не хотела ничего тебе объяснять. Нет, он, разумеется, не способен вызвать страсти, но рядом с ним мне как-то спокойно что ли, хочется улыбаться, не пугают зеркала. Что я знаю о страсти? Нет, мама, не только то, что это «солнечный удар» и мука в глазах купца Рогожина. Не только. Это ещё и занесённая дача Зои Павловны, с чёрными ветками-розгами, бьющими по стеклу, с гудящим в печной трубе ветром. Это девственная чистота нетоптаного снега, жадность взгляда в поисках следов. Да, ты права, в ту зиму, вместо экскурсии я уезжала на дачу к Зое Павловне. Я безумно благодарна ей, мама. Она дала мне возможность спрятаться, перескулить одинокой волчицей, прийти в себя, научиться дышать. Я не могла видеть лиц, для меня исчезли все лица, кроме одного. Да-да, того столичного командировочного, мило шутившего со всеми нашими дамами. Мама, почему так? Почему я не согласилась на вечер в гостинице? Ведь ещё не было поздно, я могла бы родить. Родить. Выпустить в мир незабудкового рая новую жизнь?

Мама, я должна быть осторожной, мне кажется, что Вера Степановна со второго этажа как-то странно со мной здоровалась. Я купила новый прибор. Знаю, ты не любишь этой «химии», но выбора у нас нет. Да, я завтра начну красить рамы и двери. Запах краски, ты понимаешь…

***

Какой грохот, будто рушится мир. А всё твоя инициатива, установить металлическую дверь. Эй, мир, крушись, ломайся, осыпайся трухой. Незабудки, синеет от этих незабудок, разливается голубой бесконечностью. А мы их так, так. Не нравится, мама? Смотри, как падают твои увядшие цветы.

***

Когда соседи, встревоженные неприятным запахом, вызвали полицейского и вскрыли дверь, они обнаружили безумную женщину, укрывающую обрывками новых обоев тело давно умершей матери.

Дыши

«Раз я знаю, что ты придешь, я могу тебя ждать сколько угодно» А. Камю

Первые мелкие снежинки бились о мутноватое стекло просыпанной крупой, забеливали подмерзшие ложбинки.

«Надо розу прикрыть», – пожилой мужчина с трудом отошел от окна, снял с вешалки сиротливо пристроенную телогрейку, сунул ноги в растоптанные ботинки и вышел во двор.

Мешок с тряпьем отыскался не сразу, в сарае перегорела лампочка. Старик вытащил его на свет, вытряхнул прямо на подмерзшую землю. Из вороха старой одежды с призывным звяканьем выкатилась бутылка.

«Это еще в марте, до болезни, потом забыл, – говорил он собаке, вылезшей при виде хозяина из крепко сбитой будки, поддакивающим деревьям, размахивающим голыми ветками, вороне, таращащей мутный глаз на блестящее стекло с высоты забора, – забыл, Тонечка».

Ветер подхватил старый выцветший платок, закружил, играя, и бросил его на железный крюк, торчащий из столба. Ветхая ткань затрепетала, вырываясь.

«Тонечка, Тонечка, – приговаривал мужчина, снимая платок и пряча его на груди, – я со всем управился, картошки накопал на себя и на дочку, помидоры и огурцы закрутил, вот еще розу твою золотую от мороза спрячу».

Натруженные руки ловко укутывали небольшой кустик, посаженный совсем недавно прямо под окнами спальни.

Телефон разрывал тишину дома.

– Папа, папа, – кричала трубка голосом дочки, у тебя все нормально? Я дозвониться не могу.

– Конечно, во дворе был, не переживай Светик, все хорошо, розу вот укрыл.

– Папа, я приеду в выходной, надо убраться, постирать.

– Не надо, дочка, я и сам справляюсь. У тебя своих забот хватает – муж, дети.

– Папа, точно все нормально?

– Да что со мной будет-то, – неожиданно рассердился мужчина и повесил трубку.

Но телефон зазвенел опять.

– Ты как, Петрович? Что молчишь, не признал? – Любка, подружка Тонечки.

– Признал. Как жизнь, как здоровье?

– Нам болеть некогда, капусту вот солю. В гости позвать не хочешь, я пирогов напеку?

«Как бы не подавиться пирогами-то твоими», – подумал мужчина, а вслух сказал:

– Дочку жду, Светка с мужем обещали.

– Ну ладно, в следующий раз, – из голоса Любки исчезла веселость.

Сразу после похорон в дом зачастили помощницы. Котлетки, пироги, блины, домашняя колбаска под обязательные рюмки. Не помощницы, а участницы кулинарного конкурса. Александр Петрович пил, вливал в себя все эти наливки-самогонки, закусывал, не замечая вкуса, с жадностью к забытью, одержимостью мечты, что вот сейчас, после этой самой обжигающей дозы, он обязательно очнется и увидит напротив глаза Тонечки. Но чуда не было, он не пьянел. Менялись лица, голоса, а ожидание в разных глазах не менялось.

«Сорок лет, трое детей, целая жизнь, как можно думать, что я еще живу, ведь мы срослись в одно. Я там же где и Тонечка, а здесь просто оболочка, за домом и хозяйством приглядывает. Как они не видят?»

Но женщины все шли и шли. Наряжались в лучшие платья, бегали по парикмахерским, завивая и подкрашивая редкие волосы, натужно смеялись, рассказывали бесконечные истории из своей жизни, пропуская рюмку за рюмкой. Как он хотел забыться, хотел не видеть этого сватовства, этих жадных до чужих углов взглядов.

Безумное нашествие остановила только дочь. Светлане пришлось переехать к отцу и лично разворачивать невест от ворот.

Александр Петрович включил телевизор и прилег на самый краешек дивана. Дома все оставалось на своих местах. После сороковин дочка и старшая сноха хотели убрать вещи Тонечки, но он не позволил.

«Все останется, как было, – произнес он голосом, не терпящим возражений, – тронете, на порог не пущу».

Все и осталось: коробка с клубками и недовязанным носком, прикрытая от шкодливой кошки покрывалом, недошитое платье без рукава, свисающее со старенькой швейной машинки, корзинка с конфетами и таблетками на полочке у дивана, в ванной любимая мочалка жены, зубная щетка, баночка дешевого крема. Все эти скатерти-покрывала, все эти занавески любимого золотистого цвета. Мужчина не замечал, что золото давно потемнело, пожухло, покрывшись пылью.

Во дворе залаяла собака, ей вторил дверной звонок. На пороге стояла незнакомая женщина.

– Александр Петрович? Валентина, подруга детства Тонечки.

– Здравствуйте, – хозяин посторонился.

– Я только узнала. Мы с сыном переехали неделю назад, вернулись на родину. Простите, что не попала на похороны.

– Раздевайтесь, проходите, – мужчина поставил чайник, порылся в шкафах, но кроме варенья ничего не нашел.

– Мы жили в другой стране…

– Я знаю, Тоня говорила. Она очень радовалась вашей встрече пару лет назад.

– Да, я приезжала к сестре, только вот с вами мы не познакомились, вы, кажется, гостили у старшего сына. Теперь мы совсем перебрались, а Тоня… Всю дорогу мечтала, что теперь будем вместе, расскажите, как она ушла.